Так значит что мне там приснилось… вы угадали, опять это был покойный атаман Сулейка, выплыл он, покачиваясь и подрагивая в ночном небе, откуда-то с берега реки.
— Что, Саня, тяжко тебе сёдни пришлось? — спросил он, устраиваясь на приступочки печки.
— Да, Афанасий, — честно ответил я, — нелегко было. А завтра ещё хлеще обещается быть… может поможешь чем-нибудь, а я тебе в ответ службу какую сослужу?
— Какую ж ты мне службу можешь сослужить, — спросил атаман, — когда я на том свете, а ты пока что на этом.
— Ну не знаю, — признался я, — ты ж вроде путешествуешь туда-сюда, значит и здесь у тебя какие-то интересы есть. Вот я и мог бы, к примеру, представлять твои интересы на этом свете.
— Лады, я подумаю, а теперь слушай меня и запоминай, куда тебе надо сходить и что сделать, я два раза повторять не буду, готов?
— Всегда готов, — с готовностью отозвался я, разве что пионерский салют не отдал.
— Ну так вот — здесь неподалёку, если вдоль берега идти, то полчаса примерно, а потом чуть вверх, живёт один отшельник по имени Серафим.
— Серафим Саровский? — ляпнул я от балды.
— Не перебивай старших, — сурово отвечал мне Сулейка, но впрочем пояснил ситуацию, — Саровский это в Сарове, день на телеге ехать, а здесь другой Серафим, нижегородский. Так вот, идёшь завтра с утра к этому Серафиму и говоришь ему позывной «Привет от Сулейки», а дальше он сам тебе все скажет и покажет.
— Понял, — ответил я и повторил на всякий случай, — иду с утра к Серафиму, говорю позывной и слушаю его инструкции.
— Молодец, но это ещё не всё — на Спиридоном своего зря ты наехал, у него связи большие, но раз уж начал, надо заканчивать, негоже на полдороге бросать. Сделаешь, короче, так…
И далее атаман битых десять минут мне втирал, что и как надо сделать со Спиридошей.
— Теперь насчёт Шныря и Ножика — забудь про них, ты им ничего не должен и они тебя знать не знают, не твоё это дело.
— Спасибо, дядя Афанасий, — искренне поблагодарил я его, — я и сам уже думал, что влез не в свои сани.
— Правильно думал. И ещё одно, про Башкировых — мысли у тебя насчёт них верные, но одну поправку всё же надо внести, с Яковом не связывайся, хуже будет, выходи сразу на Матвея, а дальше всё делай так, как задумал.
— А откуда ты знаешь, как я задумал? — всё же решил я уточнить у него.
— На роже у тебя всё написано, — сказал Сулейка, как отрезал, — ну всё, хватит лясы точить, рассвет скоро.
И он поплыл к берегу реки, но перед окончательным уходом обернулся и сказал напоследок:
— Парнишка ты шустрый и мыслей у тебя много, так что я буду за тебя болеть там у себя… и артель ты правильно решил назвать именем этого… Горького, он кстати приедет через неделю, можешь встретиться. Ну бывай.
И на этом он окончательно растаял в утреннем тумане, а я проснулся в холодном поту. Полежал, поразмышлял и решил, что ничего страшного не случилось, а скорее наоборот — такой вот дружбан и советчик совсем не помешает, правильно?
А с утреца раннего я сказал Лёхе, что ушёл по делам, буду в районе обеда, сидите тихо, как мыши под веником и никуда не вылезайте. А сам почесал вдоль крутого берега Оки строго на юг. Жилая застройка сразу и закончилась, слева по борту потянулись чахлые рощицы, перемежаемые ручейками, ручьями и даже маленькими речками, льющимися с горы в реку через каждые сто-двести метров. От жажды по крайней мере не умрёшь, подумал я, упёршись в какую-то постройку и красного обожжённого кирпича. Слева были два здоровенных корпуса, один из них с шестигранной высоченной трубой, а прямо на берегу стояла башенка из того же кирпича.
А, догадался я, это ж наверно та самая водокачка, построенная купцом Бугровым для нагорной части города. Тем самым Бугровым, имени которого ночлежный дом, где мы недавно ещё с братом ночевали. Водопровод этот по слухам он сделал абсолютно бесплатно для городских властей, но с тем условием, что и для нужд горожан в ближайшие 30 лет тоже всё будет на хяляву. Поддержание и обслуживание водокачки должно было финансироваться городом. Молодец, ничего не скажешь.
