Так, броненосцы от Котыча метрах в двадцати сзади идут, держа оружие наготове и явно чего–то опасаются. Но опасаются точно не меня, так как уверен, что знают где я прячусь. Ошейник им сто пудов докладывает, но они даже поворотом головы не выдают этого знания. Опасаются они скорей всего того, кто после себя столько трупов оставил. Кого–то наподобие Пургена, на что следы зубов на некоторых телах намекают. Но опасность эта выходит не настолько сильная, раз они этого продолжавшего ржать придурка не затыкают.
Тут этот извращенец, всё также продолжая ржать, настолько улетел в своих больных фантазиях, что предложил мне самому сдохнуть, добровольно присоединиться к местным. Так как если он меня найдет, то я ничем от них по внешнему виду отличаться не буду.
— Сдохни сам, Нафаня!
Пора начинать, а то он уже почти до самого перекрестка дошел.
Подобрав камень, с детский кулак размером, таких тут много под забором сложено было, я кинул его за угол, в проулок, где он видимо в траву упал, судя по раздавшемуся глухому стуку и шелесту. Но Котыч услышал, резко замолчал, с застывшей на лице безобразной ухмылкой, чуть присел расставив руки в стороны, как будто уже готов меня ловить, и, наклонив голову к плечу, прислушался.
«Да он, похоже, головой действительно тронулся при виде такого количества трупов…»
— оценил я его внешний вид, до такой степени он отвратный был.
Дальше думать некогда стало. Котыч долго прислушиваться не стал, всё так же на полусогнутых, но довольно быстро, рванул в проулок. Я тоже подорвался и, чуть пробежав по двору, с разгона заскочил на забор и…
«Вот он, падла!»
Котыч в метре от меня стоял, снова прислушивался, и в этот момент как раз оглянулся на издаваемый мной шум, начиная радостно улыбаться и готовясь что–то произнести. Но улыбка застыла, не успев сформироваться и он только и успел что рот от удивления открыть, как я на него сверху обрушился, сбивая с ног и падая сверху.
А дальше, пока бронетуши не появились… кто бы знал какое я наслаждение испытал, впечатав кулак в его ненавистную рожу. И еще раз! И еще! И еще…
Короткий разряд шокера не дал в очередной раз занесенный кулак опустить. Тряхнуло хорошо, сразу парализовав все мышцы. Одно порадовало, что тряхнуло не только меня, но и Котычу, на котором я продолжал сидеть, держа его одной рукой за горло, тоже досталось.
— Отойди в сторону, — послышался сзади голос моей броненосной няньки. Он сегодня все команды подавал и инструктаж он же проводил, так что голос его запомнился.
Не стал выпрашивать лишнего, с трудом поднялся и, глянув на окровавленную морду Котыча, довольно улыбнулся. Только после этого отошел в сторону и уже там, прижавшись спиной к забору, принялся отходить от разряда. Заодно настраиваясь «возжелать», так как был уверен, что сейчас меня еще и обещанными звиздюлями накормят.
Ошибся. Очень приятно ошибся.
Не обращая на меня никакого внимания один из броненосцев подошел и навис над Котычем.
— Твоя задача была его обнаружить! — раздался его лишенный эмоций голос.
— Но я его… — попытался Котыч оправдаться, размазывая кровавые сопли по лицу, а потом этой же рукой в мою сторону указывая.
— Обнаружить заранее, — не стал его слушать броненосец, — до его на тебя нападения. Обнаружить, в какую бы дыру он не надумал спрятаться! Ты должен, даже если не видишь его, всегда быть в курсе где он находится. Ты не выполнил задания, так что, как и было обещано, будет тебе наказание.
После этих его слов Котыч…
— У–у–у! — взвыл и, откуда только силы взялись, резко подорвался и кинулся на меня.
Попытался кинуться, так как тут же от мощного пинка броненосца облетел к другому забору.
Когда прилетели обратно, Котыча, в отличие от Нафани, в камеру не определили, а провели в лабораторию, где его частенько обследовали. В этот раз прогонять через разные аппараты не стали, а, раздев, сразу закрепили на столе.
Пролежал он так около получаса, успев порядком замерзнуть, но вот четверо лаборантов, до этого не обращающие на него никакого внимания, подорвались со своих мест и замерли с разных сторон стола возле него.
