- Что это за бесполезная дрянь?
Устланд лишь улыбнулся, обнажив голубоватые зубы. Голубоватые? В голове Глеба растекалось приятное тепло – такое же, как и много лет назад, когда он внезапно свалился с высокой температурой, и мама наказала Вадику не отходить от младшего. А тот одной рукой ставил брату градусник, а другой – перелистывал страницы Занимательной физики. А потом пошел на кухню заваривать крепкий чай с лимоном и малиной, чтобы вливать его в Глеба – ложечка за ложечкой. И маленький Глеб, только-только окончивший вторую четверть первого класса, глотал обжигающий и совсем невкусный чай, а в голове его отчего-то разливалось тепло и перетекало вниз – к груди, доползало до пяток, и вот весь Глеб плавал в теплом радужном облаке легких касаний Вадика, проверявшего его температуру, совавшего в рот ложку с малиновым вареньем, плотнее укутывавшего одеялом, гладившего разгоряченное лицо… Сейчас его с ног до головы обволакивал синий дым, а перед глазами, как сквозь увеличительное стекло, подергивалась ухмыляющаяся физиономия Устланда. Глеб прикрыл веки и сделал еще пару затяжек – давно он так качественно не расслаблялся. А когда открыл глаза, лицо Устланда оказалось совсем рядом – буквально в нескольких сантиметрах. Оно казалось таким огромным, практически необъятным, загораживая собой всю комнату, и оно язвительно хохотало, обнажая острые голубые зубы… Глеб зажмурился и потряс головой.
- Знатная дурь, конечно, - пробормотал он. – Но на ЛСД непохоже. Что это? Мескалин?
- Ты все время думаешь не о том, - прямо над его ухом прозвучал чей-то мощный голос, непохожий на голос интеллигентного Устланда. – Ты хочешь узнать, как найти брата?
- Чувствую себя персонажем какой-то дешевой мелодрамы, - пробормотал Глеб. – Осталось станцевать зажигательный индийский танец, и из-под гобелена вынырнет Вадик с точно таким же родимым пятном, как и у меня на левом…кхм… бедре, - Глеб вяло хохотнул. – Знаете где он, так говорите, не тяните. К чему этот цирк?
- Знать это можешь только ты, все ответы внутри тебя. Я лишь могу показать тебе путь. Тебе знакомо имя Тиресия?
- Когда это мы успели на «ты» перейти? Впрочем… ну, допустим, что-то такое где-то слышал.
- Посмотри сюда.
Глеб открыл глаза и увидел, что комната, в которой он находился минуту назад, куда-то исчезла, а сам он стоит на вершине то ли горы, то ли просто какого-то очень высокого сооружения, сидит все в том же кожаном кресле на самом краю бездны, а у его ног простирается гигантский все того же мрачного синего цвета лабиринт. Его каменные изгибы с высоты походили на складки бархата, а в длину и ширину он простирался так далеко, что границы его не были видны даже с такой высоты. Глеб содрогнулся от благоговейного ужаса:
- Вот это меня вштырило! Сроду ничего подобного не пробовал. Наверное, безумно дорогая штука, да? Мне башню-то не снесет после всего? Какой отходняк у этой дури?
Устланда нигде не было видно, слышался лишь его голос, казалось, пронизывавший собой все пространство вокруг:
- Пройдешь лабиринт, и получишь все ответы.
- В каком смысле? – насторожился Глеб. – Это мне в эту каменную громадину переться и искать из нее выход? О боже, ничего попроще-то мне приглючить не могло?.. А можно я лучше здесь отсижусь, пока меня не отпустит?
- Выбор за тобой. Это ты ко мне пришел, - в голосе Устланда слышалась насмешка.
- То есть другого способа узнать, где Вадик, нет?
Но в воздухе уже разлилась странная тишина – мертвая, зыбкая и очень густая.
- Ну хорошо, допустим, - пробормотал Глеб, поднимаясь с кресла и вглядываясь в бездну под ногами, - а как мне спуститься туда? Крыльев-то у меня нет!
«Все внутри тебя» - прозвенело воспоминанием в голове Глеба.
- Если это глюк, тогда нет ничего проще, - усмехнулся Глеб и просто шагнул в пустоту.
