— Слушаю!
— Андрей Михайлович, это я.
— Да понял уже. И доброго вечера, кстати.
— Ой, здравствуйте! Я названивал, а вы всё трубку не брали.
— Вот взял, — хмыкнул Самарин. — Легче стало?
— Легче, — признался Петрович. — Вы тогда про овчину говорили…
— Говорил.
— Предложение ещё в силе?
— Ты всё же решил сменить специализацию?
— Есть такие мысли. Даже оборудование приглядел. И помещение. Предварительно даже с реализацией вопрос пробил.
— Да без проблем, Петрович. Могу организовать бесперебойные поставки. Подруливай ко мне, цены обсудим. Придём к этому… как его там… к консенсусу.
— Понял, Андрей Михайлович, на днях буду! До встречи!
— Бывай здоров.
Самарин нажал отбой и облегчённо выдохнул. Не сглазить бы, но намечается очень неплохая статья дохода. Пусть Петрович на турецких дублёнках потренируется, а там, глядишь, и до греческих шуб дорастёт. Если, конечно, не спалится от глупости или жадности, что почти всегда одно и то же.
Стоило только положить мобильник на стол, как он опять зазвенел. В этот раз кому неймётся? Ага, Лёха-гаишник.
— Да, Алексей, слушаю внимательно.
— Андрей Михайлович?
— Ты что, кого-то другого хотел услышать?
— Нет, — в трубке послышался короткий смешок. — Это по привычке. Я чего звоню… тут мимо нас в Любимовку участковый проехал. Морда злая и недовольная. Вот, хочу предупредить на всякий случай.
— Спасибо, Лёша, — поблагодарил Самарин. — Пойду прятать трупы, золото, брильянты, мешки с валютой и промышленный самогонный аппарат. Будь здоров и передавай привет дочке.
Шутки шутками, но кое-что нужно и в самом деле убрать подальше от посторонних глаз. Например, древнюю булатную саблю со стены. Остальное оружие, включая обе пушки с запасом пороха, автомат и двустволку, осталось в Нижнем Новгороде почти пятьсот лет тому назад, но мало ли куда участковый сунет свой любопытный нос? Бить его, как практиковала Полина Дмитриевна, негуманно и незаконно. Другое дело, и самому поводов для претензий давать не нужно.
Андрей Михайлович прошёлся по участку, отыскивая подозрительные с точки зрения закона места, но не нашёл. Разве что разлохмаченные попаданием волчьей картечи брёвна на южной стене бани? Так это короеды погрызли. Нет, всё в порядке. Самарин пожал плечами, машинально поправил под курткой пистолет в подмышечной кобуре, и вернулся в дом, где включил ноутбук и приготовился с удобствами ждать.
И как угадал — участковый заявился только через три часа, грязный полностью и мокрый по пояс. Почему-то пешком. Он долго колотил в ворота, а когда Самарин открыл и посмотрел с насмешливым интересом, забыл поздороваться и сразу перешёл к претензиям:
— Что у вас за дорога? Я даже на УАЗе не смог проехать, застрял в этой чёртовой канаве. И что это за автобус разбитый в лесу стоит?
— А ты, собственно, кто?
— Я?
— Ну да, ты. Если заблудившийся грибник, то иди на хер.
— Да я…
— Если охотник, то тем более иди на хер.
— Что вы себе позволяете? Я ваш участковый!
— А в райотделе знают, что по лесам шляются грязные самозванцы? — Самарин ненавязчиво намекнул на внешний вид собеседника. — Что-то ты на полицейского не похож.
— Я капитан Тихомиров! — он похлопал по карманам в поисках удостоверения, нашёл, и аккуратно, чтобы не запачкать грязью, раскрыл. — Можете убедиться.
— Действительно полицейский, — кивнул Андрей Михайлович. — Но почему в таком виде?
— Машина застряла, я же говорил. И копать пробовал, и ветки под колёса подкладывал… Там кто-то яму прямо на дороге сделал, а объехать нельзя, за ней сразу другая. И обе с жидкой грязью по самые пороги. Что у вас тут с дорогами творится?
— С этими вопросами не ко мне. Это в департамент дорог.
— Я вообще-то по другому вопросу. Можно пройти?
— В таком виде? Извини, капитан, но я недавно ковры пропылесосил.
— Проверка условий хранения охотничьего огнестрельного оружия!
— И чего? Будешь в Москве, заезжай по адресу постоянной регистрации. Зелёный проспект, дом пять, квартира… Да ну нафиг, у меня там свой участковый есть.
— Не пустите?
