— Да, на рассвете, не опоздайте, — ответил он.
— Мы переночуем на берегу, рядом с галерой, — сказал я. — Подскажи, где можно продать лошадей?
— На рынке, но там уже никого нет. Есть у меня знакомый барышник, могу позвать, — предложил он.
— Зови, — произнес я, догадываясь, что барышник окажется тем еще жуликом, купит лошадей за бесценок, сговорившись с владельцем галеры.
Эти лошади легко пришли, пусть легко и уйдут. Такой точки зрения придерживался, кроме меня, только Гай Минуций. Мы с ним получили за отборных жеребцов по три мины серебра — половину цены, если не меньше. Остальные отказались продавать так дешево, решили подождать утра, продать на рынке и уплыть на другой галере. Не стал их отговаривать. Для кого-то важна свобода, а кто-то готов рискнуть ей ради пары мин серебра.
10
Босфор мне кажется рекой. Может, из-за течения и малой ширины. Один мой однокурсник, русский из Баку, считал, что именно на берегах этого пролива находится земной рай, поэтому купил дом на второй линии и перевез туда семью. После чего устроился на контейнеровоз известной немецкой судоходной компании, который бегал на Стамбул. В двадцать первом веке с зарплатой капитана большого контейнеровоза крупной немецкой судоходной компании рай был везде, даже в Турции на берегу Босфора.
Наша галера неспешно скользит по проливу. Под монотонный звук барабана гребцы поднимают весла, заносят вперед, опускают в воду. Большая часть гребцов — свободные люди, работают по найму. Я сижу на баке, вижу их загорелые мускулистые спины с широкими плечами. Они откидываются назад, загребая, потом наклоняются вперед, занося весла — и так несколько часов подряд. Труд тяжелый, монотонный, рискованный, но зарабатывают раза в два больше, чем разнорабочий на берегу. За навигацию набегает столько, что можно в холе и неге провести зиму. Впрочем, эти люди и зимой не сидят без дела, подрабатывают, где получится. Я бы так не сумел. Кто на кого учился…
Бухта Золотой Рог оживленнее, чем в предыдущую эпоху, в ней больше судов. Да и Византий разросся. Еще не Афины, но уже не захудалый городишко на краю Ойкумены. Он уже начинает напоминать столицу восточной части Римской империи, которую историки назовут в честь этого города Византийской.
Стоило нам приткнуться к берегу, как появился таможенник. Пока он разбирался с хозяином галеры, мы с Гаем Публием Минуцием взяли свое барахлишко и сошли на каменистый берег с клочками бледно-желтой, выгоревшей травы. Собираемся отдохнуть здесь денек-другой, после чего отправимся в Рим. Наступило время, когда все дороги ведут туда.
— Всё, здесь нам не страшны боспорские рабовладельцы! Эта территория под охраной Римской республики! — радостно и торжественно объявил Гай. — Пошли к Марию, — зовет он, уверенно направляясь к ближним городским воротам.
Марий — это его приятель, который служит в местном римском гарнизоне. Византий сейчас находится под покровительством Рима. То есть, на языке двадцать первого века римляне крышуют аборигенов, введя в полис смотрящего с шоблой. Десяток представителей этой шоблы стоит у ворот в роли стражников. На римлян они не похожи, потому что почти все рыжие или светло-русые и довольно высокого роста.
Как мне сказал Гай Публий Минуций, во вспомогательных частях служат в основном перегрины — жители республики, не имеющие гражданства. В частности в Византии это галаты, захватившие эти и соседние земли на противоположном берегу пролива в то время, пока я отсутствовал. Один из гладиаторов Антидия был галатом. Язык, на котором он говорил, напомнил мне кельтский. Скорее всего, галаты или, как их еще называют, галлы — кельтское племя. Аборигены с радостью поступали на службу в римскую армию, потому что за не слишком хлопотный труд получали пусть и в три раза меньше, чем римский легионер, но достойную по местным меркам зарплату в триста сестерциев (серебряная монета весом чуть более грамма, то есть четверть аттической драхмы) в год, примерно половина которых уходила на оплату еды, оружия и доспехов, и такую же одноразовую годовую выплату при зачислении, имели некоторые права гражданина Римской республики, а через двадцать пять лет становились полноправными гражданами и владельцами земельного надела, который модно сдать в аренду и жить припеваючи. В отличие от греческих метеков они были самостоятельны юридически, не нуждались в покровительства патрона из полноправных граждан, но, по словам моего бывшего сокамерника, суды при рассмотрении тяжб между гражданином и перегрином выносили решение, исходя не из норм права, а из здравого смысла и справедливости. А что может быть для римлянина справедливее победы гражданина над варваром?!
