Они опять спорят. Солдат за то, чтобы меня казнить, а девушка против. Я поддерживаю солдата, но сказать ничего не могу. Максимум на что способен — открыть рот для дыхания. Как же она не понимает, лучше смерть, чем всё остальное. Тем более в плену.
Повозка останавливается, слышу разные звуки — вокруг много людей. Кто-то впереди спрыгивает с телеги, она качается вместе с моим телом. Надо мной нависают двое бородачей в чёрных мундирах, один из них приказывает:
— Вставай и иди за мной.
Я молча поднимаюсь, несмотря на боль, и спрыгиваю с простой телеги. Ощущение — что это моё желание, что это я захотел встать, спрыгнуть и идти за ним. Какое же дерьмо, как же плохо, я не хочу так!
Теперь могу двигать головой, смотреть в разные стороны. Вижу большую, серую каменную стену, за ней огромный замок с круглыми башнями. В стене есть широкий проход с воротами, где скрывается спина сержанта. Я это определил по вышивке на его мундире. А за ним уходит Селти, не оборачиваясь.
Меня же ведут в обход, через другой вход. Мы проходим за стену, и упираемся в каменное здание. Заходим в заднюю дверь, спускаемся по лестнице в тёмный подвал. Иду по рядам камер, видимо для преступников. Почти все пустые. Меня заводят в последнюю.
Я вдруг расслабляюсь, понимаю, что снова могу управлять телом. При этом солдаты ничего не говорили, видимо команды вслух не обязательны. Один из них резко подходит, прижимает меня к стене. Пытаюсь его оттолкнуть, но не получается — я очень слаб сейчас. Что-то выкачивает из меня силы, и это «что-то» у меня на шее.
— А ты ничего, думаю повеселимся. — из его рта воняет, хочется блевать.
Он суёт руку мне в штаны, это легко — на мне только рубашка и не подпоясанные портки, сняли даже сапоги. Водит там рукой, вставляет один палец, смеется.
— Шлюха то уже опробованная, и это отлично! — радуется и смеется.
— Клер, уймись. — говорит ему второй. — Её сказали пока и пальцем не трогать, иначе баронесса нас всех тут вздёрнет.
— Да кто она такая?! — возмущается первый, и лапает мне грудь. — Из этого ихнего, как его там — Арино. Даже не нашенская.
— Она будущая жена графа Астора, так что делай выводы. — второй уходит.
Клер нехотя отпускает меня, говорит:
— Ничего, уедет эта дурёха, мы с тобой поиграем.
— Пошёл ты, урод. — плюю в него.
Слюна попадает на мундир, он снова смеется, подходит. Смотрит мне в глаза с улыбкой, потом резко бьёт в грудь. Я падаю на холодный каменный пол, пытаюсь отползти, и получаю сапогом под рёбра. Опять куда-то уходят силы, не могу пошевелить даже пальцем.
— Я люблю, когда змейки вроде тебя, сопротивляются. — обходит с другой стороны, снова бьёт по рёбрам. — Я тебя научу быть хорошей шлюхой, и для этого мне не понадобится ошейник.
Ещё один удар, и он уходит. А я сворачиваюсь на полу, и плачу, натягивая штаны. Как будто одежда может меня защитить от того, что будет завтра, или послезавтра. Точнее — сразу, как уедет девушка.
— Я справлюсь…Я справлюсь…Я справлюсь… — шепчу себе, забираясь на солому в углу. — Я сильный, всё будет хорошо, мне даже боги ответили.
Вспоминаю взгляд богини, жалостливый и скорбный. Вою от бессилия, рыдаю ещё сильнее, закрывая лицо руками.
— Почему я, за что?! — кричу, и слышу эхо. — Почему-у-у-у?!
— Закрой свою пасть! — рявкают из коридора.
И я замолкаю, не в силах ослушаться. Лежу так какое-то время, закрываю глаза, и засыпаю.
***
— Проснись, эй, вставай. — кто-то осторожно толкает меня в бок.
Я открываю глаза, смотрю на знакомое лицо. Девушка сидит рядом на корточках, чуть улыбается. Я тоже пытаюсь ей улыбнуться, но тут вспоминаю всё, что произошло, и на глаза наворачиваются слёзы. Всхлипываю, она меня обнимает.
На ней сейчас зелёное длинное приталенное платье, уложены волосы в простенькую, но аккуратную причёску. Нанесено немного косметики, это делает её ещё чуть взрослее и строже.
