— Чего тебе опять надо? — прошипела она.
— Ты это… не шипи, а лучше послушай меня, — ответил я, — а ещё лучше в сторонку отойти, чтоб другие не подслушивали.
Вышли на улицу, свернули в ближайший переулок.
— Ну говори, чего надо, только быстро, у меня работа.
— Хочешь в артистки пойти? — прямо выложил я ей цель своего посещения.
— Ну я даже не знаю, — растерянно отвечала она, — а что там надо будет делать-то?
— Надо будет изображать горячую страсть, а мы всё это заснимем на кинокамеру, а потом покажем в «Волшебном глазе».
— Вот прямо страсть? — переспросила она, — прямо в койке?
— Не так уж прямо, — сдал назад я, — до койки там дело не дойдёт, любовь на экране будет сугубо платонической. А потом, глядишь, станешь знаменитой и тебя нарасхват в другие фильмы зазывать будут — соглашайся, такие предложения раз в жизни случаются…
Она махнула рукой и сказала, что согласна на всё.
— Тогда, значит, завтра с утра, часам к 9-10 подходи на мельницу. Заодно может и с мастером каким познакомишься.
А далее мне надо было как-то решать вопрос со святым старцем Серафимом, как кость в горле он у меня торчал. Наиболее просто мне показалось это сделать через того же Шныря, отправился и его искать. Это оказалось довольно непростым занятием, постоянного же места жительства у него никакого не было. Помог случай, случайно увидел вывернувшегося из очередного ярмарочного закоулка Ваньку Чижика.
— О, привет, Чижик, — весело сказал ему я, — давно не виделись. Как дела, чем занимаешься?
Тот шмыгнул носом и ответил, но не так приветливо, конечно, как я.
— И тебе здорово, — сказал он с непонятным выражением лица, — я тем же самым занимаюсь, что и раньше, мелочь по карманам тырю. А вот, говорят, хорошо поднялся, делами крупными занимаешься… кстати, ты мне денег должен?
— За что это? — удивился я.
— Ну как же, я ж тебе про Приживальщика рассказал, когда ты убийц башкировского сына искал? Рассказал. А ты за это сто рублёв обещал? Обещал. Вот и гони.
— Вспомнил, — ответил я, — точно ты мне помог тогда. Но на сто рублей конечно оно не тянет, Приживальщик там совсем не при делах оказался. Полтинник держи вот.
И я вытащил из кармана пачечку червонцев и отсчитал Ване пять штук.
— Кучеряво живёшь, — завистливо отвечал тот, глядя на эту пачку, — я тоже так хочу.
— Так приходи к нам в коммуну-то, сразу не обещаю, что так заживёшь, но через полгодика почему бы и нет, — пояснил ему ситуацию я, — а у меня к тебе дело есть.
— Говори, если есть.
— Нужен Шнырь… или хотя бы Ножик, срочно. Не поможешь найти?
— Помогу конечно — иди вон на тот край ярмарки, там за Пожарской улицей будут деревянные домики, пять штук в ряд. Шнырь обычно во втором с того края обитает. А зачем он тебе нужен-то?
— Проблему надо одну решить, а какую, уж извини, не скажу. Ну прощевай.
Тот домик я сразу определил, вокруг него прочный и высокий забор был. Обошел кругом, нашёл калитку, запертую изнутри на засов. Хотел стучать, но вовремя узрел колокольчик — надо ж, до чего продвинутые у нас бандиты пошли. Позвонил… через полминуты заскрипела дверь и мне отворили калитку, ну и рожа у тебя, конечно, Шарапов…
— Чё надо? — спросила рожа.
— Шныря надо. Скажи, что Потап спрашивает.
Бандит ушёл обратно в дом, через минуту вернулся и распахнул ворота.
— Заходи, — коротко сказал он.
Зашёл, раз приглашают. В горнице сидели они оба, и Шнырь, значит, и Ножик, вот и славно, сразу с обоими и перетрём. Страшная рожа только заглянула внутрь и тут же исчезла после кивка Шныря.
— По добру ли, по здорову? — поприветствовал я их
— И тебе не хворать, — отозвался Шнырь, — садись, рассказывай, с чем пожаловал.
— Проблема у меня нарисовалась, хочу помощи попросить, — сказал я достаточно жалобным голосом.
— Мы на то тут и поставлены, чтобы проблемы решать, — вступил в разговор Ножик, — выкладывай.