— Тебе обещали наказание? — раздался вдруг довольно громкий голос непонятно откуда.
Котыч завертел головой, в этот раз ее не привязали, и наткнулся взглядом на профессора. Видел его уже не раз, но ни разу тот еще не обращался к нему напрямую. В этот же раз он, как и в прошлые разы стоя за стеклом, смотрел прямо на него.
— Но я выполнил задание, — прохрипел Котыч.
— Не выполнил, — отрицательно чуть шевельнул головой профессор. — Я так понял из увиденного и услышанного, что для нормальной работы тебе то, что между ног болтается, мешает? Мы это исправим. Больше тебя ничего не будет отвлекать, — произнеся это, профессор замолчал, зато у Котыча голос прорезался.
Как он орал во время операции, и как плакал после, когда ему продемонстрировали, что именно отрезали.
Он евнух!
Его уже отвязали от стола и обессиленного перекинули на каталку, только тогда профессор снова заговорил:
— Четырнадцатый, ты меня слышишь?
Он несколько раз повторил этот свой вопрос, и только когда лаборант, схватив за волосы приподнял его голову, Котыч смог чуть кивнуть — слышу. Сквозь текущие слезы — не видел, только силуэт, но слышал хорошо, благо динамики, кажется, еще громче заработали.
— Запомни то, что я тебе сейчас скажу! То, что тебе отрезали — это не окончательно. Если выполнишь то, что от тебя требуется, это всё можно восстановить. Надеюсь ты уже понял, что мы обладаем неограниченными возможностями? Так что вернется к тебе твой дружок или нет, зависит полностью от тебя.
До Котыча с трудом дошел смысл слов профессора, зато когда дошел… Слезы мгновенно высохли, а глаза полыхнули чуть ли не потусторонним светом.
— Я выполню! — прошептал он, и продолжал шептать когда его уже вывозили.
Шлюзовая дверь закрылась за толкающими каталку охранниками и в лаборатории снова прозвучал голос профессора, только теперь задумчивый.
— Хм, интересно! Может и остальным всё лишнее отрезать для такой вот мотивации?
После той первой прогулки Котыча два дня не было видно и я наконец–то смог отдохнуть от него. И не только от него, вечерние «наставления» мне тоже отменили, взамен начали полноценным ужином кормить. В первый вечер еще ждал какого–то подвоха, не может же быть всё так хорошо, а потом расслабился, вернее смирился, не стал лишний раз трепать себе нервы. Будь что будет, всё равно от меня тут почти ничего не зависит.
Тем более много чего обдумать нужно было, ведь ответов на многочисленные вопросы так и не появилось. Зато самих вопросов ощутимо прибавилось. Особенно один в голове постоянно вертится:
«Что, мать вашу, у нас в стране происходит?»
Правительство что, вообще с катушек слетело и уже даже не скрывает следы своих экспериментов, испытаний или… черт его знает, чем они там занимаются. Я конечно и раньше знал, что небожители далеки от народа, но вот так вот просто, взять наш город, накрыть этим долбанным электрическим туманом и убить практически триста тысяч человек… даже слов нет.
А тут еще выясняется, что не только наш город пострадал, в том поселке народ тоже не по своей воле друг друга на запчасти разобрал. И что самое поганое, эти экспериментаторы даже не скрывают своих преступлений, иначе давно бы тела с улиц убрали и организовали крупный пожар, где все те жители внезапно умерли бы от него. Так нет, не боятся не только общественного, но и международного возмущения.
Хоть, если нас захватили… прекрасно знаю кому плевать на все те возмущения. А теперь они не суетясь, летают на непонятно каких вертолетах и спокойно по местам своих преступлений гуляют.
Но это так версия, легче в пришельцев поверить, которые нас за одну ночь захватили и теперь опыты над людьми проводят. И пришельцы эти ничем от обычных людей внешне не отличаются. Во всяком случае я этих отличий не заметил. Разве что эмоций они особых не демонстрируют, как на кусок мяса смотрят, с которым еще и общаться вынуждены.
— Я тебя убью… найду и убью… обязательно найду и обязательно убью… я тебя найду… «Достал!» — уже чуть не в голос взвыл от этого его шепота.
