На этот раз окна в нем были раззанавешены, и оказалось, что гобелен по стенам был вовсе даже и не синим а светло-зеленым, да и хозяин жилища выглядел вполне себе буднично даже в странных темных очках. Глеб снова плюхнулся на кресло и протер глаза:
- Слава богу! Наконец-то отпустило! Сколько часов меня штырило?
Вениамин поднял к глазам левую руку и улыбнулся:
- Да не так уж и долго. Всего около получаса.
- Что? Да я там не меньше суток проторчал! И что за гадость вы вообще мне скормили? Я хоть буду знать, чего не нужно принимать ни при каких условиях!
Устланд усмехнулся и протянул руку, высыпав на стол несколько белесых гранул:
- Сами попробуйте.
- Чего? Ну уж нет, второго захода я точно не перенесу.
- Ничего не будет. Пробуйте же.
Глеб с осторожностью взял один кристалл и положил его на язык. Обычная морская соль.
- Что-то соленое, - пробормотал он, пытаясь распробовать во вкусе что-то еще.
- Это просто морская соль и больше ничего.
- А вот это что такое? – постучал он по горке темного порошка.
- Всего-навсего цикорий. Он хотя бы горит, в отличие от соли.
- Но… как?! И зачем?!
- Приход ловят не от веществ, Глеб, а от самих себя. В этом и заключается суть моей системы. Я не знаю, что вы видели, но вам стоит покопошиться в этом – возможно, оно поможет вам отыскать брата, впрочем…
- Я видел его среди умерших в каком-то жутком месте, напоминающем ад…
- Может, он и вправду застрелился, - как-то совсем буднично произнес Вениамин. – А, может, вышел в астрал, что тоже по сути для большинства означает смерть. Что он сказал вам?
- Велел не искать его…
- Рекомендую последовать этому совету.
- Но…
- Глеб, если он и жив, то может быть где угодно – на Тибете, в горах Алтая – везде, где душе проще отделиться от тела и созерцать себя со стороны.
- Чушь какая! – в сердцах воскликнул Глеб.
- И даже если вы найдете его, вернуть в нормальную жизнь не сможете все равно. Это его сознательный выбор, оставьте ему это право.
- Ну уж нет! – Глеб стукнул кулаком по столу. – Тибет, говорите? Алтай? Надо оружие его пробить! Надо на Донбасс запрос послать! Пока лично не увижу его бездыханное тело, не успокоюсь! Как только от подписки о невыезде этой гребаной избавиться…
- Да просто поезжайте куда хотите да и все. Если найдете его – докажете собственную невиновность, а нет – так решетка вам грозит в любом случае. Раз уж вы такой упертый баран. Но учтите, он может быть вам не рад, и все обернется совсем не так, как вы планируете…
Но Глеб только махнул рукой, уже не слушая Устланда, и, выйдя из его дома, он первым делом набрал Юлю.
========== Глава 9. Четыре слова ==========
А тем, кто сам добровольно падает в ад,
Глупые ангелы не причинят
Никакого вреда никогда, никогда.
Боль – это боль, как ее ты не назови.
Это страх, там, где страх,
Места нет любви.
Глеб приоткрыл дверь и заглянул внутрь. В полумраке студии все выглядело как-то по-домашнему: Вадик расположился прямо на полу, жевал огромный бутерброд с колбасой и прихлебывал из термоса, а капли сладкого кофе с молоком падали ему прямо на подбородок и стекали на рубашку. Рядом на стуле в позе усталой обреченности, согнувшись, сидел Слава, взирая на Вадика то ли с восхищением, то ли с отвращением.
- О, а вот и наш гениальный автор подоспел! – раздался чей-то приятный голос, и со стула поднялся интеллигентного вида мужчина, в котором Глеб не сразу узнал главного властителя свердловских умов Кормильцева.
Он поправил очки и протянул руку, крепко сжимая пухлую ладонь растерявшегося Глеба. Тот смутился и принялся переминаться с ноги на ногу, остановив взгляд на Вадиме как на единственном знакомом ему человеке. Но тот даже не поднял глаз, доставая из пакета второй бутерброд.
- Брату пришел помочь? – в улыбке Ильи скользнула легкая снисходительность, отчего-то совсем не обидевшая Глеба: когда с такой же интонацией с ним пытался разговаривать Вадим, Глеб моментально взвивался, а сейчас лишь покорно кивнул и развел руками.
