Теперь пегас стоял прямо напротив костра. Один из сидящих оглянулся и вскочил, вытаскивая меч. Морда незнакомца было напряженной, а тело — расслабленным, словно он просто встал и потянулся.
Его меч, изящный и бледный, рассек воздух с тонким свистом. Он был как тишина, что ложится в самые холодные дни зимы, когда больно дышать и все неподвижно.
Это был единорог. Он стоял метрах в семи от пегаса, но в меркнущем свете заката Арон совершенно четко разглядел его. Единорог был весь — от кончика ушей до кончика хвоста — белый, словно иней, его грива падала на плечи. В глазах не было зрачка: они были все белые. Кьютимарки не было видно под черным плащом.
Увидев жеребёнка, он расслабился, опустив меч, и улыбнулся, обнажив ряд белоснежных зубов. Это была морда кошмара. Арон почувствовал, как кинжал чувства проникает сквозь отупение, в которое он завернулся, будто в толстое спасительное одеяло. Что-то запустило когти в его грудь и сжало ее изнутри. Возможно, тогда Арон впервые в жизни по-настоящему испугался.
Лысый жеребец с седой бородой, сидящий у костра, хмыкнул:
— Похоже, мы пропустили одного крольчонка. Осторожнее, Пепел, у него могут быть острые зубки.
Тот, кого назвали Пеплом, вложил меч в ножны с таким звуком, какой издает дерево, трескаясь под тяжестью зимнего льда. Не приближаясь к жеребенку, он присел. Теперь его мордочка была на одном уровне с жеребенком и выражала искреннее участие.
— Как твое имя, мальчик?
Серый пегас молчал, застыв на месте.
Пепел вздохнул и на мгновение опустил взор. Когда он снова посмотрел на пегаса, Арон увидел само сострадание, глядящее на него пустыми глазами.
— Юноша, — вновь начал Пепел, — где же ваши родители?
Секунду он удерживал взгляд, потом оглянулся через плечо на костер, вокруг которого сидели остальные.
— Кто-нибудь знает, где его родители?
Один из сидящих улыбнулся жестко и хищно, словно радуясь особенно удачной шутке. Один или двое засмеялись. Пепел снова повернулся к Арону, и сострадание спало с его морды, словно потрескавшаяся маска, оставив только кошмарную улыбку.
— Это караван твоих родителей? — спросил он с изуверским восторгом в голосе.
Пегас в оцепенении отрицательно покачал головой.
Улыбка Пепла медленно погасла. Он заглянул вглубь жеребёнка пустыми глазами.
Голос его был спокоен, холоден и резок.
— Ты будешь хорошим подопытным для нашей организации, — заметил он.
— Пепел, — прозвучал со стороны костра холодный голос.
Белые глаза сузились от гнева.
— Что? — прошипел он.
— Ты приближаешься к моей немилости. Жеребёнок ничего не сделал. Отправь его в приятное и безболезненное лоно сна. — Холодный голос чуть запнулся на последнем слове, словно его было трудно произнести.
Голос исходил от жеребца, окутанного тенью, — он сидел отдельно от остальных, на краю круга света. Хотя небо все еще пламенело закатным светом и говорившего ничто не заслоняло от костра, тень растекалась вокруг него, словно вязкое масло. Огонь плясал, потрескивая, живой и теплый, подернутый синим, но ни один отблеск света не подбирался близко к жеребцу. Тень вокруг его головы была еще гуще. Арон смог разглядеть темный балахон вроде тех, что носят некоторые священники, но дальше тени сливались в одно черное пятно — словно смотришь в колодец в полночь.
Пепел коротко взглянул на жеребца в тенях и отвернулся.
— Ты здесь только часовой, Ярл, — огрызнулся он.
— А ты, кажется, забываешь о нашей цели. — Голос черного пони стал еще холоднее и резче. — Или же твоя цель отличается от моей?
Последние слова прозвучали тяжелее, словно таили какой-то особый смысл.
Надменность покинула Пепла в один миг — так вода уходит из опрокинутого ведра.
— Нет, — сказал он, снова повернувшись к огню. — Конечно нет.
— Это хорошо. Мне ненавистна мысль, что наше долгое знакомство подходит к концу.
— Мне тоже.
— Напомни еще раз, каковы наши отношения, Пепел, — произнес жеребец в тенях, и в его ровном тоне прозвенела серебряная нотка ярости.