— В дом не пущу. Могу предложить на крылечке посидеть. И вот что, капитан, давай уж говори, что за дело у тебя. А этих сказок про проверки не нужно.
У Тихомирова нервно дёрнулся глаз. Злится или переживает?
— Ну, пойдёмте на крылечко.
— Проходи, — Самарин подвинулся, пропуская участкового в калитку, и внезапно понял, что перед ним не хамоватый представитель власти, как показалось поначалу, а обыкновенный, замотанный делами и замордованный начальством усталый человек. — Душ примешь, потом и поговорим.
— Но у меня…
— Одежду на смену какую-нибудь найду, форму в стиральную машину, колымагу твою утром лебёдкой вытащим. Возражения есть? Нет, я так и думал.
Дочиста отмытый и напоенный горячем чаем Тихомиров был настроен доброжелательно, что не мешало ему задавать вовсе не касающиеся его вопросы:
— Андрей Михайлович, а вы в социальных сетях бываете?
— Сдурел, капитан? — прикинулся валенком Самарин. — Мне восьмой десяток идёт, так что ни к блядям, ни к сетям… Только в социальные магазины, да и то не всегда.
— Я про интернет, — участковый вздохнул и перешёл к делу. — Видите ли, Андрей Михайлович, некоторое время назад в социальных сетях появилось объявление о наборе группы туристов выходного дня для совместного похода на Клязьму.
— Нет, спасибо, из меня тот ещё турист. А Клязьма вот она, почти за забором.
— Это да, — согласился капитан. — В туристы вам без надобности. А вы их не видели? Или, может быть, слышали?
— Нет, — усмехнулся Андрей Михайлович, — не слышал. Они ведь трезвые в походы не ходят, а как напьются, так песни орут под гитару. Священная традиция.
— Ну, раз не слышали… Мне запрос пришёл, и просят проверить окрестности Любимовки, так как по некоторым данным группа направилась именно сюда.
— Проверяй, я же не запрещаю.
— Вот я и решил начать с единственного возможного свидетеля.
— Кого? — возмутился Самарин. — Аккуратнее с терминами, капитан. Какой ещё свидетель?
— Единственный местный житель, — поправился участковый.
— Делать людям нечего. Лучше бы турфирму потрясли.
— Какую турфирму?
— Откуда мне знать? Но кто-то организовывал этот поход?
— Подробности не сообщили, — почему-то обиделся капитан. — Прислали бумагу, вот и работаю.
Андрей Михайлович пожал плечами, показывая, что ничем в этой работе помочь не сможет. И мысленно пообещал накрутить хвост Вадиму — именно из-за его алчного человеколюбия главный врач больницы заинтересовался личностью и способностями деревенского целителя и нанял бандитов. Интересно, Витаминыча этого уже прихватили, или как? Вряд ли, иначе бы сюда не участкового инспектора прислали, а кого посерьёзнее.
А Витаминыч, урод, гарантированно будет молчать, потому что за доказанную связь с криминалом вылетит с тёплого места быстрее собственного визга. А это печально и убийственно для кошелька. Самарину как-то довелось побывать в «Пятёрочке»… Нет, не в той, что сеть продуктовых магазинов, а в районной больнице, где при выписке пациента обменивали больничный лист на пятитысячную купюру. Простенькая операция вроде аппендицита или грыжи — пятнадцать тысяч. И это провинциальные расценки в четырёх сотнях километров от столицы. Нет, Витаминыч точно будет молчать.
— Да что мы всё о работе да о работе? — спохватился Андрей Михайлович. — По имени тебя как, капитан?
— Виталик.
— Хорошее имя. Вита — это жизнь.
— Я знаю.
— Да ни хрена ты не знаешь, капитан. Пока молодой, кажется что живёшь, всё суетишься, бегаешь, а потом оглядываешься, а позади пустота. И впереди пустота. Зачем жил? Да хрен его знает.
— Что-то вас на философию потянуло.
— Привилегия возраста, — улыбнулся Самарин. — Когда борода седая, можно и пофилософствовать. Можно даже любые глупости с апломбом говорить, и их, в зависимости от ситуации, примут за мудрость жизненного опыта или старческое слабоумие. Но у тебя, Виталик, нет ни того и ни другого. Есть осточертевшие бумаги, и есть начальство. И сам ты живёшь по приказу и инструкции. Не обижайся, я сам с восемнадцати лет в погонах.
— Я и не обижаюсь, — Тихомиров голодными глазами посмотрел на вазочку, где совсем недавно была гора печенья. — Мне на запрос отвечать нужно.