- Помочь-то я вряд ли помогу. Хотел просто составить компанию. Ходят слухи, вы тут что-то историческое пишете. Можно хоть демки послушать?
- Мальчики, - осадил их Бутусов, - идите в подсобку и болтайте, слушайте, дайте нам хоть “Тутанхамона” сегодня спокойно закончить. Вадик, ты перекусил уже, наконец? – в голосе Славы слышалось явное раздражение.
Вадим вытер жирные ладони о джинсы и поднялся с пола, отряхивая крошки и плотоядно причмокивая. Илья поморщился с отвращением и указал Глебу на дверь в соседнюю комнату.
- Твой брат – неплохой звукарь. Слава прямо молиться на него готов. Да и гитарист, кажется, годный. Подумываем взять его в Нау. Ты как бы к этому отнесся?
Глеб потер шею, пытаясь как-то скрыть волнение.
- А как же Агата? У нас только-только первый хит появился, мы пятый альбом пишем.
- Ты пишешь. Не вы. Не так ли?
- Вместе пишем, - мягко, но настойчиво повторил Глеб.
- Так и тащите Агату с Сашкой вдвоем. Справитесь же. Вам гитара полегче нужна, думаю. Не Вадикова. Слава что-нибудь придумает…
- А Вадик уже согласие дал? – насторожился и почти уже испугался Глеб.
- Слава только сегодня разговаривать с ним будет.
Глеб шумно выдохнул, потер пальцами лоб и помотал головой:
- Тяжело будет без него. Он всю организацию на себе тащит.
- Ну тут уж пусть он сам решает. Да и тебе взрослеть пора, на ноги вставать. Сколько можно оставаться в его тени?
Глеб пожал плечами.
- Вы демки обещали поставить.
Илья спохватился, достал из тумбочки бобину и включил. Из приемника полился флегматичный голос Славы под гитару:
- Негодяй и ангел сошлись как-то раз за одним и тем же столом…
Глеб замер, сложив ладони у лица. В сочинении текстов с Кормильцевым было невозможно тягаться, хоть ты сто “Декадансов” напиши. Он очень гордился стихами с предпоследнего альбома, а Вадик-то и вовсе был в восторге и все сравнивал его с Маяковским и прочими поэтами серебряного века, но стоило Глебу услышать очередное творение Ильи, как собственная значимость таяла, как снежинка под ядовитым асбестовским солнцем. Илья был недосягаем ни по части рифмы, ни в плане настроения. Такие разные, они со Славой сформировали идеальный тандем поэта и композитора – тандем, о котором Глеб мог только мечтать. Ему-то все приходилось делать самому, а Вадик, казалось, полностью отошел от сочинительства, лишь изредка предлагал что-то на суд группы, да и то страшно смущался и никогда не настаивал, если Глеб с Сашей отвергали его задумки.
- Это гениально, - произнес Глеб, дослушав “Негодяя и ангела”. – Даже просто вот так вот под гитару… Нам о таком можно только мечтать.
- Не начнешь отстаивать себя и в открытую озвучивать свою позицию – ничего вы не добьетесь, - слова Ильи прозвучали как-то уж слишком жестоко.
- Я и так только этим и занимаюсь, - дернул плечом Глеб.
- Непохоже на то. Слишком уж ты боишься отправиться в свободное плавание без брата. А ведь Агата – это ты, - Илья поймал пальцами его подбородок и повернул лицом к себе. – Подумай об этом. У вас может быть прекрасная группа со своим индивидуальным лицом, а не ширпотреб а-ля очередной Кьюр. В Нау мы заточим Вадика под себя, а в Агате нужен кто-то, кто будет слушаться тебя, понимаешь? Лидер должен подбирать себе музыкантов, а не наоборот.
Лидер… слово звучало как-то странно. Шесть лет назад Вадик позвал его к себе в группу, и Глеб стал простым скромным басистом. Затем песни его одна за другой просачивались на пластинки, и вот он дожил до того момента, что сам Илья Кормильцев называет его лидером Агаты. Как бы воспринял все это Вадик? Что бы сказал Саша?
- Твое слово должно быть решающим, - продолжал Илья. – Не его. Ты понимаешь это?
Глеб кивнул и поднялся. Он не знал, что отвечать, а врать и дальше поддакивать не хотелось.
