Теперь я смотрю на все эти гнилые подпорки в шахте с опаской. Не хватало, что бы нас завалило. А ещё угольная пыль — мы же её вдыхаем, и непонятно как это отразится. А у меня все магические способности заблокированы, чтобы себя хотя бы изредка подлечивать.
Мы выходим к началам рельс. В углублении стоит множество старых вагонеток. Мэлс хватает одну и ставит на пути, немного протолкнув её вперёд, добавляет к ней вторую.
— Норма — две таких вагонетки. — говорит он.
Мы всё углубляемся, толкая пустые и скрипучие «тележки» по рельсам. На развилке сворачиваем влево, и через десять минут останавливаемся в тупике. Тут уже работает пару человек, и их тележки стоят первыми. Они с интересом нас рассматривают, но потом возвращаются к своим делам.
Работа оказывается сложная, я выдыхаюсь уже через час. Двое наших соседей в это же время заканчивают, и укатывают тележки. Мэлс убирает наши с пути, а потом возвращает и придвигает ближе. Он наполняет свою раза в три быстрее меня.
— Ничего, твою тоже заполним в срок. — он утирает пот со лба.
Смотрю — в его уже почти половина, а в моей только на дне несколько угольных камней. К нам подходят трое, я встаю и напрягаюсь, перехватываю кирку поудобней.
— Шаль… — шипит мой напарник, выходит вперёд, спрашивает гостей: — Чего надо?!
Хорошо бы узнать, что это за «Шаль» такая, слышу уже не первый раз. Непонятное ругательство, возможно имя какого-то злого бога.
— Девку твою надо. — улыбается один из них. — Тебе всё равно незачем, нам уже рассказали, так чего не делишься?
— Идите отсюда, пока целы. — хватает своё «оружие» поудобнее.
Я делаю тоже самое, и встаю рядом. Гости молча двигаются вперёд, я замахиваюсь на ближнего. Он хитрым движением выбивает у меня из руки кирку, ударом в грудь отправляет на землю. Дыхание перехватывает, голова кружится. Я только успеваю заметить, что Мэлса уже повалили и избивают ногами.
— Стойте! — кричу изо всех сил. — Не бейте его, я всё сделаю!
— Нет, дура! — орёт мой друг.
А ведь и правда — я ему ничем отплатить не могу. Он даже трахнуть меня не сможет. А про то, что нет никакой «мамы целительницы» и сам догадался. И несмотря на это — всё равно заступается за меня, помогает. Что это — если не друг?
— Закрой рот. — спокойно говорит один из гостей, и бьёт Мэлса. — Что бы не брыкалась, а то мы уже в курсе, какая ты боевая.
Они подходят, окружают меня. Разворачивают, связывают руки впереди. Непонятно откуда у них тут верёвка. Толкают к стене, и первый пристраивается сзади. Я зажмуриваюсь, чувствую, как на мне рвут трусы.
— Мы тебя и подружку твою теперь защищать будем, ты главное обслуживай только нас троих, может ещё и часть нормы подкинем, если понравится. — шепчет он, входя в меня. — Мы тут давно уже, всё и всех контролируем, так что всё будет хорошо.
Двигается быстро и резко, хватает и больно мнёт грудь, шепчет что-то. Когда кончает — громко вздыхает, и ещё какое-то время извергается прямо в меня. Я ещё сильнее зажмуриваюсь, не издаю ни звука, опять текут слёзы из глаз.
— Ух, вот это да, не то, что с нашими девками — уже все поношенные. — треплет меня за мокрую щёку.
Я не двигаюсь, сзади пристраивается следующий. И когда он только собирается, заставляя меня ударами раздвинуть ноги шире, раздаётся крик:
— Ложись!
Падаю на землю, слышу неприятный чавкающий звук. Смотрю — а у того, что собирался меня только что насиловать, кирка в груди.
— Ах ты бешеный! — кричит его друг, и идёт вперёд.
— Стоять! — Мэлс замахивается на гнилую распорку, заставляя их остановится. — Чудо, иди сюда!
Я кое как встаю, и бреду к нему. Когда оказываюсь рядом, он резко бьёт по дереву. Балка лопается, всё начинает дрожать. Насильники приходят в движение, а Мэлс толкает на них тележку, отправляя одного обратно. Второго я встречаю ногой, которую он перехватывает и отбрасывает меня, больно выворачивая.
— А-а-а! — кричу от боли.