— Вот и ответь так, чтобы сто раз подумали, прежде чем тебе запросы посылать. Самих их загрузи работой.
— Это как?
— Да придумай что-нибудь. Например ответь, что по сообщениям личных информаторов, на берегу Клязьмы проводился слёт клуба суицидальных блогеров, имеющий штаб=квартиру в Мытищах.
— Почему в Мытищах?
— Да какая тебе разница? Не понравились Мытищи, напиши про Бирюлёво или Тёплый Стан. Всё что угодно, кроме Новогиреево.
— А-а-а…
— Я там живу.
После чая Андрей Михайлович выставил на стол бутылку вишнёвой наливки, и разговор больше не касался работы. Говорили о жизни, о планах на будущее, осудили современную молодёжь, сошлись во мнениях о всеобщем падении нравов и необходимости второй бутылки… Потом так же дружно и нелицеприятно отозвались о российском кинематографе, отметив редкие исключения, и пришли к выводу, что костры инквизиции погасли слишком рано.
— Вот возьми, Михалыч, попсу, — горячился капитан, — там же любого можно на аутодафе отправлять. Хоть телевизор не включай.
— Ты смотришь телевизор? — удивился Самарин. — Вроде на вид приличный человек, и вот такое признание…
— Не, не смотрю, — помотал головой капитан. — Но категорически осуждаю! Вот видел новогодний «Голубой огонёк»? В средние века за такое… И это правильно!
— Нравятся средние века? — Андрей Михайлович усмехнулся. — Рыцари немытые без страха и упрёка, прекрасные дамы с блохами и вшами, эпидемии чумы и чёрной оспы. Ещё экологически чистая репа и рожь со спорыньёй. И учти, что репа не с мысом, а вместо мяса.
— Плевать! — раскрасневшийся от наливки Тихомиров решительно махнул рукой. — Тогда честнее было. Ухватил бандита за шкирку, и в Разбойный приказ его. Никаких тебе адвокатов, дознавателей и прочих заморочек. Я ведь, Михалыч, в детстве мечтал с преступностью бороться. Ну, как в кино, понимаешь?
— И получается?
— А как же! Пока все бумаги правильно оформишь, любой бандит от старости подохнет. Не-е-е, в древности оно как — вот враги, вот свои. Без полутонов.
Самарин подумал, и достал третью бутылку. В наливке градусов двадцать, сильно напиться не получится, но для поддержания душевной беседы — самое то. Языки развязываются, мысли текут плавно и свободно, в голове приятно шумит, бородатые анекдоты кажутся верхом остроумия, и даже риторические вопросы вызывают непреодолимое желание ответить на них с подробностями и как можно более обстоятельно. Коварная в общем-то штука, эта вишнёвка.
Сам Андрей Михайлович о коварстве наливки знал и особо не налегал, предпочитая угощать несомненно хорошего человека и поддерживать разговор в нужном направлении. И вот наступил момент, когда Тихомиров в порыве воодушевления стукнул кулаком по столешнице и решительно заявил:
— Да если бы мне предложили отправиться в прошлое, я бы ни минуты не раздумывал!
То, что неженатого к своим тридцати годам участкового ничего не держит в двадцать первом веке, Самарин понял давно, но строил на капитана немного иные планы. Впрочем, нужно попробовать, а там уж как получится.
— Виталик, а не пора ли нам ударить по коньячку? — как бы невзначай предложил Андрей Михайлович.
— Обязательно, — с энтузиазмом согласился участковый. — А то этот компот и не берёт совсем. За что будем пить?
— За мечту.
— Хороший тост, Михалыч! Главное, жизненный.
Через час Самарин посмотрел на упавшего лицом в стол капитана, и печально вздохнул:
— Слабоватая нынче на градус молодёжь пошла. А с мечтой я тебе помогу, Виталик.
Андрей Михайлович неторопливо вышел за ворота и окликнул караульных на стройке:
— Эй, есть там кто живой?
Неизменный Филин появился как из-под земли:
— Туточки мы, княже! Сберегаем, стало быть, чтоб урону никакого не случилось.
От старосты явственно разило кислым пивом и луком. Понятно, что караульная служба для него всего лишь благовидный предлог смотаться из дома и выпить в отрыве от вечно недовольной жены. Где только ячмень раздобыли, ироды?
— Зови ещё троих и ступай за мной. Человека одного к себе в деревню заберёте. Но чтоб с вежеством и бережением, мать вашу за ногу! Утром похмеляться не давать.
— Как же так? — опешил Филин. — Нешто мы нехристи какие али звери лютые?