В следующее мгновение он оказался внизу зажатым высокими каменными сводами, вблизи оказавшимися почти черными. Глеб напряг память: кажется, в одной из столь любимых Вадиком книжек Перельмана раскрывался секрет прохождения любого лабиринта: надо просто вести по стене правой рукой – и ты никогда дважды не зайдешь в один и тот же коридор и рано или поздно все равно выберешься наружу. Это воспоминание придало Глебу бодрости духа и уверенности в себе, он положил ладонь на холодный камень и медленно пошел вперед. Странное вещество из самокрутки никак не повлияло на способность Глеба мыслить и передвигаться, что несколько его озадачило – с таким эффектом абсолютно чистой галлюцинации он сталкивался впервые, да и та была настолько реальной, что Глебу приходилось беспрестанно повторять себе, что это мираж, видение, сон, а, может, все это вместе взятое.
Через несколько минут продвижения по лабиринту, где-то в отдалении Глеб заметил некую выпуклость на стене. Он ускорил шаг, но, рассмотрев, наконец, что это, наоборот резко остановился и даже дышать старался тише, чтобы не привлекать излишнего внимания. Из темно-синей стены словно вырастало чье-то рельефное белое лицо, похожее на гипсовый слепок или даже элемент лепнины с одной лишь разницей – оно было живым. Оно двигалось, дышало, моргало, вздыхало и издавало все прочие положенные человеческому существу звуки. Глеб прижался к стене и попытался сделать несколько шагов назад, чтобы повернуть в другой коридор, но в этот самый момент белая голова, растущая, казалось, прямо из стены, вдруг слегка повернулась налево, скосив абсолютно белые гипсовые зрачки в сторону Глеба, и тот с ужасом узнал в рельефе своего отца.
- Папа? – пробормотал, заикаясь, он.
- Глеб! – выдохнул с каким-то шипением бюст. – Глеб!
- Папа… как такое возможно? Господи, - он принялся лупить себя по щекам, чтобы прийти в себя, но лабиринт не исчезал, а голова на стене продолжала жутко шевелиться и дышать.
- Глеб, как ты здесь оказался? – прошипел отец.
- Папа, я… я Вадика ищу, - ответил Глеб единственное, что в данной ситуации казалось ему логичным – не вещать же замурованному в стену отцу о передозе галлюциногенов.
- Этого мерзавца здесь нет. Впрочем… может, где-то в глубине. Я же тут на последнем рубеже пребываю, как ты видишь…
- Папа, но как ты здесь? Кто тебя так?..
- Вы с Вадимом, сынок. Ты и сам когда-нибудь окажешься здесь.
- Боже, нет! – вскричал Глеб, закрывая лицо ладонями. – Как тебе помочь, папа?! Это что, ад?
- Ада нет, сынок. Как и рая. Как и бога. Все одна сплошная наша фантазия и фикция. Вы слишком долго молились в бездну напоказ – и вот результат.
- Папа, кажется, я схожу с ума.
- Я ничем не могу тебе помочь, сынок. Но, может быть, те, кто обитают глубже к центру, смогут направить тебя.
- Папа… я…найду его? Иначе мне конец, меня упекут за решетку…
- Это смотря кого ты ищешь, сынок.
- Так Вадика же!
- Смотря кого ты ищешь, - хрипло повторила голова и тут же замерла каменным изваянием на поверхности стены.
Глеб осторожно подошел к ней, дотронулся руками – самый обычный белый камень – гладкий и холодный. Да и черты лица мало чем напоминают отца, а то и вовсе ничем. Глеб снова хлестнул себя по щеке, закусил губу и двинулся дальше, не оборачиваясь.
К появлению следующего обитателя он уже был морально готов, но все равно вздрогнул и замер, когда увидел, как с потолка на него смотрит чье-то огромное пылающее лицо – словно гигантская лампа накаливания свисавшая с роскошной лепнины. Он подошел ближе, узнал Сашу Козлова и тут же зажмурился: смотреть на него даже в темных очках было невыносимо. Глеб присел к стене, закинул голову и произнес:
- Сашка…
- Глеб, - прохрипела лампа, мигая теплым светом, и лицо Саши вдруг резко дернулось, словно в попытке освободиться из каменного и стеклянного плена.
- Может, хоть ты мне скажешь, что это за чертовщина такая? Где я нахожусь? Почему ты там да еще и в таком жутком виде? Около часа назад я уже встречался с отцом, он тоже замурован…
- Хреново вам без меня, - шептал Саша, казалось, не слыша вопроса Глеба. – Все разрушили, себя уничтожили…
- Сашка… мы Агату развалили, - и Глеб вдруг ощутил, как к горлу его подкатился комок величиной с вселенную, и он чувствовал, что его разорвет на части, если он только попытается проглотить его.