На головах у стражников круглые кожаные шлемы на железной основе, напоминающие немного вытянутый котелок с наушниками и называемые галеа. Одеты в длинные шерстяные накидки сагума, поверх которых лорика — доспех из кожаных полос внахлест. Обуты в калиги — сандалии с шипами в толстой подошве, из-за чего напомнили мне футбольные бутсы. Вооружены копьем длиной метр восемьдесят, гладиусом, висящим на портупее справа, и ножом, подвешенным к ремню слева. Как мне рассказал Гай Минуций, офицеры носят оружие наоборот — гладиус слева и кинжал справа, а еще алый плащ с пурпурной каймой. Щиты стражников, выгнутые, неправильной овальной формы, деревянные с кожаным верхом, усиленным железными полосами вверху и внизу, без номера легиона, но с нарисованной волчьей мордой в том месте, где должен был бы быть умбон, стояли у стены в ряд, словно товар на продажу.
Один из стражников, самый рослый, преградил нам путь и сказал на корявом греческом языке:
— С оружием в город нельзя.
— Я — гражданин Рима! — важно заявил Гай Публий Минуций.
— Здесь не Рим, здесь Византий, — спокойно уточнил верзила.
— Я служу в Пятом легионе! — еще надменнее поставил в известность мой попутчик.
— А где твои калиги? — поинтересовался стражник.
— Сняли, когда взяли меня в плен, — признался Гай.
— И где это случилось? — продолжил допрос верзила.
— Какое тебе дело?! — возмутился мой попутчик. — У вас тут служит в римской манипуле деканом Марий Пинарий. Позови его. Он расскажет тебе, кто я и откуда.
— Это толстый такой? — спросил стражник.
— Если Марий толстый, тогда мы с тобой и вовсе не должны в ворота пролезать! — насмешливо бросил Гай Публий Минуций.
— Точно, худей его во всей манипуле не найдешь, — согласился верзила. — Ладно, проходите. Только, если что, не говорите, что зашли через наши ворота.
— Само собой! Как будто я службы не знаю! — произнес Гай.
Манипула располагалась в казарме возле северных ворот Византия, так что нам пришлось пересечь весь город. Удивился количеству трехэтажных домов, особенно в центре. Видимо, Византию на роду написано тянуться к небу. Здание казармы было двухэтажным и явно великоватым на двести человек и имело одноэтажную пристройку, в которой жили оба центуриона, старший и младший, и оба опциона, их помощники. Два легионера стояли на посту у открытых широких ворот. От солдат из вспомогательного войско, охранявших ворота, они отличались только кольчугой у одного из легионеров, более зрелого. Номера легиона на щитах тоже не было. Видимо, эта фишка появится позже, а сейчас вместо нее был нарисован пегас. Что именно символизировал крылатый конь — Гай Публий Минуций не знал. Остальные легионеры занимались своими делами на территории большого двора, огражденного трехметровой каменной стеной: один штопал порванную тунику, другой точил гладиус, третий лудил медный котел, четвертый плел корзину из ивовых прутьев… В римской армии военнослужащие в свободное время могли заниматься подсобными промыслами, зарабатывать на масло к куску солдатского хлеба.
Внутрь нас не пустили, хотя Гай Публий Минуций убеждал часовых, что он такой же легионер, как и они. Пришлось нам подождать минут двадцать, пока позовут декана (десятника) Мария Пинария. Он, действительно, был худ, как щепка, но при этом производил впечатление человека сильного не только духом, но и физически. Я всегда опасался таких людей, хотя среди них редко встречаются подонки. Кстати, разговор шел на латыни, которую я научился понимать, после интенсивного общения с Гаем Публием Минуцием. При моем знании романских языков это было не сложно. Тем более, что латынь — один из самых легких для изучения языков.