Когда через месяц запись “Титаника”, наконец, завершилась, и Вадим вернулся в группу готовить песни для следующего альбома, Глеб долгое время внимательно наблюдал за ним, а потом вдруг спросил:
- Ну что, в Нау уходишь?
- С чего это ты взял?
- Ну как – альбом им записал, на концертах с ними выступаешь на гитаре. Круто, правда?
- Попросили помочь, вот я и…
- А Агата побоку, да?!
- Глеб, я вообще-то сейчас занимаюсь тем, что разбираю твой материал для следующего альбома, если ты не заметил!
- Но куда ему до “Титаника”, верно? Это же великие Нау!
- Глеб, ты пьян что ли? - нахмурился Вадим, всматриваясь в напряженное лицо брата. – Что ты несешь?
- Вадик, если тебе с ними комфортнее, то мы же тебя не держим, иди к Славе. А гитариста мы и другого подыщем…
- Ах, вы гитариста другого подыщете! – тяжелый кулак Вадима со всей силы опустился на пульт – так, что пара кнопок треснули. – Может ты, объевшийся белены гений, и брата себе нового подыщешь в таком случае?!
Глеб ощутил, что конфликт заруливает не в то русло, но остановиться уже не мог.
- А что, песни ты мои записывать не хочешь, все тебе не так, ты вечно всем недоволен. А в Нау все прекрасно, к Нау у тебя претензий нет! Их ты не критикуешь! Так мне тоже нужен гитарист, который не будет меня критиковать, а будет тихо писать то, что ему дают!
- Что?! – взревел Вадим, налетая на Глеба и припечатывая его к стене. – Ты себя лидером-идеологом возомнил что ли? Гопота недоделанная! А ну марш отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели. Мало тебе ремня в детстве досталось, видно. Корона череп не жмет? Волосы назад в башку не врастают?
Глеб вдруг задрожал от гнева:
- Вон из моей группы!
И Вадим не выдержал, громко расхохотался и рухнул на стул.
- Мелкий, я серьезно – иди домой и проспись. Я не знаю, что там тебе ударило в голову – моча вместе с горшком, или коньяк вместе с бутылкой, но я в таком ключе с тобой беседы вести не собираюсь. Приди в себя, и поговорим, а я пока гляну, что ты тут принес.
- Не смей присваивать мои песни! – заорал вдруг Глеб, выхватывая тетрадь с текстами и нотами из рук Вадима. – Я без тебя все это запишу!
- Да пожалуйста, - как-то слишком быстро сдался Вадим, а губы его трогала издевательская усмешка. – Ради всего святого только уберись отсюда и на глаза мне не показывайся дней десять. А потом поговорим.
Глеб шел по улице и бормотал себе под нос, сминая в ладонях тетрадь со стихами:
- Сердце твое двулико, сверху оно набито мягкой травой, а снизу каменное дно. Ненавижу! Твоя душа гореть не сможет и в аду! Сделал из меня какого-то мальчика на побегушках, какого-то придворного поэта, а сам… В кого ты меня превратил, Вадик? Зачем я только согласился на эту Агату… Все ведь могло быть иначе…
Вадим примчался уже с утра, не дожидаясь окончания самим им данного срока. Забарабанил в дверь, а когда ему открыл взъерошенный Глеб в одних семейниках, он оттолкнул его, вбежал в квартиру и заорал:
- Я музыку написал! Вот послушай! – и он ринулся к стоявшему прямо в спальне у брата синтезатору и заиграл.
Глеб замер и сглотнул горькую слюну: из-под пальцев Вадима лилась мелодия, которая звучала вчера и у самого Глеба в голове, когда он выплевывал на бумагу жестокие строчки: “Смеется и злорадствует любовь!” Он подошел к синтезатору, отодвинул Вадима и запел – запел сочиненный им в ночи текст, идеально легший на написанную братом музыку. Синергия, которой они так давно ждали, возникла вдруг после грандиозного скандала с взаимными упреками и пережеванными пудами ненависти. А Вадик просто молча обнял младшего – ему все было ясно и без лишних речей.