Из ворот водокачки вышел смурной бородатый мужик с метлой в руке и посмотрел на меня недобрым взглядом, я ему примерно тем же ответил. С тем и разошлись, я отправился далее вверх по реке, и дворник этот начал мести подъезды к вверенному ему заведению. После водокачки совсем уже дикие места начались, пройти здесь можно было только вдоль берега по песочку, омываемому скромными волнами (это ж не Тихий океан и даже не Черное море, откуда тут большим волнам взяться), а если свернуть ближе к берегу, там начинались натуральные африканские джунгли с завалами из валежника.
Отсчитал по внутренним часам приблизительно полчаса, про которые мне Сулейка рассказал, теперь надо найти овраг, ведущий вверх, там и должен обретаться искомый отшельник Серафим… никогда до этой поры с отшельниками дел не имел, надо хоть вспомнить, что это за фрукты такие…
Нарыл в памяти вот что — отшельничество это значит аскетическое отрешение от мирской жизни с или без удаления от людей куда-нибудь в пустыню, а за неимением оной в лес, степь, тундру и тп. Отшельники вообще-то и в других религиях существовали, эссеи, гностики там разные, у китайцев много такого добра было, но расцвет этого явления наступил именно с распространением христианства. Первыми отшельниками считаются Илья-пророк и Иоанн-креститель. Зачем они удалялись от людей и истязали тело и душу? Странный вопрос — считали, что таким образом укрепят веру в господа нашего вседержителя, а также возьмут на себя и отмолят грехи других, не таких сильных в вере.
Одной из разновидностей отшельников были столпники — которые молились, сидя на столпе, на возвышенной площадке, если другими словами. Одним из этих столпников, к слову, и был Серафим Саровский, сколько-то там тысяч часов, не слезавший с высокого камня. Он помер уже лет 70 назад, вспомнил я еще и такую подробность о нём, так что тот Серафим, к которому я сейчас иду, Саровским никак быть не может.
Так, овраг тут один на добрых полкилометра, значит вариантов нет, сворачиваем сюда. Чёрт, какие тут завалы-то, обдерёшься весь, пока пролезешь… ручеёк течёт, удобно, вода рядом, значит я на верном пути… а вот, похоже, и жилище этого преподобного Серафима, да… из говна и веток, как говорится, сработанное… куда ж тут стучать-то? А, не буду стучать, голосом себя обозначу.
— Эй, есть тут кто? — тупо спросил я в нечто, напоминающее дверь.
Ответом мне было глухое молчание. Ну я и повторить могу, не переломлюсь.
— Я спрашиваю — эй, есть тут кто-нибудь или нету?
На этот раз вроде получилось докричаться, внутри хижины послышались какие-то звуки, потом дверь отворилась и повисла в воздухе, а на пороге возник видимо тот самый Серафим, не старый ещё дядька в длинном одеянии до пола (ряса это что ли), весь седой, несмотря на вроде бы не такие уж и большие годы, лет сорок ему на мой взгляд стукнуло, не больше.
— Чего орёшь, как в лесу? — хмуро спросил меня дядька.
— Так мы вроде и есть в лесу, — возразил был ему я, но видя его недовольное лицо, быстро поправился, — у меня к тебе дело, дядя Серафим.
— И какое ж у тебя может ко мне быть дело, щенок? — по-прежнему недовольно отвечал тот.
— Сулейка меня послал, велел привет передавать.
— О как, — задумался дядька, — прямо сам Сулейка? Прямо и послал?
— Точно он, — зачастил я, — Афанасий Сулейка, одет был в зелёный кафтан, с кривой саблей за поясом, вчера вечером с ним разговаривал.
— Как же ты мог с ним разговаривать, если он года два как на том свете?
— Так я и не говорил, что он на этом свете — во сне он мне явился прямо из воздуха и сказал навестить тебя… а потом опять растаял.
Серафим задумался минуты на две, а потом скрылся обратно в своей хижине, бросив через плечо мне короткое «Заходи».
Зашёл, оглянувшись на всякий пожарный по сторонам, ничего подозрительного не увидел. Внутри было примерно так, как я себе представлял до этого, лежанка в углу, покрытая каким-то тряпьём, стол с табуреткой у окна, в углу икона, по моему богоматерь с младенцем там была изображена, точно не понял. Всё сделано из тех палок и того же говна, запашок стоял соответствующий. Никакого намёка на печку не было.