— Сегодня утром меня Серафим за малым не зарезал, пока разошлись краями, но, думаю, в покое он меня не оставит… надо с ним как-то вопросы решать окончательным образом…
— Серафим, говоришь, — хмыкнул Шнырь, — это дело непростое… но мы попробуем тебе помочь, верно, Ножик?
Ножик был целиком и полностью согласен со своим подельником — конечно попробуем.
— Однако, не забесплатно… — продолжил Шнырь.
— Говорите, что взамен надо, — сразу согласился я.
— Чтоб наша доля от сборов увеличилась до… до половины, правильно, Ножик? Сейчас-то мы четверть получаем?
— Согласен, — ответил я, — но не навсегда, на ближайшие полгода. А дальше снова соберёмся и перетрём этот вопрос.
— Пацан-то не простой, — с уважением сказал Ножик, — умеет базары вести.
— Ага, сложный пацанчик, — согласился Шнырь, — чайку с нами попьёшь?
— Благодарствую за приглашение, но дел еще на сегодня много, боюсь не успею, если чаи начну гонять, — отговорился я.
Страшная рожа отвела меня обратно к калитке, а когда закрывала дверь, подмигнула — что бы это могло значить? Но долго я над этим задумываться не стал, а побежал к большому боссу согласовывать завтрашние съёмки, а то нехорошо будет, если все соберутся, а главное действующее лицо в отъезде каком, например…
Башкиров-старший оказался насмерть занятым и недоступным.
— А чего так? — осторожно осведомился я у приказчика Фрола, — производственное что-то или личное?
— Производственное, — буркнул Фрол, — второй мельничный агрегат встал, убытков одних сколько…
— Я могу чем-то помочь? — на всякий случай спросил я.
Приказчик с сомнением оглядел мою невеликую фигуру, подумал полминутки, а потом выдал следующее:
— В мельничных механизмах что-нибудь понимаешь?
Ну как, хотел ответить я, пару месяцев сидел над очередным прожектом руководства нашего, но задавил эти слова на корню.
— Попробую разобраться, — просто сказал я, — дело-то нехитрое. Она у вас какого хоть типа-то, центробежная, планетарная, струйная?
Фрол с уважением посмотрел на меня и ответил, что мельница вальцовая, пойдём вместе посмотрим.
Мельница, граждане, это такое устройство, которое было изобретено чуть позже колеса, но раньше кирпича. Первые ветряные мельницы отмечены в кодексе Хаммурапи, вавилонского царя из второго тысячелетия до нашей эры. Хотя китайцы могут оспаривать первенство, у них там с глубокой древности такие девайсы использовались. Потом был Рим и Герон Александрийский, устроивший на базе ветряной мельницы первое в мире развлекалово в виде колеса обозрения. И не будем забывать и о водяных мельницах, которые чуть менее древние, но использовались гораздо шире.
Так вот, у башкировских перемалывающих механизмов привод был, как и следовало ожидать, от паровой турбины необъятных размеров. И была она вальцовая, эта мельница… что это такое? Это два горизонтальных вала с рифлёной поверхностью, которые расположены стык в стык и вращаются навстречу друг другу с разными скоростями. Зерно, значит, попадая в зазор между ними, растирается до муки… это, если вкратце, а так-то там много еще технических деталей.
Так вот, один из таких спаренных валов (для получения высокачественной муки-крупчатки применялись последовательно три таких устройства) взял, сука, и встал. Ни туда, ни сюда — и так с самого утра. Пару десятков тонн муки могли бы за это время сделать, одних убытков сколько. Матвей Башкиров стоял тут же рядом с суетящимися работниками и грозно орал на весь цех. Увидев меня, он ещё больше насупился (хотя дальше, казалось бы, уже некуда) и заорал в том смысле, почему посторонние на производстве?
— Вызвался помочь, — робко пояснил ситуацию Фрол, — вот я его и привёл…
— А он в этом что-то понимает?
— Говорит, что да…
— Ну и хрен тогда с ним, пусть смотрит — хуже уже не будет, — разрешил он мне вмешаться в ремонтные работы.
И я пошёл смотреть… рабочие смотрели на меня достаточно дикими глазами, но пояснить проблему не отказались… неисправность я через полчаса примерно обнаружил — тут было довольно хитрая система прижима валиков друг к другу, с фиксатором и упором, вот они и разрегулировались. Видимо от времени. Пришлось снять и то, и это, промыть в керосине, отчистить и установить на место.