Моему другу хватает этой заминки, он всаживает кирку в грудь оставшемуся врагу. Слышим грохот и страшные звуки, сердце бешено бьётся, но я не могу встать. Ногу не сломали, но сильно вывихнули. Мэлс сносит ещё пару деревянных столбов, подхватывает меня, и бежит на выход.
— Обвал! — орёт что есть мочи, что бы все слышали.
А обвал похоже и правда будет. Дрожит всё — земля, стены, потолок. Все деревянные распорки, которые мы пробегаем, вот-вот развалятся и тогда мы окажемся тут погребены. Я даже не знаю глубины всего этого, нас ведь никогда не найдут. От этих мыслей становится страшно.
«А может это правильно?» — думаю отстранённо. — «Закончатся все мои «приключения» в другом мире, может хватит уже?»
— Обвал! — кричит Мэлс в последний раз.
Он вбегает на портальную плиту, зрение снова затуманивается, и через секунду я вижу солнечный свет в проёме двери. Мы выходим на улицу, здесь толпа и никто на нас не обращает внимания. Здоровяк несёт меня прямо в барак, и кладёт на одну из полок.
— Зачем же ты так, а? — он осматривает мою ногу, потом что-то нащупав, резко дёргает. Рвёт веревку на руках. Лицо в крови и разбито, и даже несмотря на это он улыбается.
— Ай! — кричу, и отвечаю: — А ты зачем так, ну поимели бы они меня, да и хрен с этим. Этот, комендант, вообще бесплатно берёт.
— Не говори так. — качает головой, забирается рядом и обнимает. — У меня сестра почти как ты, совсем ещё девчонка.
— Где она сейчас? — спрашиваю, смотря в пустоту.
— Успели эвакуировать в Гуром, где-то на границе ваших лесов. — отвечает, гладя по голове.
— Это не мои леса. — бурчу себе под нос. — Я полукровка. Никому не нужная, бесполезная полукровка.
— Брось, ты красивая, хорошая и добрая девушка, найдёшь себе достойного мужа, родишь, всё у тебя будет хорошо. — шепчет мне на ухо.
Знал бы он, что я обо всём этом думаю, и кто я на самом деле — не говорил бы этого. Но я молчу, он хороший человек, один из немногих, которых я тут встречал. Новая жизнь и новый мир оказались жестокими и неказистыми.
— Будь осторожней, не сдавайся, держись. — он откидывается на кирпичную стену.
— Что ты задумал? — смотрю на него прищурившись.
— Ничего. — улыбается. — Будет допрос, скрыть мы ничего не можем, а за порчу имперского имущества наказание одно — смерть.
— Почему так. — беру его за руку. — Только я встречаю хорошего человека, и…
Утыкаюсь в его грязное плечо, и в этот раз рыдаю, всхлипывая. Он прижимает к себе, и ничего не отвечает. Слов больше не нужно, их просто не хватит, что бы выразить все чувства — злость, безнадёжность, тоска и грусть. И всё это помноженное друг на друга.
А ещё эти непонятные слёзы — я постоянно рыдаю. Не знаю в чём причина — гормоны, или вся эта ситуация, в которой нахожусь. Может быть так же рыдал бы, будь и в своём теле. Я же жил в тепличных условиях, а потом всё это случилось.
Через пол часа мы слышим команду с улицы, всех выгоняют на местную площадь. Снаружи уже собралась толпа, на нас кто-то показывает пальцем. По-моему, это та женщина что не хотела давать нам еду с утра. Сейчас она разговаривает с солдатом.
— За мной. — говорит военный, подойдя ближе.
Мы идём, а я вижу торжествующую улыбку женщины — она радуется, что отомстила. Видимо в шахте что-то видела, поняла, и быстрее решила выслужиться. Как всё глупо получилось — не будь той перепалки с утра…
— Нашёлся бы кто-то ещё. — пожимает плечами Мэлс.
— Ты мысли читаешь? — смотрю на него удивлённо.
— Я вообще то сам с собой говорил. — улыбается. — Видимо мы думаем одинаково.
Нас приводят в административное здание. В коридорах простенькие деревянные лавки, ходят люди в форме и обычной одежде, по бокам коридоров деревянные двери. Если бы не знал, что в другом мире — то вероятно решил, что попал в царское правительственное здание-музей.
Мы заходим в одну из дверей, стены помещения оштукатурены в серый цвет. Тут широкий стол, за которым сидит комендант и лекарка. Видимо они самые старшие, во всяком случае сейчас.