— Поговори у меня тут! — пригрозил кулаком Самарин. — Потом приду и проверю!
В ту ночь Андрей Михайлович долго не мог уснуть. Ворочался, несколько раз выходил на перекур, и задремал уже после рассвета. И знать не знал, что в эту ночь, но пять с половиной веков назад, метался по горнице ещё один человек, и тоже не мог уснуть. Звали этого человека Дмитрий Юрьевич Шемяка, самоназначенный по праву сильного Великий Князь Московский.
Князя мучила бессонница из-за дурных вестей. Точнее, из-за их обилия. Поначалу ничего не предвещало беды, а потом плохие новости посыпались одна за другой. И началось всё с того, что посланную вдогон сбежавшему княжонку погоню побили огненным боем неизвестные людишки. Так бы и бес с ним, с отродьем Василия, пропал и пропал… но видно по попущению диавольскому объявился сей отрок на Клязьме близ Гороховца, и назвался цезарским титулом. Смешно? Оно бы да, посмеяться да забыть, но уже ходят на Москве грамотки прелестные, в коих царь Иван заявляет о возврате к праотеческой старине, и прямо указывает на Дмитрия Юрьевича как на новоявленного Искариота и Святополка Окаянного.
Потом литвины, войны не объявив, Можайск осадили. А ведь совсем было собрался вести войско на Гороховец, дабы поучить мальца уму-разуму. Совпадение?
Дальше ещё хуже. Чтобы избегнуть смуты, послал верных людей в Углич к ссыльному Василию, да в Чухлому к матери его Софье Литвинке, решить вопрос престолонаследия тихо и надёжно, ядами или удавкой. И что? Из Углича ни слуху ни духу, а с Чухломы вернулся единственный думный дьяк Кулёмин, да и тот посечён плетями да лишён языка. Мычит телком голодным, и переломанными пальцами что-то написать пытается. Неужели утекла старая карга? Господи, за что такое испытание?
Дмитрий Юрьевич позвонил в серебряный колокольчик, заведённый на манер немецких земель, и приказал явившемуся на зов великокняжьему спальнику принести сладкого фряжского вина да позвать митрополита Иону для серьёзного разговора:
— Немедля его сюда! Хоть в исподнем тащите!
Юнец в кафтане из ярко-алой парчи замялся:
— Так это, Великий Государь, он того… Этого самого…
— Что там с ним случилось? Живо ко мне его!
— Так это… отъехал Иона давеча в Тверь.
— Куда?
— Может и далее, во Псков али ещё куда.
— Зачем?
— Так это… того самого…
— Ну?
— Как митрополит Евлогий ему анафему провозгласил, так и отъехал.
— Какой Евлогий? Али ты пьян, собака?
— Знамо какой, — смутился спальник. — Царёв митрополит. Который по старине.
— Ах ты пёс! Воровские речи против меня ведёшь? Пошёл вон!
Дмитрий Юрьевич с трудом удержался, что бы не выпроводить болвана пинками. Нельзя. Не простят. Убийство бы простили, но не такое вот умаление чести московского дворянина. Псы смердячие и злонравные…
Нет, неправ княжонок, или кто там за его спиной стоит, называя в грамотках новым Искариотом. Настоящие Иуды вот они, за дверями притаились. Льстят в глаза, выпрашивая милостей, мест и вотчин, а сами ждут часа, когда можно будет с выгодой запродаться сильнейшему.
Не дождутся! Он, Дмитрий Юрьевич, сейчас сильнейший!
— Эй, кто там есть?
— Звал, княже? — в приоткрывшуюся дверь заглянул всё тот же спальник.
— Вина почему не принёс, как я сказал?
— Так это… заутреня же скоро.
— Обойдутся без меня.
— А-а-а…
— Фряжского давай, и скажи там, чтоб старшая дружина собралась.
— Кто?
— Бояре пусть соберутся, дурень. Наследство Василия Васильевича делить стану.
— Будет исполнено, государь.
Дмитрий Юрьевич проводил недотёпу недовольным взглядом и брезгливо поморщился. Вот ведь, про старину поминает, а того, что в давние времена боярство из старшей дружины вышло, не знает. Никто ничего не знает и не помнит, а люди за спиной княжонка этим ловко пользуются. Сладкие песни соловьями поют, в уши елей вливают… Проведать бы ещё, кто они, те заспинные советчики. Уж не папа ли Римский руку приложил? Со старого чорта станется запустить шаловливые ручонки. Но как бы узнать наверняка? Тогда бы и поторговались.