— Я… я у тебя на службе… — Пепел сделал умиротворяющий жест.
— Ты — инструмент в моих руках, — мягко прервал его черный. — Ничего больше.
Тень гнева коснулась мордочки Пепла.
Помолчав, он начал:
— Я…
Мягкий голос стал жестким, как прут из рамстонской стали:
— Ферула.
Пепел пошатнулся, вдруг скорчившись от боли.
— Ты — инструмент в моих руках, — повторил холодный голос. — Скажи это.
Челюсти Пепла гневно сжались на мгновение, потом он дернулся и закричал. В его вопле не было ничего от пони.
— Я — инструмент в твоих руках, — задыхаясь, проговорил он.
— Лорд Ярл.
— Я — инструмент в твоих руках, лорд Ярл, — поправился Пепел, падая и весь дрожа.
— Кто проник в самую суть твоего имени, Пепел? — Слова произносились терпеливо и неторопливо, словно школьный учитель повторял забытый учеником урок.
Пепел обхватил себя копытами и сгорбился, закрыв глаза:
— Ты, лорд Ярл.
— Кто защищает тебя от всего в мире, что могло бы тебе повредить? — вопрошал Ярл с холодной учтивостью, как будто искренне интересовался, каким может быть ответ.
— Ты, лорд Ярл. — Голос Пепла дрогнул тонкой нитью боли.
— И чьим целям ты служишь?
— Твоим целям, лорд Ярл, — выдавил он. — Твоим. Ничьим больше.
Напряжение исчезло из воздуха, и тело Пепла внезапно обмякло. Он упал вперед на копыта, и капли пота, падающие с его морды, застучали по земле, словно дождь. Белые волосы безжизненными сосульками свисали вдоль мордочки.
— Спасибо, лорд, — искренне выдохнул он. — Больше я не забуду.
— Забудешь. Вы слишком увлечены своими мелкими жестокостями — все вы. — Скрытая капюшоном мордочка Ярла повернулась поочередно к каждой из сидящих у костра фигур. — Я рад, что решил присоединиться к вам сегодня. Вы сбиваетесь с пути, потворствуя своим прихотям.
Некоторые из вас, кажется, забыли, что мы ищем и чего желаем достичь. — Сидящие вокруг костра тревожно заерзали.
Капюшон снова обратился к Пеплу:
— Но ты получаешь мое прощение. Возможно, если бы не такие напоминания, забылся бы и я. — В последних словах, видимо, скрывался намек. — Теперь закончи то… — Его холодный голос умолк, а капюшон слегка приподнялся к небу.
Повисла выжидающая тишина.
Сидевшие вокруг костра вдруг стали совершенно неподвижны, их мордочки напряглись и застыли. Они одновременно подняли головы, словно ища только им известную точку на меркнущем небе, будто пытаясь уловить в воздухе какой-то запах.
Арон услышал шорох в кустах. Оттуда выбежал Свен в броне с мечом наготове. Он встал впереди мальчика.
— Арон, быстрее убегай. Я не дам вам, Кровавый орден, тронуть моего сына! — пегас резко бросился на Пепла, взмахивая мечом.
Но тут магия обхватила Свена. Он не мог никак пошевелиться, сидящие у костра спокойно встали.
— Так это ты, Синий Пес, — сказал холодным голосом Ярл.
Вдруг все устремили свой взор в небо.
— Они идут, — тихо произнес Ярл. Тень будто вскипела и поползла от него, как черный туман. — Быстро. Ко мне.
Все подбежали к Ярлу и по очереди начали исчезать. Пепел зло взглянул на мальца и тоже исчез.
— А тебя, Синий Пес, я заберу с собой. — Магия на теле синего пегаса засветилась ярче, и он исчез.
После и сам Ярл испарился.
Продолжение следует.
====== Темная жизнь – Акт 1. Глава 8 – Выжить ======
Способность справиться с болью — величайший дар нашего ума. Классическая мысль гласит о четырех дверях разума и о том, что каждый может воспользоваться ими.
Первая — это дверь сна. Сон предлагает нам убежище от мира и боли. Сон ускоряет наше время, отдаляя и отделяя от того, что причинила боль. Раненые теряют сознания, пони, получая шокирующие известия, падают в обморок.
