Мы с ним очень быстро спелись, отчасти от этого щенячьего инстинкта жаться друг к дружке, отчасти благодаря общности нашего заурядного подросткового мировоззрения, и, конечно, отчасти потому, что Она скрепила наш союз и сделала его триадой.
Не судьба, нет. Хотя, в какой-то степени, Она была частью моей судьбы. В значительной степени. Тогда.
Девчонки на тот момент все еще были для меня чем-то совершенно бессмысленным и настораживающим. Хотя я уже чувствовал некие томные позывы к контактам на уровне грубоватых реплик и подножек. Она быстро отучила меня от такой политики и привила уважение к противоположенному полу. Как и Гелберта, хотя тот сопротивлялся дольше меня. Это была умная и стойкая ведьма в самом положительном значении этого слова. Ее мать умерла при родах, поэтому некому было научить ее кроткому поведению, вышиванию крестиком и сентиментальным слезам. Отец, мелкий чиновник при Гротеске, не прочь был от нее избавиться, потому что ее история почти в точности копировала мою. Только у нее еще и были задатки.
«Вы, двое, – говорила Вельвет пламенно и дерзко, когда мы демонстрировали свое невежество и спесь, – не стоите даже тех портков, которые носите, не меняя неделями». Это немедленно находило отклик в Гелберте, который с ходу бросался в побоище, вздыбив шерсть на макушке. Я в такие моменты пожимал плечами и уходил в сторону, чувствуя ее взгляд между лопаток.
Семья Гелберта была богаче, чем ее. Не говоря уж о моей. Иногда это служило поводом для ссор, но только в самом начале. Затем Вельвет уже запросто проникала в нашу с Гелбертом комнату. Она забиралась с ногами на одну из коек и повелевала. Сначала она приказывала нам выдать все наши пищевые заначки, часть отнимала, и мы дружно жевали, боязливо столпившись у двери и прислушиваясь к коридору. Затем она требовала развлечений. Гелберт подрожал голосам наших наставников, а я, (как сын одного из тэнов, имеющий право на небольшие прогулки) рассказывал, что интересного видел в кишках Гротеска.
Очень скоро нас уже было не разлить кипящим маслом. Мы преуспевали, и нас неоднократно отмечал сам Иордан. Не скажу, чтобы это нас слишком растлевало. Нет, мы лишь пытались вытянуть все соки из этой благосклонности. Позволяли себе определенные вольности на территории Гротеска, без боязни быть распятыми ели курятину у себя в комнате… Идиллия продолжалась четыре нереста из пяти, что мы должны были проходить обучение. Не мало. Однако в итоге все получилось совершенно не так, как хотелось бы куче людей, как должно было случиться, как завещали мне все мыслимые догмы и порядки.
Природа брала свое. В какой-то момент, я понял, что смотрю на Вельвет чуть иначе, чем вчера. Чуть более… Заинтересованно. Я чувствовал, что она тоже изменилась. И Гелберт. Что-то должно было закончиться. Какой-то тайный договор о половом ненападении. Несмотря на строжайший запрет на близкие отношения, мы маялись и тайно флиртовали.
В конце четвертого нереста нас разделили на юношей и девушек, и это было испытанием похуже мхов. Нам приходилось встречаться по ночам, в забытых переходах и коридорах. И встречи эти становились все мучительнее.
Гелберт был влюблен в Вельвет без ума, это было очевидно. Я тоже был не прочь предложить ей расширенную дружбу. Она же не предпринимала ничего серьезного, ее внимание расходилось поровну. Хотя я и чувствовал, что выигрываю. Почему? Ну, у меня было кое-что, что сводило ее с ума, чего так не доставало Гелберту. Моей способности устроить приключение даже из похода на паука, забредшего под койку.
А потом Гелберта забрали на практику, и мы остались с ней наедине. Старина Гелб понимал, что теперь ему точно не на что надеяться и поэтому дружеского печально-скупого расставания не получилось. Он ушел на рассвете, не сказав нам ни слова.
Некоторое время мы с ней старательно держались друг от друга подальше. Психологические пассы. Но это не могло продолжаться вечно.
В нашей вечно голодной среде прошел слух, что в Гротеск должны были привезти немыслимо дорогой деликатес из Империи Сай. Ящериц Гу. За этих ящериц, сырых, копченых, маринованных, жареных, любых, шли кровавые сражения между сайскими сегунами. На связку таких ящериц можно было купить себе дом, жену, садовника и хватило бы еще на уважение соседей.