— По предварительным данным — эти двое. — говорит солдат, который нас привёл. — Продолжаем расследование и поверхностные допросы.
— Хорошо, сержант, выйдите. — тихо говорит Ривус, и когда мы остаёмся одни, обращается ко мне: — Что там произошло?
— Где именно, хозяин? — делаю вид, что не понимаю.
— Отвечай, шлюха! — он встаёт и визжит.
Голову пронзает сильнейшая боль, я хватаюсь за виски руками и падаю на пол. Мэлс стоит как вкопанный, не двигаясь, и видимо не может проронить ни звука. Боль отступает, а я чувствую, что нужно говорить, и выдаю:
— Трое хотели меня изнасиловать, мой друг меня защитил и случайно разрушил подпорку, хозяин.
— Случайно? — это уже спрашивает девушка. — Отвечай!
— Я не знаю. — сквозь боль, всё-таки получается сказать неопределённо.
— Рассказывай ты. — комендант садится на место, и смотрит на Мэлса.
И он всё рассказывает, ничего не скрывая, вставляя в нужных местах всякие ругательства, например — «имперские ублюдки не умеют строить». А я понимаю — он хочет умереть, так и не смирился. И сейчас ему легко, а мне наоборот — тяжело.
— Понятно, шлюха пусть возвращается в конуру. — он тяжело вздыхает, смотрит на моего друга. — А с тобой сейчас разберёмся.
— Граф, можно ли мне провести кое какие процедуры с ней? — вдруг встревает Нейя. — Вашей дочери тоже было бы полезно поучавствовать.
— Хм, да, конечно, забирай. — отмахивается Ривус.
Она встаёт, и идёт к выходу, а меня тянет следом. В коридоре уже стоит её больная на голову подруга. Мы идём к двери на улицу, и она спрашивает:
— Что там случилось?
— Твой кастратик устроил обвал в шахте, всё из-за этой дуры, не могла там кому-то дать. — она показывает на меня пальцем. — Дворняги, а всё туда же — строят из себя не пойми что.
— Да, надо было ему руки отрезать ещё. — мечтательно произносит помощница. — Сделать клизму, и отправить в мужской барак с самыми отмороженными, да посмотреть, что бы с ним сделали.
Девушки идут впереди, сейчас на обеих серые рясы лекарей. Мы заходим в тот самый дом, где висит знак целителей. В тот самый, где издевались над Мэлсом, посмевшим дерзить коменданту.
Внутри всё очень похоже на обычный медицинский кабинет из моего мира. Стены из кафельной плитки, пару столов из металла, похожих на операционные, на каждом постелена серая чистая простыня. У них есть захваты для рук, ног и шеи. Меня это пугает, но стараюсь не думать о плохом. По стенам стоят различные столики с инструментами — ножницы разных форм, зажимы и щипцы, скальпели. Они даже не помыли меня, я весь в угольной крошке и пыли.
— Ложись сюда. — белокурая показывает мне на один из столов. — Одежду снять.
Я полностью разоблачаюсь, не остаётся даже трусов. Взбираюсь на высокий столик, и ложусь на холодную поверхность, пачкая всё вокруг.
— Ты рассказала Никосу? — спрашивает свою подругу садистка. — Как он отреагировал?
— Радовался, сказал, что сейчас у меня в животе барон. — улыбается лекарка. — А когда родится, будет уже графом.
— О, подруга, я же говорила — нужно было всё рассказать! — смеется черноволосая. — Поздравляю!
— Спасибо, но меня беспокоит ситуация на фронте, началось отступление. — качает головой девушка. — Надеюсь, меня из этой дыры отзовут, вместе с тобой.
— Ага, тут уже становится скучно.
Амара застёгивает у меня на руках и ногах манжеты из кожи, потом такой же на шее. Перетягивает крепко, я даже боюсь, что задохнусь. Дышать можно, но как-то тяжело.
— Хозяйка, простите что спрашиваю, а что сейчас будет? — улыбаюсь неуверенно, смотрю в потолок.
Чувствую, что больше не могу проронить ни звука, она мысленно мне запретила. Начинаю дрожать от страха и неуверенности. Я не понимаю, что они собираются делать, это страшнее всего.
— А мне нравится, когда они кричат. — пожимает плечами подруга лекарки.
— Прекращала бы ты с этим. — безразлично говорит Нейя. — Смотри внимательно, видишь ауры?
— Да.