- Вы уничтожили дело всей моей жизни… Эгоисты… Трусы… Жалкие ничтожества…
- Саша? – Глеб изумленно взирал на огромное гневное лицо на потолке лабиринта, а оно продолжало изрыгать проклятия в адрес братьев, и свет его становился все ярче, ослепляя, словно миниатюрный ядерный гриб. – Саша!
- Вы должны исчезнуть с лица земли вслед за Агатой! Вы не имеете права продолжать жить! – ревела лампа, а Глеб в ужасе сжался, не веря собственным ушам – тихий скромный Саша не был способен на подобное, в него словно вселилась какая-то безумная дьявольская сущность.
Да, и впрочем, все происходящее походило уже не на мелодраму, а какой-то извращенный роман Пелевина.
- Саша, но я и хочу попытаться помириться с Вадиком, - робко подал голос Глеб.
- Лжешь! Ты ищешь его не для этого. Да и ему это не нужно!
- А чего он тогда ушел? Кстати, ты не знаешь, где он?
- Ты никогда его не найдешь. Его нет там, куда дотягивается твоя фантазия и фантазия твоих знакомых. Он останется недосягаем для вас.
- Ну что ж, значит, меня посадят, - хмуро процедил Глеб.
Саша вдруг как-то мерзко расхохотался.
- Поделом тебе! И ему поделом! Он застрянет в своем безумии, а ты – в своем! Такова расплата. Такова моя месть!
- Твоя месть? – изумился Глеб. – Так это все твоих рук дело?
- Тебе бы следовало узнать, кто на самом деле этот Устланд, прежде чем являться сюда. А теперь ты не выберешься отсюда никогда! – и лампа издала какой-то клокочущий рык и вмиг погасла, а черты лица Козлова застыли в мертвой демонической гримасе.
- Боже, надо поскорее выбираться, - пробормотал Глеб, вскакивая, а то я уже, кажется, начинаю воспринимать происходящее как реальность…
И он побежал. Бежал, зажмурившись, лишь не отрывал правую ладонь от стены, пока вдруг не услышал чей-то вопль, споткнулся обо что-то и рухнул лицом в пол. Шляпа и очки отлетели в сторону, и Глеб принялся ползать, ощупывая каменную поверхность, чтобы найти хотя бы очки. И в этот момент его ладонь нащупала гладкие ровные выпуклости, которые странно шевелились под его пальцами. Подслеповато щурясь, Глеб стал всматриваться, пока не увидел лежавшее на полу зеркало в старинной раме, причудливыми выпуклостями тоже формировавшее чье-то лицо, словно рвущееся наружу из зеркального плена. Ладонь продолжала инстинктивно двигаться по полу в поисках очков, нащупала их, наконец, и Глеб смог рассмотреть лицо своего очередного кошмара. Узнав грубоватые черты, в которых отразился он сам, Глеб вдруг ощутил прилив почти мальчишеского восторга, упал на колени и наклонился, приближая лицо к зеркальной глади:
- Илюха! Илюха… - ладони его легли на стеклянные щеки и принялись блуждать по ним, а в глазах осела резь от подступивших к горлу слез.
Он коснулся губами холодного зеркального лба, прижался к нему лицом и разрыдался.
- Илюха…
- Все будет хорошо, - родной голос звучал совершенно обычно – без шипения, демонических хрипов, без каких бы то ни было искажений. – Ты освободишься.
- Илюха, на меня дело завели, - выл Глеб. – И все из-за этой паскуды… Мне надо найти его, чтобы предъявить следствию, а я тут торчу. Нажрался какой-то гадости и ловлю приход. Илюха… - слезы душили его, он покрывал поцелуями зеркальное лицо, гладил его ладонями, слезы капали на любимые черты, заключенные в стеклянный плен, стекали по его округлым холодным чертам и падали на синий пол лабиринта.
Глеб лег рядом с лицом, прижался щекой к его щеке, пробормотал:
- Никуда не уйду. Плевать на все. Здесь меня точно никакая Петровка не достанет.
- Надо идти, Глеб. Нельзя сдаваться, - настаивал голос.
- Мне паршиво, Илюха. Как же мне паршиво. Вся жизнь скомкана и под откос пущена. Все хорошее растоптано и изнасиловано. Ничего не осталось…
- Глеб, ты освободишься, только если доведешь начатое до конца. Иначе лабиринт поглотит тебя, и ты сам присоединишься к нам.