— Врубай, — скомандовал я старшему по ремонту.
Тот сделал совсем уже удивлённые глаза, но повернул рычаг, подключающий турбину к вальцам — всё и закрутилось без особых проблем.
(мукомольная мельница в разрезе, 19 век)
Башкиров-старший, оказывается, никуда не ушёл, стоял тут в сторонке и наблюдал — так даже его проняло, подошёл ко мне, похлопал по спине и сам вспомнил про завтрашние съёмки.
— Когда, говоришь, там придут твои синематографисты?
— Давайте прямо с утра и начнём — раньше сядем, раньше выйдем, верно? — ответил я.
— Не возражаю, — благодушно сказал Матвей, — в 9 утра, комнату на первом этаже я уже приказал освободить под это дело. А за ремонт тебе отдельная благодарность… Фрол, выдашь ему сто… нет, сразу триста рублей.
— Рад стараться, — гаркнул я.
— Пойдёшь ко мне заместителем по технике? — вдруг справился он.
— Мне надо обдумать этот вопрос, дядя Матвей, — уклончиво ответил я.
— Ну обдумывай, — на этом Башкиров наконец покинул мельничный цех, а я отправился к своим баранам… в смысле к членам коммуны имени пролетарского писателя Максима Горького.
Глава 12
--
А на следующий день, как и договаривались, с раннего утреца мы занялись производством первого отечественного художественного фильма. Володя Сашин с кинокамерой на горбу подошел вовремя, объяснил ему диспозицию, сели на лавочку. Он начал проверять своё хозяйство, я тоже поинтересовался, что да как там устроено.
Оказалось, что всё внутри там устроено довольно заковыристым образом. Главным открытием Люмьеров был скачковый механизм для прокрутки плёнки — надо же сначала резко продёрнуть её вниз, а затем задержать напротив объектива для экспозиции кадра. И так 16 раз в секунду… откуда взялась эта цифра, сказать сложно, эмпирическим путём скорее всего, а вот при демонстрации готового фильма скорость увеличивалась до 18–30 кадров/сек. С этим связано ускоренное, так называемое мультяшное перемещение героев в первых немых фильмах. Почему киномеханики ускоряли процесс, тоже тайна, окутанная мраком… есть мнение, что это делалось в интересах публики, чтоб она, значит, не заскучала, а по мне так это дурь собачья.
Кстати, когда появилось звуковое кино, частота кадров увеличилась до 24, это было связано с тем, что только на такой частоте получалась нормальная фонограмма, без провалов и дёрганий. Но ничего этого я Сашину, конечно, говорить не стал, а просто восхитился простотой и экономичностью устройства. А тут и Розочка подошла, познакомил её с Володей, коллегам по коммуне представлять не стал уж.
— Доброе утро, — расплылся в улыбке Сашин, видать зацепила его розочкина грудь-то. — Давайте попробуем снять какую-нибудь сценку с вашим участием.
А Роза не отказалась — поскольку героя-любовника подрядился играть сам режиссер, то крутить ручку киноаппарата пришлось мне. Текст я выдал им обоим, там по три строчки было всего…
— Кстати, — вспомнил я, — а титры-то кто и как будет вклеивать? Фильм же немой, без титров там совсем всё непонятно…
Всё оказалось достаточно просто — титры пишутся на белой бумаге чёрными буквами, а потом камера снимает их нужный интервал времени. Далее всё это вклеивается между кадрами при монтаже. Внёс свои пять копеек:
— А что, если эти титры сделать немного художественными? Виньетки там какие-то пририсовать, розочки опять же… или макароны, у нас же про них кино будет?
Эта идея, сразу видно было, захватила Сашина, он даже на время забыл про Розу. Но ненадолго, вспомнил он про Розу и заставил меня крутить ручку, пока они по очереди положенные слова говорили, сопровождая это отчаянной лицевой жестикуляцией. По мне, так смешно вышло, но наверно сейчас по-другому и не сделаешь, в дозвуковую-то эру…
А тут время к девяти подошло, и я скомандовал двигаться в заводоуправление для съёмок большого босса. А там нас уже ждали — приказчик Фрол был поставлен курировать этот вопрос, он и провёл всю компанию в дальнюю комнату на первом этаже, тут, похоже у них бухгалтерия обитала, судя по кучке деревянных счётов и большим шкафам с амбарными книгами.
