Не было совета общины. Открытого - точно не было. В полчаса, тем же вечером, все и решили. Скай так домой и не попал, и ни с мамой не простился, ни с маленькими. Дон Грей мэра позвал в лавку, и пастора. И втроем, после небольшого совещания, приняли решение. А когда Скай услышал, что и, главное, кем предстоит ему Магриб покинуть, вот только тогда дошла вся серьезность ситуации. Но что он мог сделать? Тем более, по-настоящему же был виноват, и, самое важное, по-настоящему чужаком был, так и не научившимся жить по правилам.
Дон Грей у матери документы на Ская забрал, заставив ее подписать согласие на то, чтобы община города Маае, планеты Магриб могла со Скаем делать все, что угодно. Скай знал, как мать заставили документы подписать - в аргументах Дея и Томаш были, которые точно такими же изгоями могли стать, как и Скай. А дон Грей пообещал усыновить маленьких и в общину принять с полными правами. Это уже сам дон Грей рассказал, хвастаясь на перелете между Магрибом и Тейей. Тогда Скай и понял, какая на самом деле ненависть может быть. А надо было не ненавидеть и, бесясь от бессилия что-либо сделать, проклятья посылать, а гордыню унять и ... прощения просить. Хоть на коленях, хоть на брюхе, хоть как угодно. Может быть, пожалел бы дон Грей. А Скай... при первом удобном случае зубами в руку вцепился. Хорошо хватанул. До крови. Дон Грей кричал громко и глаза у него белыми стали от такой же ненависти. И придумал, как еще больше жизнь усложнить.
- Посмотрим, как ты с рабским ошейником жить будешь, когда на плече воровское клеймо появится, - сказал совершенно спокойно отчим, уже отойдя от вспышки гнева.
Клеймо ставил сам на Тейе, купив подходящий штамп в рабской лавке. Так Скай знаком на плече обзавелся, еще даже раньше, чем чипом и ошейником, и это тоже было... немыслимо. Отчим-то после того, как клеймо поставил, уже не как с человеком общался, а как с мусором и грязью. Не знал Скай тогда, что следующие восемь лет именно так к нему и будут относиться. Все.
А еще запомнил многообещающее:
- Дай только утра дождаться и на первом же аукционе...
И как же не хотелось, чтобы это утро наступило. Потому, что именно тогда на Тейе, когда на плече появилась уродливая отметина, которая жгла и болела, даже через слой анестетика, до Ская дошло, что назад дороги уже нет. И просить прощения надо было раньше. Не играть в гордого и независимого. Не строить из себя непонятно кого, а научиться признавать свои ошибки и принимать свою вину. Легче бы было. И не попал бы тогда, действительно с первыми лучами солнца, в рабский барак на открытые торги в качестве живого товара. Даже сейчас Скай и то вспоминал обо всем, как сквозь пелену, а тогда вообще казалось - на голову черную тряпку накинули и не понимает Скай ни где он, ни что происходит. Хуже всего, что противно было.
Когда на помост выпихнули, когда раздеться приказали, растерялся до невозможности, даже плакать пытался. Но никому и дела не было до его слез. Это тоже запомнил. Таких, как Скай десятки на торгах, и у каждого уже не имя, а номер на выходе с помоста... Номер. Это тоже слишком больным было.
Продали его слишком быстро. Седоволосый снабженец с Авроры заплатил семь галаксов за Ская, купив для работы на табачной фабрике. В ловких руках таких вот мальчишек фабрика нуждалась... Взрослые с упаковкой с конвейера не справлялись. Но для Ская все едино было - хоть фабрика, хоть тюрьма. Понял - воля закончилась. Детство тоже закончилось.
А отчим, подписывая документы, получая за Ская золотые, лишь довольно ухмыльнулся и добавил, что пусть хоть так жизнь научит взрослых уважать и ценить тех, кто куском хлеба обеспечивает.
Жизнь действительно научила. Много раз и после.
Поэтому и думал Скай, что лучше б гордыню свою усмирил и выпросил бы, вымолил прощение. Слишком уж страшной настоящая жизнь получалась.
И по утрам, с трудом просыпаясь в бараках, одуревая уже от вечного недосыпа и усталости, Скай бояться новый день начал, слишком хорошо понимая, что будет дальше. Тяжелая работа впроголодь, бесконечный конвеер, постоянные тычки да затрещины от мастера, унижение и... боль. Боль поселилась постоянная и никуда уходить не собиралась. И рассвет четко с новой болью ассоциировался.
А сейчас... Новый день нес совершенно иное значение. И рассвет уже не пугал, а, наоборот, завораживал. Слишком красивым был. Неожиданно добрым... Ласковым... Скай никогда не думал, что солнце может таким быть. Не обжигать кожу, не высушивать губы, не забирать последнюю влагу, а быть вот таким, как с утра, когда оно показывалось из-за высокого холма. Или таким, каким солнце было на закате. Таким, каким солнце Скаю господин показал. На Эрика солнце на закате было похоже. Тоже доброе. Надежду дарившее...