- Плевать! Пусть моя башка торчит из стены, плевать!
- И ты будешь говорить только то, что вложат в твои уста другие. Ты этого хочешь?
Глеб приподнялся, внимательно всматриваясь в лицо Ильи.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Ты и так все понимаешь. Имей смелость пойти дальше и найти выход.
- Илюха, я не могу там находиться… в этом чертовом мире… Я чужой там. И всегда был чужим…
- Здесь тоже не твой мир, не твои лабиринты. Не выберешься – затянет.
- А почему отец с Сашкой так странно вели себя? Словно это и не они вовсе.
- А это и не они. И я не Илья, - прогрохотал голос, и лицо тут же застыло и втянулось в зеркальную поверхность, выравнивая ее.
Глеб снова бросился покрывать поцелуями холодную гладь, но тщетно – теперь это было просто зеркало и ничего больше, в котором он видел одного себя. На секунду в зеркальном отражении мелькнул вдруг Илья, и Глеб вскрикнул, заметив его, но чем сильнее он всматривался в застывшего друга, тем меньше он напоминал ему Кормильцева, а потом и вовсе обрел совершенно незнакомые черты.
Глеб завыл, вскочил и побежал дальше по коридору, споткнулся о собственную шляпу, подхватил ее и бежал вперед, уже не касаясь ладонью стены.
Он уже не понимал, куда движется, не был уверен, что не побывал в этих коридорах уже некоторое количество раз, просто брел, не разбирая дороги, а в ушах его стучали последние слова Кормильцева: «Я не Илья». Что же здесь, черт побери, происходит?! Что же это за вещества такие, что заставляют так галлюцинировать? Глеб остановился и заорал во весь голос, и крик его покатился по каменным коридорам, отражаясь от стен, набирая силу и грохоча где-то впереди, словно камнепад. Какой смысл был куда-либо идти? Он уже давно заблудился, действие наркотика все равно рано или поздно сойдет на нет, и он просто переждет его здесь. Глеб сел на пол, опустил голову на колени и прикрыл глаза.
- Где твоя правда? Где справедливость? – тихо запел он, вытирая пыльной шляпой мокрое от пота и слез лицо.
- Чего расселся? Двигайся давай, - раздался прямо над ухом до боли знакомый голос.
Глеб вздрогнул и повернул голову в сторону, откуда он исходил. В темноте маячил чей-то силуэт, Глеб поднялся и сделал несколько шагов ему навстречу. И снова статуя – на этот раз не одно только лицо, а полноценное изваяние во весь рост, имевшее вид юного восемнадцатилетнего Вадима. Полностью обнаженного – в лучших традициях античной скульптуры. Глеб ахнул от ужаса и прикрыл глаза, а в памяти его пронеслась та давняя сцена в ванной, когда он совсем еще ребенком застал Вадима за водными процедурами и не смог оторвать глаз от статной фигуры старшего брата.
- Чего отворачиваешься-то, - усмехнулась статуя, - смотри на дело рук твоих. Наслаждайся.
- Вадик, я… это не я… - бормотал Глеб, мотая головой, не в силах поднять глаз на брата.
- Больше некому, как ты понимаешь. Да что уж теперь, пусть все остается как есть.
- Вадик, ты… где мне искать тебя? На меня уголовку завели, - Глеб не узнал собственный голос.
- Как завели, так и закроют, - авторитетно заявила статуя. – А искать меня не надо. Я не для того от вас всех смотался, чтобы вы бросились меня искать.
- Вадик, так меня посадят же! – вскричал Глеб.
- Кто тебя посадит, дурында? Трупа же нет. Висяк останется, а там и вовсе замнут. Никто звезду рок-н-ролла просто так бездоказательно сажать не будет. Расслабься, иди домой и искать меня больше не вздумай, слышишь? Я не от обиды на тебя смотался, у меня были свои причины, улавливаешь?
Глеб покорно закивал и, проходя мимо статуи, хотел было коснуться пальцами ее плеча, но она вдруг отчего-то воспламенилась и слегка опалила уже было протянутую ладонь Глеба. Он отдернул руку и пошагал дальше: лабиринту, казалось, не было конца даже после всего пережитого. Однако, очередной шаг отчего-то привел Глеба не в новый коридор ненавистной каменной темницы, а назад в комнату Устланда – вот так, буквально в одну секунду, и сам не заметив, каким образом, Глеб шагнул в обычное жилое помещение.