Так и шли, пока, снова через шлюз, не попали в лабораторию, что мне очень не понравилось. Думал придем, куда там меня ведут, там уже вопросы о происходящем задам, так как броненосцы к этому не располагали. Но и тут меня никто ни в чем не собирался просвещать.
Даже осмотреться толком не дали, сразу подскочили двое, одетые в белые костюмы биологической защиты, полностью закрывающие их тела, только и разницы с броненосцами, что у этих глаза за стеклами видно. И глаза эти никакой жалости в отношении меня и моего состояния не излучали.
Подскочили, быстро от одежды избавили, не обращая внимания на мои ругательства и попытки вырваться, шустро уложили сначала в какой–то томограф, зафиксировав руки, ноги и двумя широкими ремнями — грудь и бедра. Просветили на этом агрегате, а потом, в том же темпе, перетащили на очень холодный стол, где к вышеперечисленному еще и голову, ремнем через лоб, к столу притянули. Только и осталось что ругаться и глазами вращать.
Ругаться прекратил, так как никто на мои слова внимания не обращал, только и осталось что глазеть по сторонам. Заодно и узнал откуда следы от инъекций на руках появились. До этого сидящие за непонятными для меня приборами лаборанты, как меня на стол перетащили, сразу же подскочили и прилично так крови откачали, дружно ее поделили по пробиркам и снова на свои места разбежались. Зато другие подступились… и началось: в рот заглянуть, в глаза посветить, датчиками меня облепить, потом убрать и уже к другим местам другие прилепить, светящимися и нет приборами надомной поводить… Так как было не особенно больно, я даже не заметил как отрубился, просто лежал с открытыми глазами и уже ни на что не обращал внимания.
В себя пришел из–за того, что вся свистопляска вокруг меня закончилась, остался один мужик, который надо мной руками водил. Мужик, не облаченный в защитный костюм, лицо которого не прикрывала маска, тупо водил вокруг моего тела руками и на мой вопрос:
— Мужик, ну хоть ты скажи, что вообще происходит? — Даже глазом не повел, продолжал изображать непонятно кого. — Сука! — выдохнул я разочарованно, прекращая за ним наблюдать и тупо уставился в потолок.
В голове всё спуталось: куча вопросов и вообще никаких ответов. Начиная с тумана… Стоп! А не из этой ли лаборатории тот туман сбежал? Потом группа зачистки та броненосная, — вспомнил, что у первого увиденного мной трупа в голове маленькая дырка была. Его точно те двое пристрелили. Потом еще у меня допытывались — иммунный я или нет? Получается, сначала заразили… тогда как узнали что я иммунный? Как определили, что я именно он и есть, без всяких анализов? У мужика того точно никаких следов заражения не видно было, но его это не спасло. Нужно вспомнить, как оно всё происходило и что те двое тогда говорили дословно.
Но предаться воспоминаниям не успел. Мужик закончил руками махать и направился… Вот черт! Окна то я и не заметил. Всё по сторонам глазел, а тут глаза ломать не нужно, прямо напротив почти во всю стену окно, за которым люди уже без серьезной защитной одежды, одетые просто в белые халаты, работали.
Рукамахатель подошел к этому окну, за которым другой мужик одетый в костюм и белоснежный халат стоял и за всем творившимся в лаборатории наблюдал, и начал ему, я так понял, про меня рассказывать.
— Первый дар у него уже окончательно закрепился и вскоре можно переходить ко второй стадии эксперимента.
— Изменений никаких? — Сосредоточил всё своё внимание на мне тот, что за стеклом стоял.
— Нет! Как я и говорил раньше, он — целитель.
— Так что, при нормальном обучении, он станет таким же как и ты — знахарем?
Черт, куда я попал? Что те броненосцы, что меня сюда привели, что этот — голосом вообще никаких эмоций не выражают. Биороботы. Вся заинтересованность, что перестал на меня пялиться своими рыбьими глазами и уставился на, как оказалось, знахаря.
— Нет, — отрицательно мотнул головой знахарь. — Он — целитель! Я с таким даром уже сталкивался. Сам себя вылечит, что, впрочем, он уже пусть и неосознанно, но делает. После утренних процедур и укола снотворного, он довольно быстро очнулся и даже сам передвигаться смог.
