На гнума было жалко смотреть. Белоснежный цвет лица было не скрыть лесным мраком. Дрожь по всему телу не позволяла ему устоять в боевой стойке. Человек Тарек замотал головой то в мою сторону, то в его. Было видно, что он заметил странное состояние своего друга и это хоть и немного, но заставило его задуматься… Но почему же он сам не испытывает страха? Я никогда не слышал о такой сопротивляемости сфере страха. Любое существо испытывает чувство опасности. Даже у дождевого червя есть схожие этому инстинкты.
Человек с гнумом будто забыли обо мне и устроили словесную перепалку. Гнум боялся и пытался уговорить коллегу по несчастью от глупости. Человек же попал в крайне непонятную для себя ситуацию и пытался соображать, что, несмотря на абсурдность, полностью отключило его способность двигаться.
Уличив момент, я начал усиленно соображать. К счастью, бандиты отвлеклись друг на друга. Организм отказывается меня слушаться. Все силы уходят на то, чтобы не впасть в беспамятное забвение прямо здесь. Сейчас со мной бы справился и ребенок, вооружившийся палкой. Единственное, на что я все еще был в состоянии – это говорить. У меня есть пять-десять минут на то, чтобы уговорить эту крикливую парочку сделать то, что мне надо. Слова – мое оружие и спасение сейчас.
И если я не справлюсь, то погибну.
– Приветствую э-э-э… премногоуважУемый путник. Меня кличут Харном, а моего безмозглого друга – Тарек. Мы здесь по очень важным делам и никому… хм-м-м… ну вообще не мешаем и это… как бы и не планировали. Кто ты и о каком предложении ты говорил, брат? – слова гнума прозвучали словно согревающий бальзам на разломанное и вымотанное тело. Я попытался улыбнуться, но боль отдалась в челюсть и получился неприятный оскал. Плохо. Иногда мимолетная улыбка или многозначительный жест может решить судьбу целого государства. «Если выживу – обещаю натереть лицо крапивой и неделю тренироваться мимике и жестикуляции перед зеркалом», – ухмыльнулся я про себя своей гениальной идее.
Я попытался сказать, но не смог. Язык меня не слушался. Колоссальными усилиями я выудил из походной сумки мешочек с монетами. Теперь нужно передать его как-то гнуму.
Я прикрыл глаза и отключил свое сознание. Мне нужно совсем немного времени.
Леса нет. Врагов нет. Меня нет. Есть сила, мощь, величие… боль. Боли не должно быть. Я прошу уйти боль хоть на мгновение. Я очень люблю боль. Я благодарю ее за то, что она есть и предупреждает меня об опасности для плоти. Страх. Страха нет. Страх – это корень всего сущего, что можно назвать пагубным мышлением. Страх – это зависть, потому что ты боишься, что у другого больше, чем у тебя. Страх – это ревность, потому что ты боишься, что у тебя отнимут любовь. Страх – это лень, потому что ты боишься действовать. Страх – враг мысли и враг моего Я…
Я открыл глаза. Я смог выудить лишь малую крупинку силы. Мной слишком сильно завладел самый страшный враг любого мага – Страх. И эту толику силы я израсходовал на то, чтобы мимолетным движением кисти руки с вывихнутым пальцем отправить к ногам гнума холщовый мешочек с десятью золотыми монетами. В пальце неприятно хрустнуло, боль затмила глаза и мгновение я ничего не видел. Я погружался во тьму… она ждал меня так долго…
Встать!!! Я сжал кулак с повисшим пальцем и с хрустом вставил сустав на место. Боль и прилив злости в кровь сделали свое дело. Глаза прозрели и горели огнем, на лице проявилась дикая гримаса. Последнее и самое ненадежное средство выполнения задания Академии Хронистов – контролируемый гнев разрастался в груди. На былую вежливость сил уже не хватит.
– Там десять золотых монет… Отправляйтесь обратно в таверну и ждите… Получите еще двадцать золотых монет… Дело простое… Выполните – обогатитесь и уйдете куда хотите… Ослушаетесь – умрете… Без вопросов… Ступайте… – монолог получился очень обрывчатый, но выговорить эти, уплывающие во мрак сознания, отрывки мыслей удалось. Обессиленное тело страдало, но гнев отчаянно хотел рвать плоть врагов. Разум держал эти чувства в стальных оковах.
В недоумении человек приоткрыл рот, а гнум захлопал ресницами. Похоже Харн совершенно забыл, что мгновение назад он трясся от страха. Топор бессмысленно обвис в руке и царапал своим навершием землю. Мало кто смел когда-либо говорить с ними в таком тоне, да еще и угрожать расправой.