Сколько должно было прибыть ящериц для стола Автора, никто точно не знал, но говорили, что не менее двух десятков. Это было то, что нужно. Я ставил перед собой задачу добыть один экземпляр ящерицы Гу, чтобы… В общем-то мне действительно хотелось ее порадовать. Вельвет. Все остальное тогда было для меня не существенно. Мне стыдно было даже думать о приятных последствиях, это было недостойно. Однако не будем ослеплять совесть, все эти мысли были, хоть и очень глубоко во мне. А точнее очень низко.
Это, помимо всего прочего, была еще и отличная проверка моих навыков. Итак, я раздобыл серый балахон, серые свободные штаны и босиком отправился на дело.
Пищевой склад охранялся активней обычного. Это было добрым знаком. Но все же для Авторитета Гу были просто очень вкусными ящерицами, поэтому особых проблем у меня не возникло. Там было около десятка сонных стражников, которые рефлекторно распространялись о том, как любят тэны осложнять им жизнь. Я мысленно сострадал им, шныряя в густых тенях каменных лабиринтов. Гораздо больше времени мне понадобилось, чтобы отыскать Гу на складе. Их положили в совершенно неприметный мешочек, и если бы не подозрительный избыток льда, я бы так и бродил среди ящиков, мешков и клокочущих клеток.
Затаив дыхание, я аккуратно открыл мешок, вытянул одну обезглавленную тушку и сунул ее за пазуху.
Я не торопясь, пошло смакуя триумф, возвращался назад, как вдруг понял, что потерял кое-что важное… Кусок из правого бока.
Дальнейшее я помнил смутно. Скажу лишь, что у человека слишком много нервных окончаний. От боли тошнило. Я сидел на полу, тупо свесив голову. Я точно помнил, что у ящерицы не было головы. Это нетрудно запомнить. Обрубленная шея, змей подери, что бы это еще могло значить? Однако сквозь агоническую поволоку, я видел перед собой ящерицу с конической тяжелой головой, которая зловеще щелкала окровавленной пастью, и смотрела на меня с торжествующей иронией. Еще бы. У меня не было не малейшего повода ее обвинить. Я бы поступил точно так же. Потом она словно бы растворилась в воздухе, а я побрел, как мне показалось, в свою комнату…
Иордан молча следил за тем, как Вельвет обрабатывала мою рану.
– Так, – сказал он, заметив, что я пришел в себя, – как дела Престон, мальчик мой?
– Ничего конкретного, господин Магутус, – гнусно прошипел я. – Спасибо, – сказал я Вельвет.
У нее было серьезное, накаленное страхом лицо. Мне стало ужасно стыдно.
Магутус, разумеется, все понял. Она нашла меня в коридоре, в двух метрах от дверей моей комнаты. Я был жутко отравлен. Укус сам по себе ничего не значил, но яд Гу чуть меня не высушил. Делать было нечего. Иордан предоставил свой письменный стол и немедленно дал мне противоядие.
Глава Акта после первого вопроса долго молчал, наблюдая за моими дерзкими попытками подняться. Но я все-таки встал и сделал то единственное, что могло спасти меня от быстрой расправы и окончательного бесчестия. Я вытянулся перед ним во фронт и сжал стучащие зубы.
Иордан молчал, но по общему тону этого молчания, я понял, что отыгрываю очки.
Он не собирался задавать вопросов.
– Это хороший урок для тебя, Имара, – сказал он, глядя на меня из глазниц своей маски. – Информация, волчий ты хребет. Информация о цели, какой бы она ни была. Гу отращивают любую часть тела, даже голову. И они очень ядовиты. Я думал, что из тебя выйдет толк. Я не привык ошибаться, Престон, мне это запрещено. Ящерицу поймать. Если не поймаешь, вылетишь отсюда как пробка, а перед этим мы сотрем тебе память. И лучше тебе не знать, как. Если поймаешь, я забуду об этих пяти минутах, и ты сможешь забрать Гу себе. Понятно?
– Спасибо, – сказал я, понимая, что присутствую при историческом событии. Иордан кого-то миловал, да еще и на таких выгодных условиях.