Девушки водят у меня руками над животом, беловолосая продолжает:
— Смотри как красиво переплетаются и как отличаются, эльфийская преобладает у матери, а у плода человеческая. Она полукровка, а плод — будущий квартерон. Многие думают, что в таком состоянии это ещё не разумное существо — на самом деле это не совсем так.
— Отсюда подробнее, подруга, это же для меня открывает новые горизонты! — радостно восклицает любительница чужой боли.
— Да, даже могут чувствовать боль, страх, хоть и не совсем осознанно. — поясняет девушка. — Смотри, обрываем одну ниточку связи с материнским организмом.
Чувствую ноющую боль, начинаю часто дышать.
— Дёргается! — черноволосая хлопает в ладоши.
— Мы можем через этот страх и боль, которые сейчас чувствует плод, немного восстановить свой резерв. — улыбается Нейя. — Смотри, режем следующую.
— Но некромантия и магия смерти запрещены! — Амара вопросительно смотрит на подругу.
— Ничего, чуть-чуть можно, никто не узнает.
«А-а-а-а!» — беззвучно кричу я.
Боль нарастает, сначала ноющая, потом режущая. Она становится всё сильнее, я дышу чаще и, кажется, начинаю дёргаться, несмотря на запрет ошейника.
— Смотри, нити материнской ауры пытаются удержать связь. — они смотрят на меня, у обеих светятся глаза. — За этим забавно наблюдать, перерезаем другие ниточки, и материнская аура в панике тратит силы и пытается восстановить всё новые повреждения. Не нужно даже оперативного вмешательства, как только все связи разорвём на астральном уровне — плод умрёт, а мы лишь немного его подтолкнём наружу.
— А если вот так! — Амара что-то делает.
Я начинаю извиваться и пытаться вырваться, боль невыносимая. Перед глазами круги, а в голове только единственная мысль:
«Не надо, пожалуйста, нет, ты же тоже мать, зачем ты это делаешь, прошу!»
Вдруг всё кончается, тьма перед глазами, а потом я будто смотрю на себя со стороны. Вижу привязанное и грязное тело, двух лекарок, как будто парю сверху. Вижу их ауры и свою. А ещё — трепыхающийся свет у себя в животе. Кажется — он зовёт меня, пытается что-то сделать, но у него не получается. Он и правда в какой-то степени разумен. Вернее, не сам он — а сущность. Душа? Возможно, кто же это разберёт.
Пытаюсь рвануться вперёд — но меня что-то удерживает. Только сейчас замечаю рядом очень яркий свет, и понимаю кто это. Богиня. Она держит меня тут, что бы я ничего не чувствовал.
— Сука, что ты делаешь, отпусти! — кричу на неё.
Чувствую, как она отрицательно качает головой, хоть я этого и не вижу — только странный, слепящий и холодный свет.
— Помоги мне, сожги этих тварей, давай же! — ору изо всех сил, непонятно, как и чем.
Опять отрицательный ответ.
— Тогда дай мне вернуться, он зовёт меня, сука, ты разве не видишь, он уходит, я должен быть с ним!
Под моим телом, там, где начинаются ноги, уже всё залито кровью. Молчание, никаких эмоций. Рвусь обратно, она какое-то время меня продолжает удерживает, но вскоре отпускает. Я резко ощущаю тело, страшную и жуткую боль. На секунду, то, что во мне, успокаивается, а потом я чувствую зов.
— Смотри как держится крепко. — черноволосая радуется. — Это потому, что мать и он маг?
— Да.
— А-а-а-а! — кричу изо всех сил, ломая блокировку ошейника.
Дёргаюсь, но ремни держат крепко.
— Вот поэтому я и привязываю их, иначе могут слететь всяческие запреты. — осуждающе качает головой Нейя. — Сейчас ошейник вернёт контроль, и заткнёт животное. Из-за магических способностей, при таких воздействиях могут временно слетать простейшие запреты.
— Смотри, выходит! — опять радуется монстр в теле девушки.
Чувствую, что всё кончено, больше нет никакой связи. Ничего нет, я хочу умереть. Я просто хочу умереть, и сейчас самый подходящий для этого момент — пока ошейник пытается перехватить контроль надо мной.
В глазах мутнеет, дыхание перехватывает, становится страшно, но я не останавливаюсь. Я уйду за ним, должен же кто-то проводить моего ребёнка в загробный мир. Пусть это будет мать, или отец — не знаю как в данной ситуации будет вернее. С меня хватит.