— Уф, еле успел, — вытирая пот со лба сказал он. — Ветров сказал, что вы едете Борща брать, а я как раз освободился.
— Товарищ Шуляк, — коротко представил его Кондратьев. — А это товарищ Быстров — наш добровольный помощник.
Мы обменялись рукопожатиями.
Машина вылетела на Невский — если быть точнее, сейчас он носил название Проспекта 25-го октября, вот только вывески на домах ещё не сменили. Да что говорить про обычные дома, если даже на здании губернского уголовного розыска всё ещё висела табличка с адресом «Адмиралтейский проспект, дом 8».
— Гони, Федя, гони! — нетерпеливо произнёс Кондратьев.
— Я и так выжимаю из «Фиата» последние соки! — сразу отозвался водитель. — Куда сильнее-то!
Внезапно на тёмном перекрёстке откуда-то сбоку вылетел грузовик. Мелькнула открытая кабина, дощатый борт кузова. Шофёр явно не видел нас, машина шла наперерез нашей.
— Твою мать! — заорал Федя, выкручивая руль.
Но было уже поздно.
«Фиат» на большой скорости впечатался в борт грузовика. Раздался треск, звон, визг тормозов, меня перебросило с заднего сидения на водительское, а Кондратьева словно катапультировало — он кубарем перелетел через капот и исчез где-то впереди.
Я с трудом приподнялся, башка кружилась, в ушах звенело, во рту чувствовался привкус крови — кажется, разбил губу.
— Серёга, где Серёга? — крикнул Бодунов.
Он чудом удержался на своём месте, наверное, успел за что-то схватиться перед ударом.
Я слабо махнул рукой.
— Где-то там. Сейчас проверю.
Появился насмерть перепуганный водитель грузовика — в кепке, стёганной телогрейке.
— Мужики, все живы? — простуженно просипел он.
— Ты чего творишь, сучёныш! — накинулся на него наш водитель — Федя. — Тебя, сволочь этакую, не учили на дорогу смотреть?! Да если из-за тебя, гад, люди погибли — я ведь лично на месте шлёпну, как контру!
— Вы что?! — Шофёр попятился. — Я ж не нарочно!
Федя начал крыть его трёхэтажными матами.
Под его громогласную ругань я наконец выбрался из автомобиля и обнаружил Кондратьева. Будущая легенда советского сыска сидела на земле, рядом лежала слетевшая при аварии с головы кепка.
— Ты как? — спросил я.
— Ещё не понял, — признался он. — Такое чувство будто рядом снаряд от трёхдюймовки жахнул. Ощущения непередаваемые.
— Встать можешь?
— Отчего же не смочь? Смогу. — Он резво вскочил на ноги, затем нагнулся, поднял с земли кепку и, стряхнув с неё грязь, снова нахлобучил на голову.
Потом с сожалением оглядел изгвазданный костюм.
— Даже не знаю, как теперь жене на глаза показаться… Видок, наверное, хуже босяцкого.
— Главное, что живой, — успокоил его я.
— Это верно, — усмехнулся он.
ДТП — оно и в начале двадцатого века — ДТП, то есть ничего хорошего. Из позитивного было разве то, что самой пострадавшей стороной оказался несчастный «Фиат» уголовного розыска. Со слов Феди чинить её будут долго и мучительно: главной проблемой было отсутствие запчастей.
Сам водитель и пассажиры, конечно, пострадали, но дальше синяков и ушибов не зашло, хотя показаться врачу необходимо — тем более мне, я ведь ещё не вылечил руку. Кровь на повязке не выступила — хоть тут повезло.
Как часто бывает после таких событий, все были взбудоражены и переполнены адреналином просто под завязку.
Скажи кому, что попаду в аварию, устроенную на перекрёстке двумя допотопными авто — не поверят. Хотя, сама по себе история с моим переносом — невероятнее некуда. Так что удивляться нечему.
Фёдю пришлось оставить на месте происшествия, а мы вчетвером отправились к хате, на которой скрывался Борщ, пешочком.
По пути я расспросил Кондратьева, чем же знаменит этот самый Сеня Борщ.
— Та ещё сволочь, — пояснил Сергей. — Раньше был карманным вором, потом переквалифицировался в налётчика. Очень дерзкий и наглый, жизнь человеческая для него копейка — убьёт и даже не поморщится.