— Подойдёт? — спросил Фрол.
Мы переглянулись с Володей, потом он согласно кивнул, что мол вполне.
— Ну тогда устанавливайте технику, а я зову Матвей-Емельяныча.
Емельяныч сегодня был на удивление весел и добродушен, даже изволил пошутить насчёт Розы — сказал, что он бы с ней не отказался сыграть любовную сцену. Роза хихикнула, но отвечать ничего не стала.
— Матвей Емельяныч, — принял я деловой тон, — вот текст, который вам надо сказать (и я выдал ему страничку, там немного было), вот место, куда надо глядеть при этом (показал на объектив), старайтесь быть как можно более естественным, как обычно себя ведёте, так и продолжайте…
Отсняли мы его, короче говоря, с горем пополам и какой-то матерью — естественно он вести себя не захотел, а почему-то пучил глаза и не читал текст, а буквально орал его в камеру… после третьего дубля я переглянулся с Володей и дал отбой, может так даже и лучше, все увидят, какой суровый начальник на мельнице, у такого небось не забалуешь.
Отпустили с богом Башкирова и пошли в наш цех снимать выползающие из пресса макароны. А заодно и всю команду имени пролетарского писателя Максима Горького.
Команда с утра готовилась к этому действу, поэтому была на удивление тиха, скромна и причёсана. На Розу, впрочем, все смотрели, разинув рот до ушей, но слов никаких не сказали, и на этом им большое спасибо. Отсняли мы производственные процессы довольно шустро, полчаса на всё про всё ушло, а затем пришла пора снимать любовные сцены.
— Слушай, — сказал вдруг Сашин мне, — а женских-то ролей у нас две, одна за героя замуж выходит в конце концов, а вторая пытается ему мстить. Значит и актрис нужно две штуки?
— Ерунда, — ответил я быстро и решительно, — Роза с обеими ролями справится, сегодня она положительную женщину отыграет в таком виде, как есть… нормальны прикид у неё… а завтра, например, найдём грим и поменяем одежду, тогда она злую разлучницу изобразит. Правда, Роза?
Та скромно потупила глазки и ответила, что конечно, хоть троих сыграет, чего такого-то? Ну и пошли мы на природу делать любовную сцену… не с первого, конечно, захода и даже не с третьего, а с четвёртого получилось всё достаточно сносно.
— На сегодня вроде бы всё, — сказал Сашин, — пойду проявлять плёнку, вдруг брак окажется…
— А я тогда титрами займусь, — предложил я, — у нас один парнишка из коммуны рисует неплохо, работа для него как раз. Слова почти все написаны.
С художественным даром оказался один из новеньких, Алтыном его все звали — маленький и щуплый, но очень шустрый. Украл в заводоуправлении пачку белых листов… ну как украл, запудрил мозг бухгалтеру до такой степени, что он сам мне выдал эту бумагу, лишь бы я от него отвязался… и посадил Алтына за работу. Виньетки и розочки, сказал, отдаются ему на откуп, нарисуй несколько вариантов, лучший пойдёт в работу, а я пока слова буду писать. Естественно трафаретку сделал, чтобы ускорить процесс, шрифт самый простой взял, типа Ариал, чтобы не возиться с засечками.
А заодно набросал идеи для рекламного плакатика в бывший трактир Рукомойникова — Алтын отвлёкся ненадолго от исполнения надписей и ткнул в третий вариант, это подойдёт. Но, сказал, займусь этим попозже, а сейчас некогда, во какие исполнители у меня подросли, заказчика строят…
Ну а я, пока время свободное нарисовалось, решил посидеть-поразмыслить, чем дальше заниматься буду, после этих макаронных дел, конец-то тут совсем близок, значит что? Надо иметь план развития на ближайшую и не очень перспективу. Лучше сразу два плана, если в первом что-то пойдёт не так.
Надумал вот чего — надо нам перебираться в Народный дом, это однозначно, там будет штаб-квартира нашей коммуны. Сотрудничество с Башкировым надо продолжать, но несколько на иных условиях — нечего от него вдоль и поперёк зависеть. Только по договорам подряда теперь. Глубокая переработка зерна, как я понял, ему глубоко параллельна, предложу ему новое дело, выжимку и продажу растительного масла для населения. А также в государственные закрома — армия же тоже маслом питается.