— Нет, что вы, — запротестовал Немков, — совсем нет!
— Тогда, чёй-то за комедия здесь была? — «Насел» на Романа Нестеренко.
— Это не комедия. Просто я — синестет…
— Кто? — переспросил капитан, ни разу не сталкивающийся с таким термином.
— Синестет, — терпеливо повторил Немков, по всей видимости, такие вопросы были ему не в новинку.
— Синестет? Вы что-нибудь об этом знаете, Елена Николаевна?
— Я что-то такое слышала, — припомнила Кондратьева. — Люди с цветным слухом? Лист, Вагнер?
— Да, — согласно кивнул Немков, — это одна из возможных форм синестезии. Можно, пожалуйста, присесть — ноги до сих пор не слушаются.
— Конечно-конечно! — участливо произнесла Елена Николаевна. — Проходите в комнату. Петя, помоги человеку!
С трудом переставляя ноги, словно к его ботинкам привязали по пудовой гире, Немков, поддерживаемый под локоть капитаном Нестеренко, прошел в комнату и опустился на диван. Кондратьева присела рядом, а Петр подвинул к дивану стул, и уселся на него задом наперед, уткнувшись локтями в спинку.
— Неужели вы почувствовали на себе действие вколотых Лопатиной лекарств? — дав Немкову немного перевести дух, первой задала вопрос Кондратьева.
Немков вяло кивнул:
— Да, почувствовал.
— Как вообще такое возможно? — Не мог успокоиться Нестеренко, нервно елозя на стуле.
— Это одна из редких форм синестезии, — пояснил Немков, — синдром зеркального прикосновения. Я могу переживать чувства абсолютно незнакомого человека. Ощущать на расстоянии то, что ощущает он.
— А говоришь, что не экстрасенс…
— Не экстрасенс. Это просто особенности моего восприятия окружающего мира.
— Значит, вы уверены, что её похитили именно восемнадцатого числа в девятнадцать тридцать семь? — вновь взяла ведение допроса в свои руки Кондратьева.
— Да, — согласился Немков, — я это отчетливо видел.
— А почему день серо-зеленый? — поинтересовалась ради собственного интереса Елена Николаевна. — Тоже синестезия, типа цветного слуха?
— Да. Для меня все вторники — зеленого цвета. Утром яркие, свежие, словно клейкие молодые листочки. К ночи — серые, набрякшие, напитавшиеся вечерней усталостью…
— Как все сложно и запутано у вас… — фыркнул со стула Нестеренко.
— Петя! — одернула его Кондратьева.
— Молчу, Елена Николаевна, молчу! — Нестеренко в пантомиме невидимым ключиком запер рот на замок.
— Продолжайте, Роман э-э-э…
— Олегович, — напомнил Немков. — Он позвонил в дверь, Валерия открыла. Он уколол её в шею… Дальше смутно… Я ведь «зеркалил» ощущения Валерии: она упала, он занес её в комнату, положил на этот диван. А через некоторое время вынес из квартиры. Это все, что я смог «увидеть».
— Мужчина, пятьдесят лет, крепкого телосложения? — Еще раз уточнила Кондратьева.
— Да.
— Было еще что-нибудь особенное? — не унималась Кондратьева, стараясь распотрошить Немкова, как можно тщательнее.
— Запах, — поморщился Немков. — От него сильно пахло больницей: лекарства, кровь и металл…
— Еще бы от этого душегуба кровью не несло! — вмешался в разговор Нестеренко, забыв про данное Кондратьевой обещание молчать.
— Другие запахи? Одеколона, туалетной воды? — продолжала выпытывать Кондратьева.
Немков покачал головой:
— Запах больницы перебил все остальные. Это все, что я могу сказать.
— Спасибо и на этом, — произнесла Елена Николаевна. — Кем вам приходилась Валерия?
— Она — моя хорошая знакомая… Была… Мы познакомились несколько лет назад, посещали группу одного психолога, помогающего синестетам разобраться с проблемами социальной адаптации…
— Постойте, Роман Олегович, — невольно прервала Романа Кондратьева, -
вы хотите сказать, что Валерия тоже была синестетом? Таким же, как и вы?