Вторая — это дверь забвения. Некоторые слишком глубокие раны не поддаются исцелению — во всяком случае, быстрому. Кроме того, часто воспоминания могут причинять боль, тут ничего не поделаешь. Как гласит пословица, время лечит все раны, но это ложь: время лечит только многие раны. А остальные прячутся за второй дверью.
Третья — это дверь безумия. Порой разум получает такой удар, что впадает в сумасшествие. Выглядит это бессмысленно, но есть от этого и польза. Бывает время, когда реальность не приносит ничего, кроме боли, и разуму приходится убегать от реальности.
Четвертая — это дверь смерти. Последнее прибежище. Ничего не может нам нанести боль, когда мы мертвы — по крайне мере, нам так кажется.
После того как убили всю труппу артистов и Свена забрали, сознание пегаса помутнело, все чувства и эмоции, которые он раньше испытывал: грусть, радость, любовь, симпатия, дружба, добро — всё просто пропало, его взгляд стал пустым, словно тень окутала его всего.
Он, ничего не замечая, побрел в лес и там уснул. Его тело требовало этого, и разум воспользовался первой дверью, чтобы унять боль. Защищая себя, большая часть разума просто перестала работать — заснула, если угодно.
Пока разум спал, многие моменты предыдущего дня скрылись за второй дверью. Не полностью, ведь все произошло недавно, но память поблекла, словно смотрел сквозь густой туман. При желании он мог вспомнить мордочки мертвых и белые глаза. Но он не хотел вспоминать. Он отодвинул эти мысли подальше, оставил их пылиться в темной заброшенном уголке своего сознания.
Ему снились сны, не о крови, пустых стеклянных глазах и запахе паленой шерсти, но о более приятных вещах. И потихоньку боль затихала.
Арону снилось, что он шел с Ником по лесу. Ника с детства учили быть следопытом, но получилось так, что его знаком отличия стало жонглирование всем, чем можно. Но знания, оставленные родителями, давали ему преимущество в лесу.
Он неслышно двигался через подлесок, а от серого пегаса было больше шума, чем от раненного кабана с опрокинутой тележкой.
После долгого молчания Арон остановился, чтобы рассмотреть странное растение.
— Борода мудреца, — заметил Ник. — Это можно определить по его листьям. — Он осторожно приподнял листья и показал Арону.
Листья были белого цвета, и их узоры были хаотичны. Арон нахмурил лоб, вгляделся в узоры одного из листьев и удивился: они действительно были похожи на бороду.
Чем дальше они углублялись в лес, тем больше он менялся, становился все ярче и загадочнее. Стволы деревьев были расположены причудливо и имели самый разный вид, да и все растения поражали необычностью: то кусты попадутся с разной окраской, то цветы, напоминающие изображение какого-либо предмета.
Ник приблизился к дереву, все ветки которого свисали так, словно прошел дождь и тяжесть капель заставила их склониться и повиснуть плетями. Ветви были тонкие, гибкие, с матовой, пурпурной и светло-зеленой корой. Широкие эллипсообразные черешчатые листья располагались очередно. Ствол дерева достигал пяти метров в высоту и три метра в ширину.
— Это ива. Ее корень съедобен, он уменьшает боль. — Ник выдернул корень и протянул пегасу. Арон закинул в рот кору, та была очень горькая и похрустывала на зубах. Он, зажмурившись, скривился от горечи и выплюнул корень.
Пройдя ещё несколько метров, Ник указал на куст. Ветки его стремились вверх, на острых концах овальных листьев были видны крохотные зазуборины и колючки, которые резали кожу, словно бритва.
— Это зудокорень. Не касайся его листьев!
Арон с любопытством вгляделся в листья, и тут, как назло, подул ветер, и один из листьев, подхваченный ветром, затрепыхался на ветке в миллиметрах от мордочки пегаса, едва не порезав ему глаз. Жеребёнок отскочил от зудокорня и поспешил за Ником, пугливо оборачиваясь.
Обойдя зудокорень, он обратил внимание на маленький куст, на концах голых веток которого располагались ягоды, окруженные мелкими листочками.
— Это ягоды горельника. Их можно есть, но только красные. Желтые, зелёные и оранжевые есть нельзя… Если хочешь передвигаться бесшумно, ты должен ставить копыто вот так.
Ещё Ник рассказал, как можно найти воду и какие растения съедобны.