— С психикой у него вообще плохо, — подхватил Шуляк. — Представляешь, зимой людей на морозе раздевал догола в подворотне и холодной водой обливал, чтобы те, значит, совсем околели. Не лень с собой было ведра таскать! Мы как-то его из-за ведра этого чуть не поймали — мужика одного вечером на улице приметили: смотрим — вроде под описание подходит, вёдра на коромысле куда-то прёт. Мы его тормознули: мол, документики покажите, гражданин хороший, а он шпалер достал и ну палить!
— Ушёл? — спросил я.
— Ушёл, — вздохнул Шуляк. — Потом ещё три раза засады устраивали на него: наколочки вроде были верные и действовали аккуратно, а поди ж ты — угрём выскальзывал. Про него байки ходят, что заговорённый, мол, бабка какая-то нашептала да так крепко, что не подступиться ни с какой стороны, но это всё, конечно, тёмные предрассудки… Не верят у нас в это.
— Ну, кто не верит, а кто, говорят, эту самую бабку-то и искал, — подмигнул Кондратьев.
Шуляк смутился:
— Так я это… думал, что найду старую ведьму — она много должна про Борща знать! Дожму как положено и на душегуба выйду.
— С агентурой надо лучше работать, — бросил Бодунов. — Если бы нам не помогли его дружка Цыгана взять, искали бы мы Борща до самой победы мировой революции.
— Не, год это, конечно, долго, — сказал Шуляк, а мне стало немного смешно от святой наивности этого явно хорошего человека.
Хотя… его можно понять, именно сейчас всем казалось, что ещё немного, чуток поднажать и вот оно — счастье для всех. И в чём-то это даже здорово: идти вперёд и видеть такую ясную и чёткую перспективу.
— Так, а ну тихо! — сказал Кондратьев. — Почти на месте.
Мы подошли к неприметному дому. Он казался тёмным и вымершим, лишь окна на первом этаже были подозрительно освещены. Из приоткрытых форточек доносился женский смех и отголоски чьих-то разговоров.
— Это шалман… Кабак то есть, — пояснил Кондратьев, заметив недоумение у меня на лице. — Держит его какой-то китаец. Прежде в подозрительных делах замечен не был, так что мы его не трогали, да теперь, видно, черёд пришёл.
— Сколько тут входов и выходов? — сразу спросил я.
— Много, — безрадостно отозвался Сергей. — И парадный, и чёрный, ещё и потайной наверняка имеется — тут публика осторожная. Если приспичит, так и из окна сигануть можно — этаж-то первый, не разобьёшься. А нас только четверо — хоть разорвись.
— Надо будет — разорвёмся, — откликнулся Шуляк с преувеличенным оптимизмом.
— Ну-ну, — хмыкнул Кондратьев.
— Делаем так, — стал распоряжаться Бодунов, — раз уж нас мало идём все сразу и нахрапом, чтобы никто не успел поднять панику. На перекрытие входов и выходов людей у нас нет, распылять силы нельзя — поэтому от быстроты и слаженности наших действий зависит успех операции. Помните, что наша главная цель — Борщ. Если и уйдёт какая рыбёшка помельче — хрен с ним, выудим в другой раз. Но этого душегуба мы обязаны арестовать именно сегодня. Будет отстреливаться — кончайте без сожаления. Оно может и к лучшему будет. Он всё равно одиночка, сдавать ему некого. Вопросы есть? — спросил он и сам же ответил:
— Вопросов нет.
Мне стало грустно: тщательно организованной нашу операцию точно не назовёшь. Тут по-хорошему надо перекрывать даже не дом — квартал, да так, чтобы ни одна сволочь не проскочила, но что поделать, если против нас играет всё: и нехватка людей и пресловутый фактор времени. Да и вообще, в жизни гладко бывает только на бумаге. А вот овраги — так на каждом шагу.
Однако азарт постепенно взял своё. Играем тем, что есть. Авось, среди карт, что нам сдали, найдутся и козыри.
— Готовы, товарищи? — внимательно посмотрел на нас Бодунов.
— Готовы, — вразнобой ответили мы.
— Тогда оружие к бою! Мы идём! — И он первым направился к двери.
Глава 13
— Кто? — спросил сиплый голос за дверью.
— Не узнаёшь? — притворно удивился Бодунов. — Это я, Цыган!
— Не узнаю, — ответил сиплый. — Слово говори.
— Четыре сбоку — ваших нет, — назвал кодовую фразу Бодунов.
Дверь отворилась.
— Входи, Цыган! Только быстрее — холода напустишь.