— А говорили, что ты погиб! — первым делом воскликнул Марий Пинарий, увидев моего попутчика.
— Не дождешься! — насмешливо кинул Гай. — Мать меня научила в детстве, что надо давать людям в долг, и пока будут должники, не умрешь.
— Значит, мне на надо возвращать долг, чтобы ты не умер?! — ехидно поинтересовался декан.
— Надо, но можешь не весь, придержи пару ассов! — в тон ему ответил Гай Публий Минуций.
Асс — римская бронзовая (смесь меди, олова и свинца) монета с Янусом на аверсе и номиналом, корабельным носом и надписью «ROMA» на реверсе. Рома — это, как я понял из рассказов Гая Публия Минуция, имя богини, олицетворяющей Римскую республику. Были более мелкие медные монеты в половину (семис с головой бога Сатурна), треть (триенс с головой богини Миневры), четверть (квадранс с головой полубога Геркулеса), одну шестую (секстанс с головой бога Меркурия) и двенадцатую (унция с головой богини Ромы) часть асса и более крупные в два, три, пять и десять ассов, у которых, кроме веса, разными была только цифра номинала. Шестнадцать ассов составляют сейчас денарий, хотя раньше, что видно по названию, хватало десяти. Денарий делали из серебра. Весил примерно, как греческая драхма. На аверсе изображена голова богини Ромы, на реверсе — братья-близнецы Диоскуры на лошадях и номинал — римская цифра «десять». Серебряными были еще половина и четверть динария, которые назывались квинарий и сестерций и отличались, кроме веса, цифрой номинала — «пять» и «два и буква S (семис)». Самое забавное, что сестерций считался равным четырем ассам, а не четверти денария. Золотые монеты были трех номиналов, причем, чтобы, наверное, позлить мою логику, обозначался он не в денариях, а в сестерциях — двадцать (чуть больше грамма золота), сорок и шестьдесят. Оформлены были одинаково — на аверсе голова бога Марса и номинал римскими цифрами, на реверсе — орел на молнии и надпись «ROMA». Воспринимались золотые монеты не столько, как деньги, сколько, как товарное золото. В общем, главной монетой был сестерций, почти все цены были номинированы в нем. Денарий воспринимался римлянами, скорее, как счетная единица, но пользовался уважением в дальних провинциях.
— Пойдем, отдам долг. Мы вчера получили деньги, — сказал Марий Пинарий.
— Давай мы лучше оставим у тебя вещи и вместе отправимся в ближайший трактир, где и пропьем твой долг, — предложил мой попутчик.
— Не возражаю, — быстро согласился декан.
Жил он в большой комнате на первом этаже, где стояло двадцать деревянных кроватей, по пять у длинной стены и проход посередине. Вещи мы сложили под его кроватью. Как меня предупредил Гай Публий Минуций, с ворами в римской армии расправляются быстро и беспощадно — прогоняли сквозь строй сослуживцев, вооруженных дубинками, но всякое может случиться, поэтому монеты и мелкие ценные вещи лучше носить с собой в кошеле или, что еще лучше, в потайном кармане ремня.
11
Вот что остается неизменным во все времена и во всех странах, так это распивочные, как бы ни назывались. Разве что сейчас нет плотного облака табачного дыма, потому что в этом плане все нынешнее население ведет здоровый образ жизни — абсолютно не курит. Тяжелые дубовые столы, которые трудно перевернуть, тяжелые длинные лавки, которые трудно поднять и применить в драке, дешевая толстостенная посуда, обязательно щербатая, заплеванный и залитый напитками пол и вонь перегара, кислятины и еще чего-то, не поддающегося определению потому, наверное, что состоит их множества неприятных запахов. Вино нам подали неразбавленное. Точнее, уже было разбавлено в пифосе, поэтому мы и не стали доливать в него воду, тем более, что она в Византии во все времена не лучшего качества.
— Собираешься вернуться на службу? — спросил Марий Пинарий своего заимодавца после того, как тот поведал о своих приключениях в Боспорском царстве.