— Не совсем таким же, — поправил майора Немков, — особенности каждого синестета сугубо индивидуальны, но если брать в общем — да, она была синестетом. Людям с нашими особенностями очень сложно ужиться с кем либо. Отсюда постоянные проблемы, затяжные депрессии. Занятия с психологом нам очень помогли. Но и после занятий мы продолжали общаться, поддерживали друг друга. Она звонила мне на прошлой неделе… просила зайти… жаловалась на усталость… Но я был занят… Обещал зайти, как освобожусь… И вот… — Он виновато развел руками.
— Не вините себя, — постаралась приободрить потерявшего друга Романа Елена Николаевна. — Вы ни в чем не виноваты. Она не первая жертва, умерщвленная подобным способом.
— Простите, Елена Николаевна, — вновь вмешался Нестеренко, — но я спрошу: Роман Олегович, а где вы были восемнадцатого числа?
— Я был на конференции во Фракфурте, — спокойно ответил на заданный вопрос Немков. — Вернулся вчера вечером.
— Хорошо, мы проверим, — произнес Нестеренко.
— Конечно-конечно, проверяйте, — не стушевался Роман. — Если нужно, я могу билеты показать…
— Роман Олегович, у меня к вам большая просьба, — произнесла Кондратьева, — я хочу показать вам фотографии других жертв. Возможно, вы с кем-нибудь из них были знакомы.
— Да, конечно, я посмотрю…
***
Большой кабинет следователей в этот час был непривычно пуст, лишь за угловым столом сидел лейтенант Перепелкин и заполнял какие-то бумаги. На столе перед ним кроме бумаг лежали сумка и кошелек. Перед столом Перепелкина на стульях восседала толстая до неприличия тетка пролетарской наружности и закованный в наручники субтильный карманник с разрисованными тюремными татуировками руками. Зашедшие в кабинет Кондратьева, Нестеренко и Немков стали невольными свидетелями допроса.
— Начальник, да гонит эта бабища! — горячился карманник, позвякивая цепочкой наручников. — Не брал я её пропаль[1]! Сама проперлась, а на меня повесить хочет…
— Ах, ты, вша тюремная! — Задохнувшаяся от возмущения Тетка, заехала пудовым кулачищем в плечо карманнику, едва не снеся его со стула. — Да я его еще в трамвае срисовала, товарищ милицанер, когда он возле меня тёрси!
Карманник взмахнул скованными руками, пытаясь защититься от разгневанной тетки, что пыталась оттаскать его за волосы.
— Начальник, да она психическая! — заверещал карманник, уклоняясь от болезненных нападок толстухи.
К столу, за которым «вел допрос» Перепелкин, стремительно подскочил Нестеренко и «навис» над карманником.
— А ну тихо! Успокоились все! Живо! — грозно заревел он. — Чего тут у тебя твориться, Перепелкин?
— Извините, у нас тут бывает… — виновато произнесла Кондратьева, обращаясь к Немкову, по дерганному поведению которого было понятно, что все происходящее его жутко нервирует.
— Понимаю, работа, — выдавил из себя Роман.
Кондратьева подвела Немкова к своему столу и указала на стул рядом с ним:
— Присаживайтесь, Роман Олегович. Сейчас я покажу вам фотографии.
Немков уселся на предложенный стул, продолжая краем глаза наблюдать за суетой у соседнего стола.
— Да вот, задержали этого деятеля, — объяснял капитану Перепелкин, — он у женщины из сумки кошелек вырезал.
— Не гони, начальник, ничего я не резал! — резко пошел в отказ карманник. — Ни о каком кошельке и слыхом не слыхивал!
— Заткнись! — оборвал его Нестеренко. — Тебя пока не спрашивают!
Пока Кондратьева отпирала сейф, чтобы достать фотографии, Немков незаметно «принюхивался». Каждый из участников допроса излучал свои, видимые только Немкову, запахи. Каждый из этих запахов имел особую структуру и цвет.
— Выйдя из трамвая, — продолжал докладывать лейтенант, — потерпевшая обнаружила порезанную сумочку и пропажу кошелька. Подняла шум. Рядом, по счастливой случайности, проходили ППСники. Гражданина Шмаля задержали, но кошелька при нем не оказалось.
— Говорю же: не брал я этот пропаль! — вновь завел свою шарманку Шмаль. — Сама зацепилась где! Савойку[2] порвала, пропаль и выпал…
— Заткни фонтан, Шмаль! — Раздраженно хлопнул по столу рукой Нестеренко.