– Ее благодари, – сказал Иордан, качнув лбом в сторону моей спасительницы. – Подох бы ты в этом коридоре, безмозглый щенок. Разве в ящерице дело?.. – Он замял следующую реплику. – Все, проваливайте отсюда.
Мы вышли из его покоев. Я стоял, не смея посмотреть в сторону Вельвет. Молча пошатывался и пальцами удерживал кадык на месте. От слабости подгибались ноги. И тут я понял, что мне ни за что в жизни не поймать эту ящерицу. Условия не были выгодными. Они были вполне справдливыми.
– Прости, – сказал я, облизывая губы сухим языком. – Я только хотел…
– Я знаю, – сказала она приобняв меня за талию. – Пойдем ловить ящерицу.
Я перестал облизывать губы и посмотрел на нее мутными рыбьими глазами.
– У тебя глаза как у мертвой рыбы, – тут же сказала она и улыбнулась. – Пойдем. Вылетать отсюда никак нельзя.
– Эта сволочь…
– Иордан?
– Нет, ящерица. Она может быть где угодно. Где угодно. Это невозможно…
– Замолчи! – она тряхнула меня как мешок с крупой. – Престон, ты что, правда думаешь, что я позволю тебе оставить меня? Ты запомнил, что тебе только что сказал Иордан? Информация! Гу любят сухие укрытия и мотыльков. Понимаешь? Нужно простой обойти кладовые.
– Послушай.
– Что?
– Ты только не подумай ничего плохого. Я хотел тебя порадовать. Это не маневр.
– Престон. Ты сам только что подал мне эту идею.
– О.
– Бандит, давай поговорим об этом потом, когда будем обгладывать Гу.
– Точно. Ящерица.
Я наливался благородной яростью честного охотника.
Нет, в этот раз мне еще не суждено было нырнуть вот тьму. Тогда… тогда все было относительно на своих местах. Мы с превеликим трудом загнали эту тварь в угол, в кладовой, где она действительно охотилась на мотыльков и снова обронила голову. На этот раз я сунул тело в мешок со льдом, который и был подан на стол Иордана…
Коротко: все обошлось. Вельвет и я долго ликовали, трясли друг другу руки, поздравляя высокопарным слогом. Я понял, что снова восхитил ее. Хотя Иордан, по-моему, уже тогда мысленно пометил меня черным крестом, но мое родство опять сделало свое отвратительно-полезное дело.
На следующую ночь мы с Вельвет сидели на крыше смотровой башни и довольно несдержанно обгладывали тонкие хрящеватые кости. Возможно Гу даже вызывала привыкание, во всяком случае она была настолько вкусна, что мы прослезились когда был проглочен последний кусок.
– Спасибо, – сказала Вельвет, облизывая пальцы.
– Спасибо, – повторил я, глядя на ее лицо, выхваченное из темноты светом догорающего костерка в медной чаше. Она коротко стриглась, как и все курсантки, но даже лишенная одной из главных женских черт, смотрелась как печальный идол красоте и тонкости. Я был совершенно безоружен.
Она склонила голову на бок и скосила взгляд мимо меня. Нужно было что-то сказать, потому что хрящ в моем рту становился уже совершенно безвкусным. Я выплюнул его, и произнес, слегка растягивая слова:
– Это было поучительное приключение. Гораздо поучительнее того, когда мы с Гелбертом составили петицию Голодомора и показали ее Пеньгу.
Она улыбнулась, но я понял, что зря упомянул Гелба. Ее все еще мучило чувство вины перед рушащейся дружбой.
– Наша дружба не развалится, – сказал я, помедлив. – Мы просто немного сменим ее качество. Гелб поймет… Мы четыре нереста вместе. Это ведь не просто так, это не блажь и не игра во взрослых. Мы выше этого. Но ты нужна мне больше, чем раньше.
– Если мы выше этого, – сказала она тихо, – то должны были быть выше до конца, а не выбирать, кто окажется ближе.
– Ты права, но случилось так, как случилось, – сказал я смиренно. – Теперь нужно просто решить, что с этим делать. Если я не настолько нравлюсь тебе, чтобы…
– Замолчи, прошу тебя, замолчи, – она старательно прятала от меня глаза. – Ты прекрасно знаешь, что я к тебе чувствую.
– Нет, не знаю, – возразил я. – Ты постоянно кормила меня только намеками.