Скай мог неподвижно, замерев у панорамного окна без движения, просто наблюдая за просыпающимся утром, стоять до тех пор, пока не слышал шаги Эрика в коридоре. Только тогда, улыбался солнцу и новому дню, кивал головой и выходил здороваться с хозяином, помня о той надежде, которую ему солнце пообещало.
А Эрик...
Хоть и думал Скай, что в тайне от господина в гостиной рассветы встречает, все совсем по-другому было.
Наблюдал Эрик и за ранними пробуждениями Ская. И за тем, как стараясь быть бесшумным, парень в гостиную шел, и за тем, как он на рассвет смотрит. И как плачет, тоже Эрик видел. И как стоит возле стекла, руками лицо закрывая...
И сколько раз вот так, наблюдая, за этот месяц, что Скай жил в доме, Эрик хотел отбросить гордость и подойти хотя бы просто по плечам погладить, утешая. Но не мог себя заставить. Боялся, что нарушит границу того маленького островка свободы, который Скай даже в ущерб сну для себя выкроил. Смотря на солнце, Скай действительно вольным был. И хоть и плакал, хоть и переживал, но уже без той страшной обреченности, без того страшного равнодушия, которое Эрик помнил. Но понимал - не выдержит. Вмешается и постарается помочь. Потому что слишком больно было смотреть на то, как плачет человек, умеющий своими объятьями и теплом утешать,и исцелять, и дарить надежду.
Комментарий к Утро
не вычитано. исправляю в процессе.
========== Прошлое ч.1 ==========
- На Магрибе тоже было красиво. Я помню. Только там солнце не за горизонт уходило, а медленно затухало - маленькое искусственное светило. Фео. Его по расписанию выключали. И моря не было. Вообще. Магриб - маленькая планетка, всего-то одна община и множество ферм по периметру. Поля за городом от горизонта к горизонту. У нас домик был за городским валом в квартале для пришлых... Но мне даже нравилось так жить - солнце казалось и просыпается, и засыпает совсем рядом. Меня маленького отец на плечи сажал и выходил за город специально солнце провожать. Он говорил, родился на планете, где есть настоящие закаты, и солнце золотого цвета ходит по синему небу от одного края к другому, и люди живут совсем иначе - свободно - каждый может летать от звезды к звезде даже без одобрения общины. Я тоже хотел улететь с Магриба, дурак... - сказал Скай, глядя в куда-то мимо Эрика в горизонт за панорамное окно.
Эрик вдруг с удивлением понял, что в первый раз за все это время слышит что-то большее о прошлом Ская, чем просто "я тарелки да чашки за клиентами собирал". О жизни своей Скай рассказывать Эрику пытается. Но слишком сложно первые слова даются. Даже с чего начать не знает.
Ох, сколько раз за четыре недели Эрик именно это и пытался выяснить. Специально даже провоцировал, уже не в силах молчание терпеть.
Хоть, конечно, и не совсем молчанием ответы Ская были. Должен же был на вопросы хозяина отвечать. Но кроме названия пары планет или совершенно случайно в разговоре раз или два промелькнувших фактов о работе то в прачечной, то в баре, Скай просто уходил от большого и развернутого ответа.
А Эрик от любопытства уже и купчую вдоль и поперек изучил, и даже пытался у дона Орвина узнать, где тот парня купил.
Но в купчей, кроме того, что родился Скай вольным, но был продан на Тейе в шестнадцать, и перечня названий планет, имен хозяев и сроков контрактов, ничего больше не было. Не напишут же в официальной бумаге, как именно жилось Скаю и сколько всего хлебнуть пришлось.
А дон Орвин, слишком быстро беседу окончив, сказал, что глупостью было такого раба покупать - думал помощником на балах и застольях станет, а оказалось, что с публикой работать не умеет вообще.
- Мне его совсем по дешевке предложили, тоже избавиться очевидно хотели. Я на курорте отдыхал на Майе. В баре увидел, он напитки готовил, столики обслуживал. Понравился. Он такой... смазливый. Я пьян был, ну и с управляющим разговорился на боя показав, что купил бы его, если б цена приемлемой оказалась. А управляющий, тут же раба к себе в кабинет позвав, сделку и оформил. Я когда протрезвел, понял, какую глупость совершил. Надо было сразу хоть проверить кого покупаю. А то... Морда у него, да - красивая, но и толку? Деревянный. И в постели такой же... Нет, не возражает, только лежит под тобой, как бревно, и трахать совершенно неинтересно. И гости мои жаловались постоянно. Они ж тоже на красивую мордашку во время приемов внимание обращали, а дальше все сплошным разочарованием было. Он мне даже условия ставить пытался, представляешь? Говорил, что в доме, что угодно делать согласен, хоть черную работу, лишь бы его к гостям не отправляли. А какая, к черту, черная работа, если у меня даже подвал и мусоропровод давно автоматизированы? Если мне невольники и нужны - то только для развлечения гостей, потому что не додумались еще бота сделать, который и в глаза улыбаться будет, и стонать томно под господином, и еще об императорской поэзии поговорить сможет. А зря... Бешеный спрос был бы. Я боя пару раз наказал, чтоб понятно ему стало, но... Бесполезно - от людей действительно шарахается, два слова сказать не может, ни даму развлечь не умеет, ни кавалера. Ты же сам понимаешь, кто для моего замка развлечений был нужен. А он... Да и староват оказался. У меня мальчики-девочки максимум до двадцати, чтоб молодостью светились. Зряшная покупка. Радовало хоть то, что недорогая. И если бы ты как внезапно не решился его купить, я бы не посмел такой плохой товар предложить.