У Арона от такой ходьбы заболели копыта. В этот момент сон резко изменился. Теперь пегас сидел в фургончике с кобылкой.
— Послушай, мальчик, не хотел бы ты выступать с нами? А то необычный ты. Будешь одет и накормлен, будет крыша над головой, — предложила кобылка, доставая из сундука черную повязку.
— Простите, не могу. Не то чтобы не хочу, просто… — Не договорив, пегас почувствовал, что с его глаза сняли бинты и вместо них надели черную повязку.
— Ничего не говори, вот так лучше будет, чем бинты, — улыбнулась кобылка. Осмотрев свое творение, она счастливо засмеялась. — Это осталось после нашей последней сцены с пиратами, после мы не делали сценки с ними. Вот я подумала тебе должно подойти.
Арон подошел к зеркалу. Черный овал с изящными узорами закрывал глаз, но шрам, который жеребенок получил в схватке с маньяком, остался на виду. Он начинался с брови и заканчивался, не доходя до щеки.
Фрагмент сна снова поменялся.
Теперь серый пегас ехал со Свеном в фургоне.
— Арон, будь сильным, не давай себя в обиду, тебя бьют — бей в ответ, если хотят убить — защищайся и никогда не убегай, — спокойно наставлял жеребёнка Свен, глядя ему в глаза.
После этих слов Арон проснулся. Его разум прикрыл свежие раны названиями множества растений, воспоминаниями о том, как развести четырьмя способами костер и как добыть воду.
Арон провел ревизию всего, что взял с собой, не понимая, как он это сделал. У него было две седельные сумки, в одной лежали его книги, немного битов, а в другой — маленький нож, черный плащ с множеством кармашков, хлеб, пара яблок и пустая фляга.
Арон не хотел возвращаться обратно, разум просто не давал ему снова увидеть все это. Он заставил молодого жеребёнка выживать и забыть на время всё, что произошло недавно.
— Так, в первую очередь надо найти воду, так говорил мне Ник… Без всего остального можно прожить дольше, — и пегас внимательно осмотрел местность.
Арон учел наклон местности и побрел по каким-то звериным тропам. К тому времени, как он нашел маленький пруд, спрятавшийся среди берез и питаемый родником, небо за деревьями уже окрашивалось в пурпур.
Арона мучила ужасная жажда. Едва он подошел к роднику, инстинкт самосохранения взял верх, и он сделал один глоток из ручья, после чего принялся собирать хворост. При этом он хорошенько огляделся. Дубы и березы здесь боролись за место под солнцем. Их стволы под пологом ветвей создавали узоры из света и тени. Из пруда вытекал ручеек и, журча по камням, убегал на восток. Если бы не борьба за выживание, которую приходилось вести, Арон смог бы оценить эту красоту.
Но для него деревья были укрытием, а ручей, отражающий луну, напоминал ему о жажде. Арон собрал хворост и попытался разжечь костер. Прошло несколько минут, и ему удалось зажечь огонь с помощью палок, как учил его Ник. Костер разгорался медленно, охватывая и пожирая все больше и больше сухих ветвей, даря жеребёнку приятное тепло.
Так Арон просидел у костра до появления звезд на небе, когда луна взошла на свой пик величия. Взглянув на небо, он убедился, что прошло много времени и вода безопасна. Он подошел с флягой и заполнил её, а затем, убрав её в сторону, сам начал пить из ручья мелкими глотками. Напившись, он вернулся к костру и заснул.
Вышла старшая сестра и осветила лучами солнца холодную землю, дав всем понять, что пора вставать. Первые лучи солнца осветили мордочку Арона. Он потянулся и, встав на копыта, осмотрелся, убеждаясь, что всё произошедшее с ним было правдой. Пегас собрал все свои вещи и двинулся в путь. Но куда идти, он не знал. Он понимал, что если не поторопится, то ему не пережить холода, понимал, что нужно идти на юг, где тепло. За неимением лучшего плана пегас двинулся вперед, держась левым плечом к солнцу и стараясь проходить за день как можно больше.
Следующие дни были тяжелыми. Небольшой запас еды уже кончился, и Арону приходилось останавливаться и искать пропитания. Попадались то грибы, то ягоды, а когда не было ни того, ни другого, приходилось есть траву. Несколько дней он не мог найти воду, но когда находил, боялся пить, если в ней не было живности. И приходилось уходить искать дальше.