— Конечно, она не врала, — откликается с другого конца комнаты Тамара Рудакова. — Я могу это подтвердить. Прости, Муромцева, я вчера случайно проходила мимо по саду, когда ты разговаривала со своим женихом. Я не должна была так поступать, но мне было любопытно. Ты была так увлечена беседой, что не заметила меня.
— И что? — Даша Хитрук аж подается вперед. — Ты видела Шуриного жениха?
Тамара невозмутимо подтверждает:
— Видела. Но только издалека. Я не осмелилась подойти ближе — ведь зеркало тут же перестало бы показывать его. Я разглядела только мужской силуэт на его поверхности. И услышала голос. Мягкий бархатистый голос.
Она норовисто вскидывает голову, готовясь сражаться за свои слова и с Самохваловой, и с любой другой девушкой.
Но Зоя только пожимает плечами и отходит в сторону. Думаю, если бы за меня вступился кто-то другой, она продолжила бы спор. Но всем известно, что мы с Рудаковой — как кошка с собакой, и у той не было ни малейшей причины меня поддержать.
— Ну, вот, видите, — сразу успокаивается Алевтина.
Я смотрю на Тамару со слезами на глазах — для меня ее помощь тоже слишком неожиданна. Но она только хмыкает — дескать, это только ради Али. Но я всё равно ей благодарна.
14. Предложение
Прошел месяц. Ковалевский так и не приехал в пансион. Мне уже начинает казаться, что всё это — бал, танцы, знакомство с князем — просто приснилось мне. И только зеркальце в кармашке моего платья говорит, что это было наяву.
Но я вынуждена признать — для Ковалевского общение со мной было не более, чем флиртом. Он всего лишь поухаживал за симпатичной девушкой на балу. Быть может, если бы я оказалась богата и знатна, он захотел бы более близкого знакомства. Но сирота из пансиона — невеста не его уровня.
Я даже не обижена на него. Ну, разве что совсем чуть-чуть. За то, что он позволил мне поверить в мечту. В мечту, которой не суждено осуществиться.
Но я признаю, что он поступил правильно. И даже благородно — он не приехал ко мне с упреками. Да и Стрешнев здесь более не появлялся — быть может, именно по просьбе князя.
Князь не потребовал вернуть ему зеркало — кто знает, почему? — но я сама намерена сделать это. Как только Але станет лучше.
Микстура доктора немного помогла ей, и она уже стала спускаться в столовую. Но лекарство быстро заканчивалось, а Нина Александровна уже неоднократно намекала, что у приюта нет денег на услуги эскулапа.
Я решаюсь на отчаянный шаг — обратиться за помощью к княгине Ковалевской. Говорят, она — сильный маг, и у нее — огромная библиотека, где наверняка найдется немало книг с рецептами элексиров и текстами заклинаний, которые помогут поставить Алю на ноги.
От этого действия меня удерживает только боязнь столкнуться с князем, когда я приду во дворец.
Но однажды я преодолеваю этот страх.
Мадемуазель Коршунова отправляет меня в магазин за бисером для вышивки, и я иду туда окольным путем — через особняк Ковалевских. Я не уверена, что смогу добиться аудиенции у княгини и потому заранее пишу ей письмо — о бедной больной девушке из приюта, которой она, быть может, захочет помочь. Я не решаюсь подписаться — вдруг эту записку увидит князь.
Но дальше сторожки мне пройти не удается.
— Ее светлость два дня назад отбыла в свое имение. Должно быть, пробудет там несколько месяцев.
С моих губ срывается вздох разочарования. И я спрашиваю о Ковалевском, хотя совсем не собиралась этого делать:
— А его светлость?
Сторож окидывает меня строгим взглядом. Мое поведение, наверно, кажется ему недопустимым. И всё-таки он отвечает:
— Его светлости тоже нет.
И закрывает ворота.
Я покупаю бисер, но долго еще не возвращаюсь в пансион. Брожу по улицам, пытаясь принять решение. Я не смею плакать при Але, но сейчас не могу сдержать слёз.
Я приношу покупки мадемуазель Коршуновой несколько позже, чем она ожидала, и она строго пеняет мне на это:
— Шура, да что же так долго-то? Ее благородие уже о тебе спрашивала! Велела, как ты вернешься, сразу же отправить тебя к ней.
Сердце уходит в пятки. Наверняка, это связано с князем. Быть может, он надеялся, что я верну ему зеркало сама, а поскольку я не сделала этого, он решил обратиться за помощью к баронессе?
Представляю, как она разочарована. Она будет считать меня обманщицей и воровкой. От этой мысли мне становится дурно.
Я перешагиваю порог кабинета Анастасии Евгеньевны, и она сразу замечает мое состояние:
— Что с вами, мадемуазель Муромцева? Вам дурно?
— Всё в порядке, ваше благородие, — мой язык заплетается. — Я просто немного замерзла, когда ходила в лавку за бисером.
Во взгляде баронессы нет ни гнева, ни презрения. Значит ли это, что она вызвала меня по какому-то совсем другому поводу?
— Вы можете присесть. Прошу вас, не стесняйтесь.
Я сажусь на самый краешек стула.