Эрик дослушал рассказ до конца и был рад, что давно уже видеосвязью не пользуется. Слишком зол был.
Как можно так о Скае?
А после, уже отключив связь, переведя дух задумался над тем, что сам, собственно говоря, в роли того гостя был, которого парень из себя лишь одной улыбкой вывел. Что Эрик со Скаем сделать хотел? Унизить? Растоптать? Сделать больно?
И краска к щекам прилила. И понял Эрик, что краснеет.
А когда дошло, что сосуды работают нормально, когда первый раз румянец за все это время... рассмеялся тут же в гостиной у точки телесвязи.
Каким дураком дон Орсон оказался. Какое сокровище не разглядел. Да Скаю цены нет. И не бросовый товар, а уникальный.
И не товар... Человек. Не вещь. Это Эрик знал точно.
Поэтому и выяснить все хотел. Понять откуда и какой милостью судьбы в его доме Скай появился. И что он, Эрик, этой судьбе в замен заплатить должен за такой подарок. Сам же чувствовал, что угодно отдаст.
С судьбой после аварии, после долгих мучительных часов в интенсивной терапии и ожоговом центре, у Эрика отношения были особые. Знал, за что судьба его наказывает. Знал, за что платить своим здоровьем, своей болью и своими силами должен. И платил, надеясь на то, что простят.
За смерть Алекса судьба мстила.
За то, что ничего не сделал, чтоб спасти того, кто самым близким был. Ведь это, действительно, только Эрик виноват получился в случившемся. Не хотел Алекс ни гонок напоследок перед отлетом, ни эпатажных поступков. Просто с Эриком быть хотел. И именно поэтому не посмел отказаться от предложенной авантюры. Хоть и боялся. Алекс более осторожно к жизни и к судьбе относился.
А когда взрыв случился, и яхта горела, когда вокруг все в огненный ад превратилось, Алекс до последнего мгновения Эрику верил, что тот поможет и спасет. А Эрик предложил монету бросить, чтоб узнать кому и что из единственного рабочего гермокомплекта достанется. И после еще и истерику с криками и слезами устроил. А как смотрел на него Алекс, держа в руках гермошлем, словно не веря, что это все, что Эрик ему предложить мог... От одного взгляда тогда умереть можно было. Но не умер Эрик. Выжил. Это Алекс из огненного ада так и не выбрался...
И пока не понял Эрик, как с собой и с судьбой договориться, до тех пор и ужас с ним творился - отторжение кожи, воспаления, начавшийся некроз. А когда дошло, что вину признать надо, прощение у Алекса попросить, искренне раскаяться в содеянном, повиниться перед всеми, то тогда почувствовал, как дело на лад идет. А после того, как мемориальный комплекс выстроил на окраине Грийе, на родине Алекса, вот тогда-то первый раз и существенное улучшение в состоянии почувствовал.
И сейчас со Скаем, с тем, как он появился в доме, тоже разобраться надо было. И понять, как действовать правильно, знаки судьбы разгадав.
Но не только судьбу понять хотел.
Ская самого понять хотел.
А тот, извиваясь, как уж на раскаленных камнях, и словом не возражая и не переча, избегал любых разговоров. И было такое чувство, что не только от Эрика прошлое прячет, а прежде все от себя.
Как Эрик когда-то, когда даже думать не мог в первые месяцы после аварии о том, что случилось. До дрожи, до слез, до истерики. Просто не мог думать о прошлом. Потому что, если б он начал вспоминать и анализировать, ему казалось, это прошлое и похоронит Эрика под тяжестью событий. И только когда разобравшись, что именно делать и как именно думать правильно, Эрик и с виной, и с тяжестью своего поступка справиться смог.
Вот и у Ская чувствовалось такое же безумное отрицание. Словно он, как и Эрик, виновником был чьей-то большой беды.
И смотреть на то, как Скай - такой заботливый и... нежный во время процедур, становится замкнутым, закрытым, практически безэмоциональным днем, Эрик уже не мог.