«Вот падлы! Это получается, что и сегодня утром они меня отбуцкали, обозвав это дело процедурами? То–то мне так погано было».
— Так же, — продолжал тем временем отчитываться знахарь, — он сможет и других лечить, только уже наложением рук. Но лечить сможет только тело, с дарами разбираться ему не дано. Он их не увидит просто. Ну и еще интересный момент, который, впрочем, нужно будет еще проверить. Если дар такой, как я думаю, то он сможет заряжать воду, делая ее целебной. В память воды прописываются те же свойства, что и у спека, но без наркотической зависимости. Я бы даже сказал — как лайт–спек она будет. И единственный минус этой воды в том, что недолго она целебными свойствами обладать будет. Дня два- три максимум, а потом снова простой водой станет.
— Очень интересно! — У мужика за стеклом во взгляде, который он на меня перевел, действительно проблески интереса прорезались. — Можно ли сказать, что дар его благодаря нашим усилиям проявился?
— Не факт, — снова отрицательно мотнул головой знахарь. — Его уже избитого нашли, поэтому и продолжили в критическом состоянии его тело держать. Но вот другие подопытные, кто подвергся тем же процедурам, совсем другие способности заимели. Так что…
— Понятно, — сразу потерял ко мне интерес застекольщик, не став дослушивать объяснения знахаря до конца. — Значит будем вести статистику. Когда он будет готов ко второму этапу эксперимента?
— Здоров он уже завтра будет, но переходить ко второму этапу лучше всего дней через десять. Это минимум, для того чтоб он нормально акклиматизировался и уверенно мог второй дар заиметь. Потом паузы нужно будет более продолжительные делать.
— Хорошо! Десять дней, так десять дней…
— Профессор! — подскочил к застекольщику суетящийся и почему–то кланяющийся лаборант. — Извините что перебиваю, но у № 18 очень, очень интересные анализы. Вам обязательно нужно глянуть.
— Сейчас подойду, — даже голову не повернул в сторону лаборанта профессор. А тот и рад, снова поклонился и так же шустро, как и подскочил, улетучился. — Через десять дней продолжим, — уже не таким размеренным голосом продолжил говорит профессор знахарю. Хоть внешне этого и не показал, но видимо лаборант всё же сумел его заинтересовать и тот торопится посмотреть на те интересные анализы. — Но всё это время… — задумался он на миг. — Снотворное прекращаем колоть, раз оно на него стало слабо действовать, начинаем эмоционально подготавливать его ко второму этапу.
А вот это мне не понравилось. Это что, все десять дней я буду звиздюлей выхватывать?
Что там еще сказал профессор узнать не суждено было — ко мне подскочили два лаборанта, освободили от ремней голову, грудь, живот и чуть приподняв, шустро защелкнули на моей шее ошейник.
— Проверка! — скомандовал левый, повернув голову куда–то в сторону.
— Ах, мать вашу! — аж подскочил я на столе, шею прострелил приличный такой электрический разряд. — Да вы вообще охренели!
Но на мои возмущенные вопли они никакого внимания не обратили. Посмотрели на именно в этот момент вошедших в лабораторию броненосцев и кивнули им:
— Можете его забирать, — отстегивая при этом оставшиеся ремни с моих ног и рук.
— Не советую этого делать, — заговорил вдруг один из броненосцев, когда я за ошейник схватился. — Если ты его повредишь, то сразу головы лишишься. Сработает заряд и шею тебе как гильотиной срежет.
От такой перспективы руки сами разжались и бессильно повисли вдоль тела. И я уже не сопротивлялся, когда меня довольно грубо со стола сдернули и толчком в спину направили на выход. Так, изредка подталкивая, до камеры меня и довели, куда уже пинком поторопили войти, лязгнув замком на прощание.
Даже не думал что надетый на мою шею ошейник на меня столь оглушающе подействует. Как до камеры дошел почти не помню, в себя пришел от пинка под зад. Вот тут я и очнулся.
Апатия сменилась бешенством.
«Думаете ошейник нацелили, на поводок невидимый посадили и теперь всё, меня как собаку можно будет электрическими разрядами выдрессировать. Хер вам, большой, винтом закрученный!»