– Да я тебя!.. – очнулся Тарек и шагнул в мою сторону. Тень от тяжелого меча чиркнула по моей шее своим уродливым лезвием.
– Стой, Тарек… – тихо произнес Харн. Казалось, что гнум начал сходить с ума. Его лицо совершенно ничего не выражало. – Мы уходим… Будем ждать в таверне.
– Чегооо? – протянул Тарек, очередной раз останавливаясь на месте. – Да у него с собой еще двадцать монет. Замочим его и…
– Да послушай ты меня хоть раз в жизни, идиот!!! – взревел гнум. Если бы у меня были силы я бы, скорее всего, вздрогнул от такой неожиданной перемены в его голосе. – Ведешь себя как тупое животное. Хотя ты и есть животное…М-Ы У-Х-О-Д-И-М! – четко и по буквам выговорил он пораженному Тареку.
Харн нагнулся и поднял с земли походную сумку. Захватив с собой тлеющее полешко из костра, он развернулся и пошел на юг по уже протоптанному ими бурелому.
Тарек проводил непонимающим взглядом гнума и повернулся лицом ко мне. Страх! Человек долго смотрел на меня странными и казалось… умными глазами. Он решал, что ему делать. И он решил…
Уверенным шагом он двинулся на меня и… нагнувшись, поднял походную сумку гнума и его второй топор. Сам Харн же плелся через бурелом кустарников с поклажей Тарека и лишь с одним топором, совершенно не обращая на это внимания. Одарив меня напоследок взглядом, в котором читалось только «ещё увидимся», человек широким шагом последовал за своим трусливым другом.
Я остался сидеть. Глаза не видели, рот не открывался, тело давно уже не слушалось. Все свои силы они отдали ушам. Уши слышали, что человек и гнум в пол-лиге отсюда и не планируют возвращаться. Тело завалилось на бок… Тьма поглотила меня… Я так давно ждал эту тьму…
Тук............. Тук............. Тук.............
Спасибо тебе, Сердце…
Сегодня я выжил…
Глава 2. Кавасар
Редкие лучи солнца пробивались сквозь кроны исполинских деревьев. Запах тлеющих углей и утренней росы приятно отдавался в груди. Холод, на который я по началу не обращал внимания, морозил руки. Теплый пар изо рта говорил диким обитателям леса, что скрюченный тюк темной ткани на земле у прогорелого костра – живой.
Я попытался встать. Тело сначала слушалось, а потом с возмущением заныло болью. В глазах потемнело, и тьма снова позвала меня в свои объятия…
Я проснулся во второй раз. Запах углей и утренней росы пропал. Солнце светило высоко над головой. Громкий стрекот насекомых рассказывал мне о том, как лес, что не щадит время тех, кто забрался сюда из Срединного Пояса, дышит полной грудью.
Тело все еще отдавалось болью, но, по крайней мере, уже слушалось. Закрыв глаза, я попытался нащупать сознание, но понял, что сейчас моё «телесное» сильно преобладает над разумом и бросил эту затею. Со стоном я сел и осмотрел себя. Весь в ссадинах, синяках и царапинах. Одним из эффектов настоя цветка Анаарта является игнорирование организмом боли от увечий. Палец опух и сейчас был в два раза шире, чем обычно. Обувь вся протертая и в нескольких местах прохудилась, плащ порван. Целы были только капюшон, да походная сумка.
Гул в голове мешал сосредоточиться. Я должен идти. Бандитская парочка, скорее всего, дойдет до таверны. Но как долго они меня будут ждать? Судя по времени, они еще в дороге и будут идти еще пять, максимум семь часов. Я точно не смогу в своём состоянии их нагнать за то же время, что мне понадобилось ночью.
Я поднялся на ноги, которые с возмущением дали понять, что еще не хотят работать.
– Надо, – ответил я ногам вслух, – иначе никак. Никак…
Я шел быстрым шагом, преодолевая боль и усталость. Сильно упрощало дело то, что ступал я по проторенной тропе. Бандиты очень грубо крушили все препятствия на своем пути. Мешающие им в дороге буреломы и кустарники были срезаны тупым и очень тяжелым орудием. Например, несуразным двуручным мечом. «Да сколько же сил в этом Тареке?», – про себя позавидовал я. Я всегда был жилистым и довольно ловким – спасибо крови альва. Но вот мускулатуры мне не доставало. В Академии некоторые силовые учения давались мне весьма непросто.