Мы ворвались внутрь. Бодунов приставил ствол к горлу сиплого, который на своё горе открыл нам дверь.
— Только пикни — пулю всажу. Если понял — кивни.
Порядком сдрейфивший бандит кивнул.
— Я тебе задам один простой вопрос, а ты ответишь на него шёпотом. Шёпотом! — угрожающе произнёс Бодунов.
— Как скажешь! — действительно, прошептал сиплый.
Бодунов успокоился и спросил уже не так грозно:
— Где Борщ?
— Какой борщ? У нас тут отродясь борща не варили, — забормотал бандюган, но, судя по тому, как забегали его глазки, вопрос он прекрасно понял.
— Ты мне тут дурочку не строй! — Бодунов надавил пистолетом сильнее. — Уголовный розыск.
— А-а-а, — понимающе протянул сиплый. — Что же вы сразу-то не сказали…
И тут же заорал на весь дом:
— Атас! Легавые!
— Вот урод! — Бодунов отправил его в отключку, вырубив ударом пистолета по голове.
Предупреждение сиплого не дало нам времени на раскачку.
— Быстров — твои комнаты справа, Шуляк — слева, я контролирую переднее направление, Сергей, берёшь на себя тыл — распорядился Бодунов. — Погнали, мужики!
Мы ринулись вперёд.
Удар ногой в дверь, цепочку вырывает с «мясом». На кровати двое: дебелая бабища лет сорока лицом, побитым оспинами, под ней кавалер, которого я не вижу за её широкой, как у грузчика, спиной.
Отталкиваю проститутку, разглядываю «кавалера». Совсем ещё пацан — навскидку лет пятнадцать-шестнадцать. Физиономия какая-то отсутствующая и вряд ли от плотских утех с перезрелой «красоткой»: парниша явный наркоман, на прикроватной тумбочке две подозрительных дорожки — видимо, не успели «донюхать».
— Ты что?! — визжит проститутка.
Он хочет расцарапать мне лицо. Перед глазами мелькают грязные обкусанные ногти. Дотянется — заражение крови гарантировано.
До сих пор не научился бить женщин, хотя назвать это женщиной — язык не поворачивается. Прежде как-то обходилось, может, и сейчас повезёт?
Тычу револьвером перед её носом. Вид огнестрельного оружия действует на проститутку отрезвляюще. Она сразу убирает от меня когти (другого термина не подобрать) и забивается в угол, откуда смотрит взглядом затравленной кошки. Больше не шипит и то ладно.
— Сиди тихо! — приказываю я. — Ты мне не нужна.
За следующей дверью улов не лучше — только на сей раз двое в стельку пьяных и потому абсолютно невменяемых мужчин (подтверждение — гора пустых бутылок на полу, в кружках плещется мутная жидкость — резкий запах сивухи выедает глаза. Воняет эта дрянь хуже ацетона).
На меня — ноль внимания, фунт презрения, да и откуда же взяться этому вниманию, если эти несознательные граждане дрыхнут как сурки.
Ни тот, ни другой «клиенты» на Борща ни капли не похожи, но у обоих есть оружие. А вот это уже не шутки, мирный обыватель в кабаки с пистолетами не ходит.
Я извлекаю «шпалеры» из карманов их пиджаков и забираю себе. Пока как трофеи, но, вполне возможно, переквалифицирую с помощью новых друзей из петроградского угрозыска в улики.
Взгляд цепляется на выгравированную надпись на стволе «браунинга», который находился у мужика, что постарше, — «Лихому комбригу тов. Ракитину от комполитсостава дивизии».
О-как! Оружие наградное, а этот пьянчужка никак не похож на комбрига. Важный момент, сообщу нашим.
Больше дверей по моей стороне в коридоре нет.
В буфете съёжившийся и пожелтевший ещё сильнее узкоглазый старик, наверное, тот самый китаец. Его руки подняты, он что-то лепечет на непонятном языке. В словесной каше мелькают фразы типа «суньхунь чай, вынь сухим», но ясности они не добавляют.
— Ты, сука, на русском говори! — наседает на него Бодунов.
Китаец растерянно трясёт седой башкой.
Какой-то человек вылетает из подсобного помещения, бросается в биллиардную комнату за спиной китайца, успев выстрелить на бегу. Дверь тут же захлопывается, как только бандит оказывается внутри.