Снова за ошейник схватился и ощупал его более тщательно: в меру широкий, около сантиметра толщиной, из непонятного гладкого материала. Электроника, наверное, вся внутрь спрятана, так как никаких выступающих частей не нащупал. В том числе и замка не обнаружил.
Самостоятельно фиг снимешь.
Как только это осознал, довольно быстро успокоился, начал более конструктивно думать.
«Родителей, если они не здесь, то скорее всего… — на глазах выступили слезы, защипав синяки. Чуть снова не расклеился, но вовремя одернул себя: — Не время по ним горевать! — Сделал несколько глубоких вдохов–выдохов, успокаиваясь. — Пока не узнаю точно, что с ними случилось, рано их хоронить. Буду надеяться, что они уцелели. А сейчас, нужно сосредоточиться на происходящем, дословно вспомнить кто и что говорил. Что там знахарь профессору тому втирал? Типа я целитель, могу сам себя и других наложением рук лечить? — Даже хохотнул от этого бреда. — Но вообще хорошо бы было. До других мне дела нет, а вот себя не мешало бы подлечить».
Решил попробовать. Прижал ладони к самым проблемным местам и… сколько бы не пыжился, ничего не произошло, как болело так и болит. Зато жрать захотелось, желудок даже рыкнул недовольно, да сушняк снова навалился. И только я сделал пару шагов к душу, чтоб напиться, заодно попытаться водой голод обмануть, как…
Снова лязгнула замком дверь и внутрь бронетуша вошла с моей одеждой в руках. Скинул ее на пол, а мне протянул знакомую на вид флягу из черного пластика.
— Это тебе на сутки, — начал он объяснять, когда я ее с опаской взял, ожидая звиздюлины, которая, как я ожидал, к фляге прилагается. Но, в этот раз, ее не последовало. Без всяких лишних телодвижений он монотонным голосом закончил меня просвещать: — Как сушняк будет донимать, делаешь три–четыре глотка. Не больше! А то, — указал он рукой на стеклянную стену возле унитаза, — в такого вот красавца превратишься.
Я с опаской взглянул в ту сторону: за всеми сегодняшними событиями про него уже как–то и подзабыл, как и про Котыча, обитающего с другой стороны по соседству.
— Скажите… — решил хоть что–то для себя прояснить, но броненосец не стал дослушивать мой вопрос, молча развернулся и вышел из камеры. Зато зашел его брат близнец с порционным подносом в руках, впихнул его мне и так же молча удалился.
Привычно лязгнула дверь.
Глава 3.
Сразу, как броненосцы вышли, решил содержимое фляги опробовать: поставил поднос на кровать и быстро открутил крышку у нее.
Да, именно этим меня тогда и угощали, — понюхал, что там булькает. — Если не ошибаюсь, то запах на миндальный похож, что–то шоколадное такое.
Тянуть больше не стал, сделал, как и предупреждали, всего четыре глотка. Четыре то четыре, а ощущение такое будто полноценно напился. Как и в прошлый раз, жажда почти сразу же отступила, только сейчас никто в морду не бьет и я смог полноценно насладиться эффектом этого непонятного напитка.
Недолго наслаждался — желудок взвыл громче прежнего, требуя кончать фигней страдать и быстрее с подносом разобраться, изучить, что там такое под крышками находится. Не стал ему противиться, но сначала решил всё же одеться. Вот так, под охи — из–за боли в избитом теле, да под возмущенное бурчание желудка и одевался. Надеясь при этом, что никому я сейчас, вот прямо сейчас, срочно не понадоблюсь, а то этот рычащий проглот сам меня сожрет изнутри.
— Так, поднос, иди сюда, — сел на кровать и поставил его себе на колени. — Сейчас посмотрим чем тут угощают, — пробормотал тихонько, рассматривая, что мне тут такого принесли.
Квадратный поднос, на ощупь вроде как из картона сделан, но выглядит как металлический. Три больших отделения, каждое своей отельной крышкой накрыто, в четвертом, маленьком и круглом, средних размеров картонный стакан с крышкой стоит. Посередине, в углублении, ложка/вилка пластиковая в целлофан упакованная.