Карманник замолчал, а Перепелкин продолжил:
— Кошелек обнаружился неподалеку, но без денег. Отпечатков на нем тоже нет.
Немков продолжал внимательно разглядывать участников допроса: на сумочке и кошельке он явственно «видел» следа запаха карманника. Так же на сумочке присутствовала еще одна разновидность запаха, по структуре совпадающая с запахом, идущим от рук вора и, почему-то, из его левого ботинка.
— Елена Николаевна… — тихо позвал Кондратьеву Немков.
Кондратьева, доставшая из сейфа фотографии жертв, в тот момент раскладывала их на столе. Она подняла голову и вопросительно посмотрела на Романа.
— Это он украл кошелек, — сообщил следователю Немков.
— Откуда такая уверенность, Роман Олегович? — Удивленно приподняла брови Елена Николаевна.
— На сумке и кошельке присутствует запах преступника, — пояснил синестетик. — Но на сумке, в месте разреза, ощущается еще один запах… Запах меди. Проверьте его левый ботинок.
— Коля, — позвала Кондратьева капитана, — проверь левый ботинок задержанного!
Нестеренко удивленно посмотрел на Кондратьеву, но выполнил её просьбу:
— Лапоть снимай, Шмаль!
— С чего это, мусор? — неожиданно окрысился вор.
Но на Нестеренко его заявление не произвело ровным счетом никакого впечатления, он лишь злобно навис над Карманником, покачивая перед его лицом пудовым кулачищем:
— Не нервируй меня, Муля!
Карманник поник, подцепил носком правой туфли левую пятку и стащил ботинок с ноги. Нестеренко наклонился и подобрал обувку, скорчив брезгливую физиономию:
— Ты бы хоть ноги почаще мыл, Шмаль! Несет, как из конюшни!
Перевернув ботинок над подставленной раскрытой ладонью, Нестеренко его легонько встряхнул. Ему в руку выпала остро отточенная медная монетка, которой карманник, по всей видимости, и разрезал сумку потерпевшей.
— О! — довольно воскликнул капитан, бросая ботинок на пол. — Вот и моечка[3] нашлась! Скажешь, не твоё, дятел?
— Сучары красноперые… — сквозь зубы процедил карманник и, злобно вращая глазами, откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. — Не моё! Подкинули!
— Придется тебе еще посидеть, Шмаль. Оформляй его, Перепелкин.
Нестеренко подошел к столу Кондратьевой и присел на свободный стул рядом с Немковым.
— Елена Николаевна, — озадаченно спросил он, — как вы догадались, что у него мойка в ботинке?
— Роман Олегович подсказал, — не стала скрывать Кондратьева.
— Офигеть! — присвистнул Нестеренко. — Да вам на «Битву экстрасенсов» нужно! С такими способностями — всех за пояс заткнете!
— Спасибо, Роман Олегович! — положив руку на сердце, произнесла Елена Николаевна.
— Не за что, — отмахнулся Роман. — Давайте лучше посмотрим фото, — предложил он.
— Ах, да… — опомнилась Кондратьева, подвигая к Немкову фотографии жертв Вивисектора. На них были запечатлены три мужчины и одна женщина. — Роман Олегович, посмотрите, пожалуйста…
Немков, не медля ни секунды, отодвинул в сторону две мужские фотографии:
— Эти люди мне незнакомы.
Вы не ошибаетесь? — спросила Кондратьева. — Посмотрите внимательнее.
— Елена Николаевна, — улыбнулся Немков, как будто объясняя что-то маленькому ребенку, — у меня абсолютная фотографическая память. Все, что я когда-либо видел, я запоминаю навсегда. Мне, в отличие от всех остальных, нужно очень постараться, чтобы забыть. Этих людей я никогда не видел, даже мельком.
— Извините, Роман Олегович, — произнесла Кондратьева, — я не знала… А оставшиеся люди вам знакомы?
— Да. Это, — Немков указал на фотографию женщины, — Екатерина Дворецкая. А это, — он указал на фотографию одного из мужчин, — Максим Севастьянов. Оба — синестеты. У Екатерины самая распространенная форма — графемно-цветовая, а вот у Максима целый набор: фонопсия, аккустико-тактильная и порядко-лингвистическая.
— Когда вы видели их в последний раз? — продолжала расспрашивать Кондратьева.