Пуля прошивает бывшего жителя Поднебесной, который так и не нашёл счастья в стране советов. Вторая раскалывает какой-то графин на полке. Брызги и стёкла по всем сторонам.
— Ах ты, бл…! — Бодунов, которого по сути прикрыло тела китайца, кидается вслед за стрелявшим.
Мы с Сергеем сразу за ним.
Я успеваю оттолкнуть не на шутку разошедшегося Ивана. Он отлетает к стене и бросает на меня злой взгляд.
— Стой, я первым! — кричу я.
Нельзя поддаваться эмоциям и вот так, безрассудно кидаться в комнату, где засел вооружённый бандит. С Ивана хватило бы «нарисоваться» во весь рост и стать лёгкой жертвой.
Нет уж, парни, пока я с вами — ненужным жертвам не бывать.
Подкрадываюсь, вжавшись к стенке, подойдя к биллиардной, резко бью ногой по двери:
— Хек!
И тут же подаюсь назад.
В ответ бахает выстрел, но преступник запоздал, кроме того, я убедился, что он не прячется за дверями, а находится где-то глубоко в помещении.
Эх, сюда бы группу захвата, экипированных молодцов со штурмовыми автоматами наперевес, в идеале парочку светошумовых гранат — тогда бы засевший в биллиардной гадёныш уже давно бы просил пощады.
Размечтался…
Не люблю скакать блохой, но придётся.
Влетаю в комнату перекатом, успевая зафиксировать взглядом, где находится «цель» — бандит находится примерно там, как мне показалось после его выстрела: где-то врайоне окна. Вместо того, чтобы вынести его вместе с окном и рамой, завозился, замешкался, вскрывая покрытый кучей слоёв краски шпингалет.
Преступник «зевнул» мой кувырок, нажал на спусковой крючок, когда я уже не был на линии огня.
Зато я «зевать» не собираюсь.
Бабах! Мой выстрел угодил ему в ногу. Бандит упал, я в мгновение ока поднырнул к нему, пинком выбив оружие из руки, и направил на него револьвер.
— Лежать, сука! Мужики, я его взял!
На мой голос появились остальные. Борщ успел обзавестись жиденькой бородкой, но не узнать его было трудно. Всё та же угрюмая морда и налитые ненавистью глаза.
Даже сейчас, вместо того, чтобы стонать от боли, он лежал, закусив губу, не издавая при этом ни единого звука.
— Всё, добегался, сволочь! — обрадованно сказал Бодунов.
— Это вы у меня добегаетесь… Комса легавая! — с остервенением бросил Борщ.
— Знаете, может не будем вызывать доктора? — предложил я с насмешкой разглядывая бандита. — Пусть себе спокойно кровью истекает… Суду потом меньше волокиты.
— Суки! Ненавижу! — зашёлся в приступе ругани Борщ.
— Я подумаю над твоим предложением, товарищ Быстров, — кивнул Бодунов. — Лично у меня по нему особых возражений нет. Зажился ты на этом свете, Борщ. Хватит убивать и калечить мирных граждан.
— Издеваетесь, гады! — простонал Борщ.
Он начал терять контроль над собой, боль брала над ним верх.
— Констатируем факты, — спокойно произнёс Бодунов.
— А что если я вам скажу, где прячется Лёнька Пантелеев? — вдруг произнёс Борщ.
Я бросил взгляд на Кондратьева. Это ведь он взял Пантелеева в первый раз, вернее — возьмёт. Будущую легенду советского сыска аж затрясло.
Но всё-таки взял себя в руки, сумел спросить с иронией:
— Где ты, а где Лёнька! С чего бы это он стал тебе докладываться…
— Доктора мне, — завыл Борщ. — Если тут кончусь — ни в жизнь Лёньку не поймаете.
Бодунов пожал плечами.
— Может и в правду знает, где Лёнька.
Он склонился над раненым:
— Слушай меня внимательно, Борщ! Мы отвезём тебя в госпиталь… Но, если ты наплёл нам про Лёньку, я договорюсь с врачом, чтобы ты коньки отбросил у него прямо на операционном столе.
— Да правду я говорю! Правду! Маруху его я знаю. Он часто у ней ошивается.
— А что за маруха?
— А ты не врёшь насчёт госпиталя?
— Слово коммуниста. Ну, что за маруха?
— Коммуниста, значит… Тогда замётано. А маруха это — моя двоюродная сестра. Они с Лёнькой как муж и жена живут, только невенчанные.
Бодунов и Кондратьев переглянулись.