— Зимой-то холодно наверно, дядя Серафим? — так я начал беседу со старцем, — как же без печки-то.
— Святым духом согреваюсь, — ответил скрипучим голосом он. — Ты садись вон на табуретку и о себе расскажи для начала, кто таков, откель будешь?
Прямо как в ментовке, подумал я, сначала надо заполнить стандартные графы с ФИО, пропиской и родом занятий, а только следом к делу переходить.
— Зовут меня Саня, фамилия Потапов, родом я отсюда, в Благовещенской слободе родился, родители померли, беспризорничаю теперь вот с младшим брательником, собрал таких же мальцов, как я, хочу сделать артель, — выложил я и передал эстафетную палочку диалога Серафиму.
Тот подумал чуть-чуть и задал наводящий вопрос:
— А Сулейка тут при каких делах?
— Мы с братом случайно его клад нашли, вот он наверно и обратил на нас своё пристальное внимание.
— Так… — продолжил Серафим, — и что же в том кладе было?
— Пара револьверов, — на всякий случай преуменьшил я количество найденного, — и барахло разное, платья там, камзолы, рубашки.
— Револьверы-то вы поди использовали уже?
— Угу, было дело, но не очень удачно, больше не хотелось бы…
— И что же ты… ну артель твоя дальше намереваетесь делать?
Тут я оживился, наконец-то у меня кто-то спросил о планах развития бизнеса.
— Дальше мы хотим заняться каким-то полезным делом и ещё стать влиятельной силой для начала хотя бы в нашей Благовещенке, а в дальнейшем на всей ярмарке, а там как пойдёт. Заработать много денег, большую часть заработанного использовать на благие дела, ликвидировать беспризорничество и босячество, вывести, короче говоря, наш город на новые высоты развития…
— Эко ты бойко заговорил-то, — удивился старец, — откель такие умные слова знаешь?
— Меня, дядя Серафим, неделю назад шандарахнуло молнией, вот что-то в голове у меня и сдвинулось, новые слова сами собой появляются. А мне тоже можно вопросик задать?
— Ну задавай, — разрешил Серафим.
— Что-то я не пойму, как ты можешь быть связан с Сулейкой? Он, как ни крути, разбойник и бандит, а ты святой человек, ничего общего не вижу.
— Ты, хоть и умные слова выучил, в жизни хреново разбираешься, — сообщил мне он, — тут иногда такие пересечения встречаются, что можно только диву даваться… потом, может, расскажу тебе, что у меня общего с Сулейкой, а сейчас слушай, что тебе надо будет сделать…
И он минут пять инструктировал меня на эту тему, а я слушал, раскрыв рот от изумления… по окончании сформулировал только один вопрос:
— И где ж мы столько дохлых кошек-то возьмём? Самим что ли убивать их?
— Самим не надо, грех это, сходи на городскую свалку, это на Мещерке, там ещё и не такое отыщешь. Других вопросов у тебя нет?
— Других нет, дядя Серафим, — честно ответил я, — разрешите выполнять?
— Разрешаю, — милостиво позволил он, — парень ты неглупый, как я погляжу, так что у тебя должно всё получиться… ну может не совсем всё, но половина так точно.
— Может и я чего для тебя смогу сделать? — закинул удочку перед уходом я, — чтоб дорога-то не с односторонним движением была…
— Может и сделаешь, только не сейчас, попозже я тебя найду или весточку передам какую, а сейчас иди, мне молиться пора.
И я поскакал назад, окрылённый открывающимися передо мной перспективами.
Глава 5
Но далеко уйти мне не получилось — к нам в коммуну пожаловал городовой Иван Данилыч. Как вчера ещё обещал. Когда я подкатил к дому, он стоял перед входом и выслушивал сбивчивую речь брата. Представляю, что он там наговорил…
— Доброго вам здравия, дражайший Иван Данилыч, — издали начал я, — что, познакомиться с нашей артелью пришли?
— Да, — степенно ответил он, вытирая пот со лба платочком, — интересно стало, что вы тут такого замышляете на моей земле.
— Ничего мы пока не замышляем, со средствами плоховато, — пожаловался я, — брюхо бы набить чем-нито к вечеру вот и все наши замыслы на сегодня. Вот когда раскрутимся, заходите.
Но Данилыч уходить не пожелал, а вошёл в дом и досконально осмотрел всё, что там находится, включая брата Лёху и двух очумевших от внимания апостолов. Поднялся он также и на чердак, через пять минут спустился весь недовольный и в пыли.