— С Екатериной встречался седьмого марта две тысячи пятнадцатого года, с Максимом — третьего февраля семнадцатого.
— Поразительная память! — ахнул Нестеренко. Неужели помните с такой точностью?
— Я ничего не забываю, молодой человек. Я могу сказать с точностью до секунд, когда мы встретились и когда расстались. Могу дословно воспроизвести наш разговор…
— Простите моего коллегу, Роман Олегович! — сказала Елена Николаевна, подвигая к себе фотографии мужчины и женщины, опознанные Немковым. — Значит три жертвы Вивисектора — синестеты…
— А почему Вивисектор? — заинтересованно спросил Роман.
— Нужно же было эту тварь как-то назвать? — не скрывая чувств, произнес Нестеренко. — Он вскрывает им черепа, а его жертвы в это время находятся в сознании! Обездвиженные, но в сознании! Представляете?
— Да, именно так утверждают эксперты, — подтвердила Кондратьева. — Скажите, а вы не можете посмотреть… Так же, как на квартире Лопатиной…
Немков печально улыбнулся:
— Увы, мои особенности не безграничны.
— Извините… — стушевалась Елена Николаевна. — Спасибо за помощь! Петя вас проводит. — Кондратьева протянула руку и Немков, немного помедлив, её пожал. На секунду по его лицу скользнула гримаса боли.
— До свидания, Елена Николаевна. Если понадоблюсь — звоните, мой телефон у вас есть. Да, — немного поколебавшись, произнес он, — вам обязательно нужно отдохнуть и выспаться! Головная боль вас до добра не доведет!
Слегка изумленная Кондратьева осторожно вынула свою руку из руки Немкова и, печально улыбнувшись, произнесла:
— Спасибо вам еще раз, Роман Олегович! И за совет — тоже!
Когда Немков в сопровождении Нестеренко покинул кабинет следователей,
Елена Николаевна вновь погрузилась в изучение материалов дела Вивисектора.
— Значит, синестеты… — произнесла она, убирая фотографии жертв в папку.
[1] Пропаль — кошелек. Воровской жаргон.
[2] Савойка — сумка. Воровской жаргон.
[3] Мойка — лезвие безопасной бритвы (остро заточенная монетка) — один из основных инструментов карманников. Воровской жаргон.
Глава 3
Проводив Немкова «на выход», капитан Нестеренко вернулся в кабинет, и тут же получил от Елены Николаевны очередную «нагрузку»:
— Петя, нужно срочно опросить родственников и знакомых… — Рука Кондратьевой скользнула по фотографиям мужчин, которых не опознал Немков. — Может быть и они тоже… того…
Нестеренко приложил указательный палец к своему лбу «на манер антенны» и тихонько засвистел:
— С особенностями? Как и остальные?
— Да. Тогда станет ясно, по какому принципу Вивисектор отбирает жертвы.
— Хорошо, Елена Николаевна, — кивнул капитан. — Я Перепелкина с собой возьму? — спросил разрешения у начальницы Нестеренко. — Он уже освободился.
— Бери, — разрешила Кондратьева и вновь склонилась над бумагами.
Петр подошел к столу, за которым уже в одиночестве работал с протоколами допроса Перепелкин.
— Ну, что, молодой, прокатимся? — Нестеренко по-приятельски хлопнул лейтенанта по плечу.
— Легко! — оторвался от работы «молодой». — Слушай, Петь, а чего это за мужик с вами был? Ну, который мойку у Шмаля в тапке вычислил? Я его на днях в одной передаче видел. «Удивительное рядом» называется. Так он там такие номера отчебучивал. У-у-у — мне б так уметь!
— Догоняй, по дороге расскажу, — пообещал Нестеренко, выходя из кабинета.
***
На парковке перед авторемонтной мастерской остановился полицейский автомобиль, из которого вылезли капитан Нестеренко и лейтенант Перепелкин.
— Вроде бы здесь он работал, в этой мастерне. — Наморщив лоб, опознал нужное строение Коля Перепелкин
— Ну, тады пойдем, пошукаем, что ли? — предложил капитан, направляясь к открытым дверям автомастерской.
Войдя в мастерскую, Нестеренко огляделся — народу нет: оно и понятно — время обеденного перерыва. Лишь под одной из машин, зависшей на подъемнике, «суетится» пожилой автослесарь в уделанной машинным маслом спецовке.