Вчера, сразу после завтрака «обрадовали», подняли разделяющую нас с Котычем стену. И вот со вчерашнего дня он вот так и шепчет. Кричать и помои изо рта изрыгать перестал, в том поселке, наверное, все те раньше им произносимые ругательства выблевал, теперь на шепот перешел.
— … найду… обязательно найду… куда бы ты не спрятался, я тебя найду и убью…
Не только Котыч, но и я, как сюда попал, так совсем отупел. Видимо наркота так действует. Иначе не пойму, что мне тогда в поселке мешало побольше каменюку прихватить и сразу за всё с ним рассчитаться. Одним ударом все вопросы закрыть и не выслушивать теперь вот эти мечты маньяка. Но я хоть сейчас очухался, начал здраво рассуждать, а он…
Стоп!
Я даже замер, хоть и раньше лежал неподвижно, но теперь даже мысленно старался не спугнуть этого придурка.
Вчера, как стену подняли, увидел его сидящим на кровати и уже шепчущим этот вот его бред. Даже жалко на миг его стало, еще подумал, что, видимо, наказали его сильно, раз окончательно головой тронулся. Но он, падла, шепчет и шепчет, шепчет и шепчет, жалость уже к вечеру окончательно испарилась. Сейчас же в душе полыхала одна только лютая ненависть к нему.
Специально на него внимания не обращал, лежал на кровати и ждал. И вот, дождался. Чуть повернул голову и пересекся взглядом с Котычем. И как только это произошло, так мне сразу и стало понятно что от меня требовали броненосцы, когда метелили и приговаривали, чтоб я поверил и возжелал.
Котыч — возжелал!
И судя по тому каким безумием горят его глаза, можно сказать, что он именно — ВОЗЖЕЛАЛ!
Вот на кого настройка подействовала. В его взгляде чистая неприкрытая ненависть и желание. Желание до меня добраться. Желание меня найти и убить. Проделать именно то, о чем вот уже два дня непрестанно шепчет. Но в своем этом неконтролируемом желании он допустил ошибку: встал со своей кровати и, приблизившись к моей камере, схватился руками за столбы решетки и просунув между ними же голову — уперся в меня своим бешеным взглядом и продолжил шептать:
— Я тебя убью…
— Н-на! — я резко вскочил со своей кровати и со всех сил влепил ногой по его морде. — Выкуси, тварь! Я сам тебя прибью, прошлой ошибки уже не допущу! Ты понял? Я сам тебя убью, тварь!
Кричал я, правда, уже в стеклянную стену. Как только я Котыча ударил, так она сразу же и рухнула, отделяя наши камеры друг от друга.
Если бы я знал! Если б я только знал, что своим ударом по ненавистной морде, нажимаю на спусковой крючок приставленного к моему виску пистолета.
Я не знал!
Тогда я безумно радовался найдя на своей обуви следы крови, значит Котычу прилетело хорошо. Я радовался наступившей тишине… Не долго радовался. До утра.
Сразу после завтрака нас опять погрузили в вертолет, где Котыч хоть шептать и перестал, но своего безумного взгляда с меня не сводил, привезли в тот же поселок и выдали то же, что и в прошлый раз, задание. Одному — прятаться, другому — искать.
Я даже обрадовался, есть возможность решить все наши разногласия, только теперь уже окончательно. Опять на него засаду устроил, прихватив с собой обломок кирпича. Только зря я готовился, в этот раз почти рядом с Котычем броненосец шел, остальные трое со стороны их прикрывали. Так что напасть я так и не решился… о чем уже на следующий день и пожалел.
Тогда, за два часа так и не найдя меня, мы все вернулись к вертолету и… в этот раз Котыча не били и не грозились наказать, только попеняли, что мол дружок его ему совсем не дорог и по–видимому — не нужен, раз он не хочет меня искать.
Я еще удивился: какой дружок? Что, Кондратенко Серега тоже здесь, или они кого–то другого имеют в виду? Но то не важно. Важно другое, на следующий день Котыч меня нашел. Он, наверное, и сам в это не поверил, так как указал рукой на моё укрытие и неуверенно сказал опекающему его «няньке»:
— Он, кажется, там!