— Пока деньги не кончатся — вряд ли, — заявил Гай Публий Минуций. — Хочу домой наведаться, родню повидать, гульнуть с друзьями детства.
— Тоже неплохо, — поддержал декан. — Но если бы ты сейчас вернулся в легион, тебе бы зачли в срок службы годы в плену.
Легионеры служили шестнадцать лет, получая десять ассов в день (чуть более девятисот сестерциев в год), после чего им вручали выходное пособие в размере годовой зарплаты и земельный участок неподалеку от того места, где служили, обычно на недавно покоренных землях. Поскольку новобранцев набирали в одно время и для определенного легиона, на дембель уцелевшие уходили одновременно и получали землю в одном месте, образуя источник романизации на оккупированной территории. В частности так будет романизирована будущая Румыния, где проходила граница со «скифами».
— Если я вернусь в легион через несколько месяцев, то и они будут мне засчитаны, как служба, — хитро улыбаясь, сказал Гай, вновь наполнив наши глиняные толстостенные чаши.
— Тоже верно, — согласился с ним Марий, сделал два больших глотка из своей и предупредил: — Только смотри, как бы тебя не обвинили в дезертирстве.
— Кому я нужен?! — отмахнулся Гай Публий Минуций.
— Как раз ненужных чаще всего и наказывают, — поделился жизненным опытом декан.
— Попробую в Риме устроиться в преторианскую гвардию. Есть там у меня одни знакомый, — поделился планами мой посиделец. — Они получают в два раза больше и служба легче.
— Их всего три когорты, туда просто так не протиснешься, — возразил Марий Пинарий.
— У меня теперь есть деньги, чтобы не просто так, — сообщил Гай и, решив, видимо, поменять тему разговора, спросил: — Не знаешь, как поживает моя Олимпия?
— Она теперь с опционом Луцием Плавтием из второй когорты, которая стоит в Перинфе. Вроде бы родила ему бастарда, — рассказал декан.
Легионерам запрещено вступать в брак, но сожительствовать и производить незаконнорожденных мог каждый.
— Она всегда была ветреной шлюхой! — с кривой улыбкой отреагировал мой бывший сокамерник, который во время нашей совместной отсидки все уши мне прожужжал этой Олимпией, любовь к которой, как и к другим падшим женщинам, ему была привита с рождения.
Как ни странно, посиделки наши закончились без обязательной драки. Нет, драка в забегаловке все-таки была, но мы в ней не участвовали, потому что мерились силами два местных пролетария. Военные во все времена смотрят на штатских, как на убогих, которым не выпало счастье ходить строем, поэтому в драку не вмешивались.
Переночевали в казарме манипулы. Вместе с Марием Пинарием нас пропустили во двор без вопросов. Места выделили на втором этаже в большой комнате, где так же вдоль стен располагались кровати, только не односпальные, а две общие, каждая на десять человек. На деревянные настилы была положена солома, которую накрыли солдатскими палатками, изготовленными из толстой просмоленной ткани, а сверху положили одеяла. Каждому римскому легионеру полагалось одеяло, которое нес на горбу или ехало за ним в обозе вместе с палаткой его контуберния — наименьшего подразделения римской армии из десяти человек под командованием декана. Они ночевали на привалах в одной палатке, поэтому слово «контуберний» можно перевести, как «живущие в одном доме» или «сопалаточники». В десятой контубернии второй центурии не хватало половины личного состава, поэтому половина кровати была свободна. На ней мы с Гаем Минуцием и проспали, как убитые, до утра.
В порту стояло много торговых галер под погрузкой или выгрузкой. По совету Мария Пинария мы сразу пошли к тем, которые грузились овечьей шерстью. Многочисленному и постоянно растущему населению Рима требовалось много одежды, а предпочитали римляне изготовленную из шерсти. Как ни странно, льняные, хлопковые и даже шелковые ткани были у них пока что не в моде, причем последние не только из-за очень высокой цены, а в первую очередь потому, что были тонки, плотно облегали тело и просвечивались, вызывая пошлые мысли у других. В общем, нельзя издеваться над согражданами, поэтому носи то же, что и все.