— Не плачь, я всё устроила, тебя не казнят — ты теперь военнопленная. — лёгкая улыбка. — Это всё что я могла, прости.
— Ты не понимаешь, лучше бы они казнили меня. — держу её за руку. — Что же ты наделала, они же меня…
— Они боятся графа, я им запретила тебя трогать. — поясняет девушка. — А чуть позже тебя отправят в лагерь для таких же, рано или поздно — обменяют, ты окажется у своих.
— Там нет моих, Селти, они же меня тут… — опять плачу.
— Это всё что я могла. — снова повторяет. — Держись, ты сильная, ты справишься.
— Забери меня к себе, ты же можешь, возьми — я лучше у тебя с ошейником буду ходить. — уговариваю девушку. — Всё что хочешь, любые твои приказания, только забери отсюда!
— Чудо, ты не понимаешь. — гладит меня по голове, прижимая к себе. — Граф, он, в общем он не выдержит. Всё может закончится плохо, для тебя и меня.
— А как же тогда ты? — смотрю ей в глаза серьёзно.
— Я не знаю, это уже другая история, и скорее всего тоже очень печальная. — качает головой, поднимается. — Мы больше не увидимся, держись, и не вздумай умирать.
— Не уходи, прошу. — шепчу я.
— Сколько тебе лет, Чудо? — она берёт меня за подбородок.
— Восемнадцать. — шмыгаю носом.
— Всего восемнадцать, а уже столько пришлось пережить. — Ещё раз обнимает. — Мне сорок, Чудо, и я только сейчас поняла, что ты почти ребёнок. Там, в лесу, когда ты в броне и с мечом — это не так бросается в глаза. Но сейчас…
Она встаёт, идёт к двери.
— Помнишь, я говорила, что не смогу простить тебя? — у самого выхода спрашивает она.
— Да. — сглатываю.
— Я прощаю, Чудо, прощаю и прощаюсь. — она уходит, а солдат закрывает дверь в камеру.
Падаю в угол, на измятую солому, и глотаю слёзы. Серые стены, каменный пол, темнота и холод. Холодный ошейник на шее, который я не могу снять. Я пробовал, там даже есть застёжка — но она не поддаётся, не двигается. Я теперь остался совершенно один.
— Вы, как военнопленная, должны пройти процедуру допроса. — слышу бесстрастный голос. Пытаюсь понять, сколько я так пролежал — может быть час, но вполне возможно, что и больше.
Поднимаю голову, дверь в камеру снова открыта, на пороге стоит человек в тёмной рясе. Капюшон полностью скрывает его лицо, кроме одной фразы, он больше ничего не говорит. Подходит, кладёт руку мне на голову.
— А-а-а! — кричу от боли, запрокидывая голову и отталкиваю его руку.
— Не двигайся, тварь, и сиди ровно! — знакомый голос от двери. Того самого стражника, который обещал меня изнасиловать.
Не могу сопротивляться, выпрямляюсь и сижу ровно. Мужик в балахоне, видимо маг, подходит снова и кладёт руку мне на макушку.
Приходит боль, сильная, раздирающая. Но я ничего не могу сделать. А следом за ней возвращаются воспоминания. Самые гнусные, плохие, и злые. Убийство беременной, убийство в лесу, изнасилование. Маг просматривает мою память, словно видеофайл. Возвращая и перематывая на нужные моменты. А я переживаю всё по новой.
Особенно его интересует изнасилование, он смотрит его снова и снова. Я опять избитый, лежу на мокрой траве, рядом дорога. Меня поднимают за шкирку и приставляют к дереву. Снова и снова, раз за разом. Ему нравится этот момент, я не знаю почему — видимо он извращенец или несостоявшийся насильник.
— Я могу смотреть только в пределах месяца. — слышу голос мага.
— И что там? — это тот мужчина, что разговаривал с Селти, когда я был в повозке, сержант.
— Она определённо имеет отношение к вооружённым формированиям врага, действовали слишком слаженно для необразованных разбойников. — маг выходит. — Но учитывая обстоятельства, можно признать и разбойницей, она учувствовала в убийстве Анкёр.
— Я бы с радостью вздёрнул её, но с Астор связываться не собираюсь. — вздыхает человек, и уходит.
Я слышу удаляющиеся шаги, а у входа стоит мой старый знакомый. Тот самый, который меня избивал тут, на полу. Он улыбается, смотрит на меня. Наконец шаги стихают, и стражник идёт ко мне, прикрывая за собой дверь.