Там я и прятался. Думал он случайно меня заметил, но оказалось, что не случайно. На следующий день он меня снова нашел, в этот раз быстрее. И в отличие от вчерашнего дня, сегодня он уже таким неуверенным не был. Попытался подобраться ко мне со спины и, сбив с ног, избить. Но я его вовремя услышал, так что ничего у него не получилось. Получилось у сопровождавшей его бронетуши, вот тот меня на раз с ног сбивал и отходил в сторону, предоставляя Котычу награду.
В последующие за этим дни Котыча только так и награждали: он находил, бронетуши сбивали меня с ног и не давали возможности дать сдачи. И в то время как Котыч, отводя душу, избивал меня, эти оронетвари капали мне на мозги: мол при искреннем желании удары перестанут наносить тебе какой бы то ни было урон. Нужно просто захотеть. Всем своим в этот момент избиваемым естеством захотеть.
Видит бог, я хотел. И не только хотел, я именно как они и говорили — ЖЕЛАЛ… до них добраться. На звиздюлины я уже не обращал внимания, знал, что по прошествии нескольких часов следов избиения на мне и не останется. Благодаря, как я понял, наркоте, заживает на мне всё, куда там собаке. Так что я уже не сопротивлялся, а ждал. Ждал когда они расслабятся и мне удастся, пусть не до них, но до Котыча я точно доберусь.
И раз для того, чтоб это произошло, надо желать, что ж, я буду желать. Не зря же они, наверное, не только меня, но и Котыча «настраивали». Только если он, благодаря этим поощрениям, окончательно «настроился», раз начал совсем уж легко меня находить, то я всё никак не мог показать нужный им результат.
Но с каждым днем, питаемый ненавистью, я всё больше ЖЕЛАЛ и МЕЧТАЛ. Нафиг ту неуязвимость, о которой они талдычат постоянно, на мне и так всё хорошо заживает. Я мечтал о шансе, малюсеньком шансе и тогда я…
Я, наверное, трус!
Шанс и немаленький появился, но…
Глава 5.
Еле слышно шикнула воздухом шлюзовая дверь и в лабораторию со всем почтением препроводили небольшого роста и кукольной внешности девчонку лет пятнадцати. Постоянно интересуясь ее самочувствием, удобно ли она легла и не давят ли ей ремни? Ну и дальше, во время процедур, отвлекали разговорами, выслушивая все ее пожелания, чем она недовольна и чем довольна.
Обращались с ней как с величайшим сокровищем, аккуратно, предупредительно и можно сказать — нежно. А всё из–за того, что она два дара пробудила по их заявке. И второй — после того как ее постоянно начали хвалить и всячески угождать. Очень ей это дело нравится. А малейший намек, что при неудаче она всего этого лишится, в такой ужас ее тогда привело, что, на удивление всех, вторая ими запланированная способность у нее и пробудилась. Вот и носятся с ней теперь, зримый положительный результат их деятельности. Плохо только, что единственный.
Стоявший за стеклом профессор тоже благожелательно ей улыбнулся, стоило той на него посмотреть, в то время как лаборанты помогали ей спуститься со специально для нее изготовленного ложа, лабораторным столом его точно не назовешь, после чего принялись одевать ее. Но, как только № 19 повели на выход, улыбка у профессора померкла, сменилась на презрительную гримасу, впрочем она быстро исчезла. Даже тени той эмоции, что на миг проступила на его лице, не осталось, только доброжелательная улыбка. Но стоило только девятнадцатой покинуть лабораторию, лицо его снова стало привычно безэмоционально. Как и голос, не выражал эмоций, когда он обратился к подошедшему знахарю:
— Что скажешь?
— Дар закрепился окончательно и он, на удивление, полностью соответствует тому, что мы от нее требовали. Если и третий пробудит по заявке, то можно будет сказать, что к ней мы ключик подобрали.
— К единственной из десяти, — не спешил радоваться профессор. — Это не успех, это простая удача.
— Ну почему, № 14 тоже можно сюда приплюсовать. Дар он заявленный пробудил, разве что у нас промашка с мотивацией вышла, — кривовато усмехнулся знахарь, намекая на отрезанные у того яйца. — Психологи не учли, что он Домового и так люто ненавидит, а после этого вообще зациклился на нем, в том числе и своим даром.