— Вот чего я у вас там обнаружил, — сказал он, показывая лежащую у него на ладони гильзу от нагана, — это что такое?
— Наверно патрон какой-нито, — осторожно нашёлся я, — дом-то ведь не наш, может те, кто раньше тут проживали, позабыли.
Городовой хмыкнул, спрятал гильзу в карман и веско добавил:
— Второй раз предупреждаю, чтоб никакого оружия здесь не было — третьего раза не будет, заруби себе это на носу. Сразу в кутузку отведу… тебя, как старшего, для начала, а насчёт остальных подумаю.
— Всё понятно, дядя Иван, — счёл нужным шмыгнуть носом я, — но гильза же не оружие…
— Поговори ещё у меня, — грозно показал он мне кулак, большой и волосатый, — назвались артелью, вот и делайте что-нибудь артельное, а бандитов у нас и без вас хватает.
С этими словами он наконец покинул наше место обитания, отряхивая по дороге мундир.
— Ну чё, все всё слышали? — громко сказал я для всех, — сидим тихо, как мыши под веником… по крайней мере ближайшую неделю. В город один я буду выходить… ну с Лёхой может.
— А жрать чё будем? — спросил Пашка.
— Придумаем чё-нито, — буркнул я, — я ушёл по делам до обеда, вернусь — принесу жратвы, если повезёт.
И тут я взял с собой мешок… подумал и два мешка взял… и убежал вдоль берега сначала в Благовещенскую слободу, потом через мостик, потом через толчею ярмарочных павильонов и ещё дальше, где раскинулось узкое, но длинное Мещерское озеро, а за ним городская свалка. Это конечно была не та свалка, что в 21 веке, никакого пластика, никаких обрывков полиэтилена и ПЭТ-бутылок здесь конечно не было и ещё лет 50 не будет. А были здесь вполне себе органические отходы жизнедеятельности большой довольно-таки агломерации, но воняло оно втрое сильнее, чем в 21 веке. Ну сам напросился, сказал я со вздохом себе, и пошёл по кругу, высматривая сами знаете что — дохлых кошек… дохлые собаки, впрочем, тоже сгодились бы, лишь бы небольшие по размеру были.
Нашёл четыре подходящие штуки… осторожно, чтобы не перепачкаться, засунул это добро в мешок, всё в один убралось, закинул мешок на спину и почесал обратно, распространяя миазмы по сторонам. Народ на меня косился конечно, но вслух никто ничего не сказал, мало ли зачем человеку надо разную дрянь в мешке таскать. Вернулся домой, мешок закинул в овраг подальше от дома, потом полчаса мыл руки в реке. А дальше вытащил из укромного места остатки денег и позвал Лёху с собой.
— Пошли на базар сходим.
— Пошли, ясное дело, — степенно ответил тот, — а то брюхо подвело совсем.
Некоторое время шли молча, потом брат начал приставать с вопросами — что да как да почему… и вообще какой у меня план на ближайшее будущее…
— Ночью пойдём на дело, — скупо сказал я ему, — если выгорит, в деньгах купаться будем очень скоро.
— А если нет? — переспросил он.
— Тогда плакать будем. А потом новый план составим, — отрезал я.
На базаре всё прошло серо и буднично (судаков по дешевке прикупили), за исключением одного момента — Лёха краем уха услышал пересуды относительно отшельника Серафима.
— Слышь, братан, — толкнул он меня локтем в бок, — вон в том кружочке дюже интересные штуки обсуждают.
— Какие? — механически ответил я, занятый подсчётом оставшегося бабла.
— Про Серафима и Сулейку, вроде знакомые нам имена-то…
Я как бы случайно приблизился к тому кружку, состоявшему из пяти заросших мужиков в армяках и двух баб в цветастых передничках, и услышал примерно вот что: на ярмарке появился отшельник Серафим, первый раз за несколько последних лет, и он, отшельник, разразился гневной речью, тряс своим посохом, воздевал очи горе, клеймил людишек, погрязших в грехах и распутстве, и предрекал многие беды и невзгоды. Прямо вот сейчас, сказал, начнутся они, невзгоды. А из подробностей невзгод уточнил только, что воскреснет атаман Сулейка и тогда никому мало не покажется. Произвёл, короче говоря, Серафим большое и тяжёлое впечатление на общество… Шикарную, короче, речугу задвинул отшельник, полностью выполнив свою часть нашего с ним соглашения.