— Пожалуйста, не надо, я умоляю! — прошу, отползая в угол.
— Вот так, моя хорошая, я люблю когда сопротивляются и просят — это значит, что сучка готова и действительно хочет!
Хватает меня, рвёт штаны и рубаху, оставляя обнажённым, я пытаюсь оттолкнуть его — но силы снова уходят. Только бесполезно шлёпаю его своими ладонями.
— Пож-ж-жалуйста, не-е-е-ет, баронесса обещала! — кричу ему.
Это останавливает насильника, он улыбается ещё шире.
— Баронесса уехала, и не узнает, а там, куда ты отправишься — оттуда не возвращаются!
— Нет-нет! — кричу, когда он раздвигает мне ноги, наваливается сверху. — Не надо, умоляю, я сделаю что хочешь, только не надо!
— Что за крики?! — раздаётся голос того самого сержанта и быстрые шаги.
— Так это, вот, господин. — он отпускает меня, я забиваюсь в угол и обнимаю ноги. — Повалять решил, через пару дней на фронт, уж не обессудьте.
— Пожалуйста, баронесса обещала, прошу вас! — сквозь слёзы, отрывисто, говорю мужчине.
Он смотрит на меня прищурившись, вздыхает, поворачивает голову к стражнику.
— Меня эта гадина достала, пришлось пойти ей навстречу. — он делает шаг из камеры, осматривает коридор. — Даю тебе два дня отгула, и дверь прикрывай, а то она как свинья на бойне орёт, даже на улице слышно.
Шаги удаляются, а насильник, широко улыбаясь, закрывает дверь и идёт ко мне.
— О да, шлюшка, ты сделаешь всё, что я захочу. — страшная улыбка. — У нас есть теперь ещё пару дней, будет весело, обещаю.
— Нет-нет-нет! — кричу изо всех сил — Помогите-е-е!
Он бьёт, заставляя замолчать, снимает свои штаны. Раздвигает мне ноги, и начинает.
Глава 5
Мы идём по пыльной дороге. Ноги очень болят, солнце жарит спину. Меня обрили, из одежды выдали лишь мешковатое платье до колен. Серое, невзрачное и застиранное. Я не знаю сколько точно прошло дней, наверное, пятнадцать, а может быть чуть больше. Это уже не главное.
Стараюсь не вспоминать о тех двух днях, что показались мне адом. На теле останется несколько шрамов. Тот ублюдок любил не только слабых женщин, ещё ножи, огонь, и многое другое.
— Стоп! — громкий крик, мимо проносится всадник, повторяет. — Стоп!
Колонна останавливается, мы сходим с дороги и валимся на траву. Со мной никто не разговаривает. Остальные пленники меня считают эльфом, а не человеком, тут только люди. Эльфов ненавидят, они отсиживаются в своих лесах, пока два оставшихся королевства сдерживают натиск Империи.
Отхожу чуть дальше к кустам, и меня рвёт. Кормят нас не очень хорошо, раз в день миска с очень жидкой кашей. В лучшем случае она безвкусная, в худшем противная и горькая. Возможно, что-то добавляют туда, что бы мы быстрее сдохли. Я не знаю, и знать не хочу.
В этот раз остановка у города, я осматриваю людей, прищурившись. Тут человек пятьдесят, не больше. Но каждую такую остановку к нам добавляется ещё два-три безвольных тела. Все они — бывшие солдаты королевств, и у всех есть шанс выбраться. А у меня нет — метки на шее нет, родственников своих не знаю, имени тоже. Значит и запрос об обмене никто не подаст.
Осматриваю город неподалёку — высокая стена, за которой видно крыши домов. Обычный небольшой городок. Здания каменные или из дерева, ничего удивительного или поражающего воображения. Но всё-таки я озадачен — не такое уж тут и средневековье. Выглядит как обычный европейский городок. Хоть я и не был внутри, снаружи представляется всё именно так.
С другой стороны от дороги лес, тот самый, через который я совершил своё путешествие. Я иногда смотрю и тоскую по нему. Я тогда был свободен, подчинялся сам себе. Как теперь оказалось — у меня было всё что нужно для нормальной жизни. А теперь я раб, с которым можно делать всё что угодно.
— Уже второй месяц! — слышу девичий голос, осторожно смотрю на источник. — Я не говорила ему.
— Ну ты дура, порадуй мужа! — ещё один, весёлый.