– Ты не понимаешь таких очевидных намеков? Может быть, тебе просто хочется это услышать?
– Да, думаю, мне бы очень хотелось это услышать.
– Ну, хорошо. Только запомни эти слова хорошенько, потому что я не часто смогу говорить тебе это. Мы можем разлучиться так же просто, как съели эту несчастную Гу.
– Я запомню, – сказал я клятвенным тоном.
Она тяжело, будто разрывая цепи морали, обязательств и целомудрия, поднялась и подошла ко мне. Минуту она смотрела на меня сверху вниз, словно решаясь нырнуть в омут с головой, а потом села на колени и прижалась губами к моему уху. И я услышал это. Это несложно. Даже просто. Просто как восход Светозверя, как рождение цветка из бутона, как капли дождя на стекле в лучах света. Тот, кто испытывал это в моем возрасте, знает, что это совсем просто, точно так же как летать и сворачивать горы…
Мы были достаточно незрелы и импульсивны, чтобы не остановиться на этом.
Наутро я по сложившимся понятиям проснулся мужчиной и тут же попал под распределение на практику. Видимо, Иордан все же решил, что я заскучал в стенах альма-матер и меня нужно чем-то занять, пока я не стащил парик Автора или еще чего. Случись это на денек позже и я не чувствовал бы впоследствии такой ужасной вины, такого давящего осознания собственной подлости и страха.
Я шел на свое первое официальное задание под патронатом одного известного выпускника, который, как и я, подавал некогда большие надежды, и впоследствии с блеском их оправдал. Поэтому никто не сомневался в успехе миссии, особенно мой совестливый папаша.
Детали мне знать было не обязательно. Так мне сказали. Я не спорил. Все мои мысли кружились вокруг Вельвет. У меня было плохое предчувствие после этих ее слов о легкой разлуке.
Когда вместе с остальной экипировкой мне выдали арбалесту, я понял, что судьба моя, Светозверь побери, оскалилась. Однако я был молод, и у меня еще оставалось немного этого розоватого вещества в голове, называемого оптимизмом.
Убивать нас учили на лисицах, мелких кабанах, все это я переносил достаточно легко, хоть и не без отвращения. Карликовые баргары давались мне сложнее, они очень походили на людей. Когда я видел в перекрестии тупое рыло баргара, я хорошо понимал, как трудно мне будет убить человека. Даже врага Авторитета.
Мы с патроном отправились в глухое селение близ провинции Тереп. За время дороги он заговорил со мной лишь однажды, посоветовав не мешаться под ногами. Мне было все равно. Тоска смертельной болезни глодала меня так, словно земля позади обрушивалась после каждого моего шага. И обрушивалась чуть быстрее, чем я ступал.
В селении мы вышли на связного, древнего, на удивление зубастого старика, который пометил на карте деревушки участок на самой окраине. Патрон дал ему пару профилей и тут вдруг улыбнулся мне, потрепав по грязному от долгой дороги загривку.
– Все будет слишком просто, – сказал она благодушно. – Вся эта ваша практика – чушь. Вот в одиночку тебе будет интереснее. Куда интереснее… – Он посмотрел на меня внимательнее, впервые заинтересовавшись тем, что происходит с моим лицом. – Сколько тебе нерестов? Выглядишь как этот торговец чужими шкурами.
– Четвертый курс, – сказал я сухо.
– Свиней, стало быть, убивать приучен, – он нехорошо ухмыльнулся и притянул к себе мою перевязь с арбалестой. – Барахло, – сообщил он, со знанием дела оглядев оружие. – Но для этого сброда сойдет. Они ни чем не лучше свиней.
– Кто, они? – спросил я, уже слыша скрип пружин капкана.
– Не бери в голову, – патрон утомленно зевнул. – Сброд, ясно? Мразь. На это дело, в общем-то, следовало бы отправить просто стражу, но в этой дерьмовой деревушке нет стражи. Есть никчемное ополчение, состоящее из проспиртованных ублюдков. У них тут, знаешь ли, хорошо быть ополченцем. Все равно, что охранять пустую кладовку. Вроде бы и при деле и зад с табуретки поднимать не надо. Есть хочешь?
– Хочу, – ответил я, не удержавшись.
– А нельзя, – с готовностью ответил патрон. – Правило двадцать один?