После трех часов быстрым шагом я замедлился. После еще двух – мне пришлось остановиться и отдышаться. Вскоре ноги начали стремительно слабеть. Я умудрился споткнуться о торчащий корень и, потеряв равновесие, свалился навзничь.
– Ч-черт! Тоже мне альв, – выругался я громче чем следует.
Я встал, подумал и бесцеремонно усевшись прямо на злосчастный корень, достал из сумки маленькую деревянную фляжку и сделал небольшой глоток. Неприкосновенный запас горячительного теплом отозвалось во всем теле. Положив фляжку на место, я с улыбкой во весь рот продолжил свой непростой путь, ставший слегка веселее.
Оставшуюся дорогу я старался больше накопить сил, чем потратить и несколько раз закрывал глаза, вслушиваясь в себя. Но сосредоточиться никак не получалось. Мысли о том, что самое сложное еще впереди не давали очистить разум. Солнце заходило за горизонт, когда я вышел на полянку, где вдалеке виднелась, просевшая в одну сторону, таверна «Старый Дубок». Таверна, к которой я уже начал привыкать…
***
– Где ты был? Ну! – с ходу выпалила Шеня. Ее миловидные пухлые щеки быстро менялись в цвете. – Почему я должна делать все одна? Ты забыл какой завтра день? Вон уже первые гости на пороге!
Кухарка была рассерженная, но все же предложила мне ломтик чёрствого хлеба с рыбьей икрой. Ее лицо было озабочено моим длительным отсутствием, но она не стала задавать лишних вопросов.
Я не забыл какой завтра день. День Памятства. Три крупнейших государства Известного Мира, открывают в столицах друг у друга грандиозные ярмарки. Яства, специи, шелка, амуниция, развлечения – всё что душе угодно. Вот уже столетие Бескровной Войны короли раз в год кичатся друг перед другом своим благополучием. Каждая держава хочет показать, что у них дела обстоят лучше, чем у соседа за Разломом и, ради этого опустошают свою казну. Потому что, если у соседа лучше, значит ты слабее его, а если ты слабее, то Бескровная Война может стать резко Кровавой Войной.
Срединный Пояс, где Время щадит всех и каждого, уже очень и очень давно страдает от перенаселенности. Ярмарки эти не окупают и половины своих вложений со стороны государств, но, при этом, привлекают торгашей всех мастей, чей товар более востребован. Огибать Разломы через Лес Полувременья, чтобы слишком дорогое продать бедным или ненужное – богатым, дело совсем неприбыльное. Меч везде останется мечом, и неважно, владенская, строгаская или хашаарская гравировка на его эфесе. Тем не менее, это единственный день в году, когда таверна «Старый дубок» не выглядит заброшенной.
И именно к завтрашнему дню я должен успеть…
– У меня были дела, Шеня, – улыбнулся я кухарке самой широкой улыбкой, какой только мог; и с удовольствием откусил от бутерброда солидный кусок. Я очень сильно проголодался. Все тело ныло и саднило, но лицо я берег специально. Именно поэтому добрая Шеня не заметила ничего необычного, – Ты мне лучше скажи. Вон те два господина давно здесь сидят? Что-то они кислые какие-то…
– Да часа три уже сидят и пьют. Тихие они какие-то… Второй раз уже у нас. Помнишь, сидели крикливые такие пару дней назад? Видать не срослось у них что-то, – на последних словах Шеня язвительно хмыкнула. Она не любила таких гостей. Больно уж часто они доставляют проблем. Да и после таких типов всегда очень грязно.
– Ясно… О-о! Неужели Борак им баранинки положил холодной? Я-то думал он кухарство свое фирменное на завтра готовил, – сделал я вид, что страшно удивился, – Эх, столько историй о нем слышал, а вот попробовать не довелось.
– Так они как пришли, так сразу серебряк сунули нам под нос, да забухтели, мол, чтобы не беспокоили их, а только подходили и подливали эля в чарку, – возмущенным шепотом сказала Шеня. – Вот Борак на радостях их и приголубил. Только вот потом бубнил себе под нос, что жрут они много. Мяска-то скряга закупил всего ничего. Мол, на карасях в прибыль выйдет. Ха!
– Значит, как только пришли… – задумался я и подсчитал в уме нехитрую арифметику. У меня час. Или два. В зависимости от надежности слов Шени, – Ладно, пойду подготовлюсь и сразу же обратно. Не смотри на меня так. Я быстро.