Когда многострадальный пятый альбом был, наконец, выпущен, Вадим твердо решил переселиться в Москву – хотя бы на время, и не на квартиру, а в пансионат, что давало им возможность всегда вернуться на родину. По этой же причине не стали перевозить и семьи. Он долго и упорно обставлял свою комнату по, как ему казалось, последним веяниям богемной моды, и Глеб старался не отставать – ковры, кальяны, шелковые халаты безумных расцветок, дешевая мебель под антиквариат, статуэтки со всех блошиных рынков столицы… Провинциальная безвкусица и тяга хоть к какой-то роскоши создали в их комнатах атмосферу фильмов Альмодовара в худшем своем проявлении. И когда Вадим однажды вошел к Глебу и бросил на стол пакет с белым порошком, младший понял, что именно и только этого им обоим недоставало для завершения картины жизни богемы 90-х. Они все постарались сделать как в лучших голливудских фильмах – за неимением банковских карточек сделали дорожку линейкой, скрутили в трубочку самую крупную из найденных купюр и по очереди вдохнули собственный прах.
Лицо Вадима тут же растянулось в странной улыбке. Он откинулся в кресле и громко выдохнул:
- Сейчас бы телочку… Ну или хотя бы гитару… Притащи, а.
Глеб что-то промычал ему в ответ, ощущая, как в паху его снова болезненно запульсировало. Такого не случалось уже несколько лет. Все эмоции, которые когда-то вызывал в нем брат, давно были подавлены, сломлены и уничтожены. Да и Вадим лишился своей былой сексуальной привлекательности, значительно набрав в весе. Впрочем, по этой части и Глеб не уступал старшему. Женитьба на Тане постепенно успокоила разбушевавшиеся юные гормоны, а теперь она была беременна, и Глеб уже даже и не вспоминал о том, что когда-то стремительно мчался в туалет, завидев лишний оголенный участок на теле Вадима.
И вот кокаин разбудил эти воспоминания, не стертые подчистую, а заваленные хламом, поломанные, полуживые, но все еще существующие где-то на задворках больного сознания. Едва только порошок слился с нервной системой в единое нездоровое целое, затуманив взгляд Глеба и расширив до неприличия его зрачки, как Вадим – вот этот несуразно толстый с засаленными волосами, пухлыми пальцами и уродливыми коленками – обрел вдруг снова какие-то привлекательные черты, а какие – Глебу и самому было неведомо. Он сидел на тахте напротив брата, сверлил его взглядом и ощущал в паху каменную тяжесть.
- Очень крутая штука. Надо бы приберечь до концерта, нам понадобятся силы. И Сашке тоже предложить.
Глеб поднялся и, шатаясь, подошел к брату, сел на корточки рядом с его креслом и поднял на него щенячьи глаза. Внизу живота противно ныло, и надо было бы пойти в туалет и снять напряжение, но отключенные кокаином мозги не могли рассуждать логично. Они не могли даже просчитать последствия хотя бы на шаг вперед и ни единым сигналом не остановили Глеба от последовавшего безумия. Он опустил свою тяжелую ладонь на бедро Вадима и поглаживающими движениями медленно заскользил ей вверх. Вадим не сразу понял суть происходящего, лишь когда пальцы Глеба настойчиво впились в его вялую плоть, что-то дернулось на задворках его сознания: происходит нечто неправильное, и необходимо это остановить. Он перехватил руку младшего и попытался откинуть ее, а Глеб закусил губу, и его расширенные зрачки посмотрели прямо в глаза старшего.
- Хочу, - пробормотал Глеб. – Боже…
Еще выше – к пуговице брюк, молния ширинки скользнула вниз, и вот пальцы Глеба уже блуждают внутри, настойчиво проникая под резинку трусов, касаясь жестких волосков, опускаясь ниже… За секунду до того, как оказаться на полу от легкого удара кулаком в грудь, Глеб ощутил, как набухла, налилась еще за минуту до этого вялая плоть Вадима…
- Ты чего это, а? – плохо соображающий Вадим непонимающе хлопал глазами, переводя взгляд со своей ширинки на Глеба и обратно. – С Танюхой своей меня спутал?
Глеб помотал головой и встал на колени, снова подползая ближе.
- Не спутал.
Вадим нервно сглотнул, и, оказавшись совсем близко, Глеб услышал, как оглушительно громко колотится сердце брата.
- Ты чего? – снова испуганно спросил он, видя, что Глеб не собирается останавливаться на достигнутом.
- Я люблю тебя, братик. Вот такая вот ерунда, - протянул младший и глупо улыбнулся.