Вот с них и начал. Распаковал и…
— Ах! — втянул я носом аромат, сняв чуть выпуклую крышку с первого отделения на подносе. — А хорошо здесь кормят.
Густой наваристый фасолевый суп с приличным количеством мелконарезанного мяса (видимо повар знал кому готовит, челюстью всё же больно шевелить, большие куски пережевывать). Желудок в очередной раз рыкнул — поторапливая и я больше не стал сдерживаться. В таком темпе ложкой заработал, что даже вкусом толком насладиться не успел, как суп провалился внутрь.
Вкусно, но мало! И хлеба не дали, жмоты. Я обычно хлеб с хлебом ем и хлебом закусываю. Мать всегда удивлялась, как можно макароны или те же пельмени с хлебом есть? Но мне нравилось именно с ним: пусть меньше съем, зато вкусно.
В следующих отделениях каша гречневая с мясной подливой и салат с морковкой и… со спаржей, если не ошибаюсь. Не важно, всё это последовало вслед за супом. Вкусно, хлеба всё также не хватает, но хоть порции приличные, не пожалели.
Желудок вроде и еще бы не оказался чем–нибудь закинуться, но то он от жадности. Еда вполне сытная и съел я сейчас раза в два больше обычного. Так что скоро сонливость навалится, а так как тут делать нечего, то я ей скорее всего поддамся.
Сладкий, даже чересчур, чай в картонном стаканчике пил уже не спеша. Его я планировал у себя оставить, будет из чего воды потом напиться. Поднос же, накрыв обратно крышками, возле двери поставил. Туалетную бумагу, рулон которой мне сверху на подносе преподнесли, отнес к унитазу, с опаской на стену поглядывая, не решат ли меня сейчас взбодрить видом… Пургена.
Ну а че? Нормальная кликуха! Его, наверное, потому и поселили в такой близости от мыслительного места, что не хотят чтоб арестанты тут думы думали и таким видом наблюдателей смущали.
Вот так, управившись, сел на кровать и прихлебывая уже порядком остывший чай, принялся в голове крутить — что я сегодня узнал, в попытке понять — где очутился.
Первое, туман тот точно отсюда. Видимо из какой–то секретной лаборатории утечка произошла. Настолько секретной, что о ней даже слухов у нас в городе не ходило.
«Интересно, правительство в курсе, что тут изучают?»
Хотя это глупый вопрос, конечно в курсе. От них такое не скроешь. Наверное программа суперсолдат каких–нибудь, а Пурген — это неудачный эксперимент.
При мысли о том, что он результат эксперимента, даже совестно немного стало.
«Извини, братишка, за такое прозвище, — бросив взгляд в сторону, где он должен обитать, мысленно попросил у него прощения, — но ты реально страшный!»
Понимаю, что вскоре сам могу таким вот Пургеном стать, но прозвище в голове уже сложилось и только так о нем и думается. Но, судя по его поведению, ему, я так думаю, уже всё равно как его называют. Чего–чего, а мозгов там у него точно уже не наблюдается.
Но то ладно, сейчас в другом нужно разобраться!
Что это за мужик, знахарь который? Руками машет вокруг тела и, видимо, не просто так машет. Экстрасенс?
Потом, те двое броненосцев, в городе, меня иммунным назвали. Но это, я так понимаю, к тому туману иммунный. Не зря он химией вонял. И… Точно! Дед Витя, он на здоровье обычно не жаловался, крепкий старик был. Как и баба Оля, шустрая старушка, но вдруг склерозом стала страдать, — кинул я подозрительный взгляд в сторону камеры Пургена. Этот тоже, похоже, о себе ничего не помнит, даже говорить не может, только урчит страшно и жрать хочет. И пофиг ему, что и кого жрать…
— Твою же мать! — Если и была какая сонливость после столь плотного обеда, то в этот момент ее смыло пробравшим меня от затылка до пят холодом. — Нет! Нет! Нет! Ну бред же, да? — уставился я на стену напротив, не видя там ничего, так как перед глазами встала картина, как вдали по улице несколько человек наклонившись к асфальту что–то непонятное делают там. А потом еще и тот крик жуткий…