Кухарка покачала головой, развернулась и, схватив со стола поварёшку, направилась к чугунному казану с кашей. На полпути к выходу из кухни ноги мои остановились. Я попытался взять себя в руки.
«Я должен…», – сжимая кулаки, нелепо пытался я оправдаться. Опухший палец сразу же стал болеть еще сильнее.
«Должен», – я закрыл глаза. Шеня мешала горячую ячневую кашу с редкими кусочками мяса и тихо посвистывала незамысловатую колыбельную:
«Ля-ля-ля, та-та-та…
Зайки мои… сына ты мой и дочка моя…
Люблю-ка я вас… ля-ля-ля, та-та-та»
Она не поняла еще, что я не ушел и стою за ее спиной со сжатыми кулаками и закрытыми глазами. Я пытался ни о чем не думать. Я знал, как это делать всю свою жизнь. Тот, кто считает, что это тяжело – неосознанно строит себе стены. Не думать – это именно то, что нельзя считать сложным. Глубоко дышать? Зачем? Дыши как хочешь. Ведь концентрация на дыхании – это подсознательные мысли. Дыхание придет само. Глубокое, тихое… Мы втягиваем в себя воздух не задумываясь. Зачем же тогда думать об этом, когда твоя цель в противоположном? Представить воду или огонь? Зачем? Так ты в своём подсознании создаешь образы воды и огня, а ведь тебе нужно Безмолвие. Думаешь, что ты не думаешь? Ошибаешься! Ведь ты об этом уже думаешь…
– Прости…
Шеня не услышала моего шёпота.
Последний отголосок мысли слетел с языка, чему я не успел удивиться. Ведь в сознании мгновенно стало пусто.
Шеня пыталась спрятать от Борака большую, доверху наполненную кашей, тарелку. Добавка для молодого полуальва, в котором она иногда воображала убитого клаахатами сына, ставшего статным и трудолюбивым мужчиной.
Я вышел из кухни в главный зал. Гнум и человек сидели в углу и о чем-то перешептывались. При должном старании я бы услышал, о чем они говорят. Но сейчас мне это уже неважно. Они здесь, и при любом раскладе сделают то, что мне надо. Борак рубил дрова на задах и еще не знал, что я вернулся. Мне к нему не надо. Сейчас только мои руки, ноги и язык выполняют указание Академии Хронистов. И они не собирались напрягаться бессмысленно.
Перед тем как действовать, я подошел к Харну и Тареку и попытался забрать их грязную посуду с рыбьими костями и недоеденными кольцами жаренного лука с солью.
– Стоять! – гнум резким движением схватился за тарелку. – Ты что слепой, мальчишка? Не видишь, что тут еще осталось?
– Простите, господин, – как можно более жалостливо стал я извиняться. – Я не заметил, господин.
– Пшёл отсюда пока цел. Альвеныш, тьфу! – гнум сплюнул мне под ноги, но в последний момент я успел убрать свой сапог в сторону. Не хватало еще в самый ответственный момент поскользнуться на тягучем гнумьем плевке и расшибить себе голову. История с корнем в лесу преподала мне небольшой урок – не доверять своей крови.
– Да, господин! Простите, господин! – затараторил я, но глаза мои были стеклянными и пустыми. Не поворачиваясь спиной к «благородным господам», я в полупоклоне попятился к лестнице на второй этаж таверны.
«Если ты не думаешь, то и о тебе не думают». Гнум почти мгновенно потерял ко мне интерес. Под тарелкой, которую я только что хотел забрать, остался лежать сложенный пергамент с дальнейшими указаниями. То, что гнум мог читать, я нисколько не сомневался.
Поднявшись наверх, я закрыл за собой дверь и оглядел комнату, что служила мне домом и убежищем долгих полгода. Затхлый запах гнилого сруба, шелест листьев за единственным окном, скрип прогнивших половиц и чертыханье Борака во дворе когда-то были для меня родными. Но время это прошло и сейчас разум закрылся от тех ощущений. Мне пора собираться в долгий путь.
***
– Ааарх! – колун со свистом опустился на полено, разрубая его пополам. У Борака сегодня было хорошее настроение. Он радовался заработанной серебряной монете.
«Всё равно жалко баранинки», – со вздохом подумал Борак. Когда-то давно, пять или шесть… а может даже тридцать лет назад, молодому юноше Бораку этот рецепт холодной баранины со специями рассказала его жена Алина. Молодая и красивая, она со слезами провожала его в путь.