Мимо, на лошадях, проезжают две девушки. Белокурую я знаю, и это она говорила сейчас про «второй месяц». Она едет с нами в лагерь. Как я понял из разговоров, лекарка. Баронесса, имени не помню. Молодая, максимум лет восемнадцать, красивая и полная сил. На ней серые одежды, знак лекаря местного мира — бокал с непонятной жидкостью, а рядом небольшой крестик. Не такой как у нас, а немного перевёрнутый. Такие обычно ставят, когда играют в крестики нолики. Её соседка в военной форме без знаков различия, тёмный камзол и штаны с сапогами.
— Кто-то тут пыль глотает, а кто-то беременеет и радуется жизни. — жую сухие губы. — Беременеет?
Судорожно считаю в голове дни, открыв рот от осознания. Точно, прошло уже больше пятнадцати дней. А женских дел как небывало. А ещё эта странная тошнота время от времени. Меня будто холодной водой облили — что же это получается?
Откидываюсь на траву, смотрю на облака в небе. Вот и приехали — я беременный. Беременная. Глажу себе живот, пытаюсь почувствовать что-то. Нет, ничего необычного не ощущается. Но ведь «этих дней» не было, и вообще. Странно, вроде бы должен боятся — но нет, чувствую что-то другое.
— Я не один. — вдруг понимаю и глупо улыбаюсь. — Я не один, я теперь не буду один.
Это так странно — осознавать, что ты теперь не одинок и в тебе есть ещё один человек. Родной тебе человечек. Непонятно, пугающе, волнующе. Я не могу описать своих чувств — просто улыбаюсь, смотрю на небо. Сердце готово вспорхнуть в небеса, унести меня за собой. Подальше от этого мира, насилия, убийств.
«Мирт, или этот урод охранник?» — гадаю в уме.
Наверное, Мирт. Но это неважно, теперь не важно. Это мой ребёнок, не его, не охранника, не кого-то ещё — только мой. Надо думать, как выжить, вырваться из плена. Я последние пятнадцать дней только брёл как осёл, а нужно было думать! Вспоминать, всё что знаю об ошейнике, решать проблему. Возможно, пытаться напрячь память — вдруг получится достучаться до чужой. Найти мать этого тела, может быть она меня вытащит.
— Эй, ушастая, а ты правда эльфийка? — рядом появляется парень.
Деревенское лицо, как и я обритый наголо, в серых мешковатых штанах и такой же рубахе. И, конечно же, ошейник на шее. Металлический, блестящий, красивый. Видимо так сделан, чтобы благородных хозяев не позорить. Сейчас на него падает свет солнца, и он слепит меня зайчиком.
— Наполовину. — отвечаю нехотя. — Какое тебе дело?
— А чё тогда остальные брешут — что настоящая? — садится рядом.
— Уши просто длинные, не повезло, вот и балаболят попусту. — отодвигаюсь от него.
— У меня никогда не было с эльфийкой, а, не хочешь попробовать? — улыбается, опять приближается ко мне.
Замечаю рядом ещё нескольких. Пытаюсь вскочить, подпрыгнуть — но меня быстро прижимают к земле, закрывают рот крепкой ладонью. Держат очень хорошо, кажется, что не пошевелится.
— Да ладно, чё те, может даже понравится. — приспускает свои штаны деревенщина. — Сейчас отведаем, как тама у вас в лесу бывает эта.
Спасибо уроду Мирту, научил меня кое чему. Есть один приём, когда тебе закрывают рот, нужно только по-особому открыть челюсть. Кусаю за ладонь одного, отгрызая плоть. Он отпускает меня и кричит, я молча вгрызаюсь в того, который держит правую руку. Он тоже начинает орать и отскакивает. Свободной рукой бью в рожу третьему, ломая нос хитрым ударом. Ещё двое отпрыгивают от меня, будто от бешеной собаки. Встаю и ногой бью по самому дорогому для деревенского парня. Он падает и воет как подбитый волк.
— Разошлись! — это уже охранник на лошади, держится за рукоять своего меча.
На плечи наваливается слабость, я осторожно опускаюсь на траву, тяжело дыша. Насильники расходятся, деревенский урод отползает. Я бы ему ещё придал ускорения, босой ногой, да нет сил. Чувствую солоноватый привкус на губах. Выплёвываю на землю кусок чужой кожи. Вот и поел мяса, а то на еду жаловался.
«Нравится тебе, малыш?» — спрашиваю, поглаживая живот. — «Ничего, прорвёмся, где наша не пропадала.»