— Вы — одна из лучших выпускниц нашего пансиона, — баронесса посылает мне ободряющую улыбку. — На балу я имела возможность убедиться в ваших безупречных манерах. Поэтому именно вам я хотела бы сделать блестящее предложение.
Я снова напрягаюсь. К чему все эти похвалы? А упоминание бала и вовсе полностью меня деморализует.
— Друг нашей семьи граф Цветков ищет гувернантку для своего маленького внука. Мальчик слаб здоровьем, и его сиятельство собирается в ближайшее время оставить город и поселиться в своем имении в Орловской губернии. Вы вполне соответствуете тем требованиям, которые он обозначил, и я готова рекомендовать ему именно вас.
15. Я нанимаюсь на службу
Я знала, что рано или поздно мне придется поступить на службу и оставить пансион. А получить предложение о работе из уст самой баронессы — большая честь. Ее благородие весьма щепетильна в вопросах морали, и друг ее семьи никогда не обратился бы к ней за помощью в поиске прислуги, если бы у него были не очень честные намерения.
И пребывание в загородном имении ничуть не смущает меня. Напротив. Я сейчас, как никогда, нуждаюсь в смене обстановки, и работа в провинции мне бы подошла.
Но как я могу оставить пансион сейчас, когда Аля так нуждается в моей поддержке?
И как сказать баронессе о том, что я вынуждена от ее предложения отказаться?
— Простите, ваше благородие, но…
Слова застывают на языке. Я жду ее гнева и упреков в том, что я не ценю оказанного мне доверия. Но Анастасия Евгеньевна неожиданно разрешает мои сомнения.
— Я знаю, мадемуазель Муромцева, что ваша подруга больна, и вы прилагаете много сил для ухода за ней. Так и надлежит поступать настоящим христианам. Но не кажется ли вам, что вы сможете куда больше помочь ей, поступив на службу?
Я смотрю на нее с недоумением.
— Его сиятельство щедрый работодатель. Поверьте — ваше вознаграждение будет весьма солидным. Как вы знаете, наш пансион существует исключительно на средства попечителей, которые мы не можем расходовать только по своему усмотрению. Мы не можем позволить себе оплачивать услуги доктора, пользующего нашу воспитанницу, которая давным-давно уже должна была покинуть наши стены и зарабатывать себе на хлеб самостоятельно. Попечительский совет желает, чтобы взрослые девушки заботились о себе сами, поступая на работу. Я предпочитаю не афишировать то, что я разрешаю вам оставаться здесь и после того, как вы завершили курс обучения.
Я тихо говорю:
— Да, вы очень добры к нам, ваше благородие!
— Ну, полно-полно, — улыбается она. — Я всего лишь проявляю некоторую толику заботы. Но вернемся к нашему вопросу. Его сиятельство будет платить вам достаточно, чтобы вы могли часть своего заработка присылать в пансион для вашей подруги. Поверьте — мы будем тратить эти деньги только на лекарства для Алевтины. Думаю, несколько раз в год граф с семейством будут приезжать сюда, в город, и вы сможете нас навещать.
Я пытаюсь осмыслить услышанное. Мы — старшие девушки — знаем о том, что в любой момент нас могут попросить удалиться из пансиона. Он предназначен для детей, а всякий, кто уже способен работать, должен это делать. Если попечители потребуют, чтобы директриса прогнала нас из приюта, она не станет возражать. Да, баронесса сама возглавляет попечительский совет, но даже ее голос может не стать решающим.
А если удалить из пансиона потребуют всех — в том числе и Алю? От этой мысли мне становится нехорошо. Нет, ее благородие права — я должна поступить на эту должность. Если жалованье окажется хорошим, то большую его часть я стану присылать сюда, в приют, и тогда Аля сможет продолжать здесь оставаться.
А, может быть, граф окажется настолько добр, что разрешит приехать в свое поместье и Алевтине? Об этом я не смею и мечтать, но кто знает? За городом, на свежем воздухе, ей, наверно, сразу же станет лучше.
— Я понимаю, — прерывает баронесса мои размышления, — вам нужно подумать. Но времени я могу дать вам только до утра. Если вы не решитесь принять предложение, я сделаю его другой девушке. Граф хочет отбыть в имение уже послезавтра.
Вечером, когда остальные уже спят, я рассказываю Але о разговоре с Анастасией Евгеньевной. Подруга, как обычно, слушает очень внимательно, а потом качает головой:
— Шурочка, но зачем же тебе поступать на работу? Сейчас, когда у тебя появилась возможность сделать такую хорошую партию. Разве твоему Сергею понравится, что ты станешь гувернанткой?
Алевтина так искренне верит в историю наших отношений с Сергеем Николаевичем (я сказала девочкам только его имя, без фамилии и титула), что во мне снова просыпается совесть. И всё-таки сказать ей правду я не в состоянии. Вот разве что добавить немного реализма.
— Аленька, но ты же знаешь — он сейчас в отъезде и вернется в Россию еще не скоро. Его чувства ко мне могут перемениться. Или мои к нему. Мы встречались с ним лишь однажды. А разговоры через зеркало нельзя назвать настоящими встречами.
Подруга неохотно признает:
— Да, я понимаю. Но я ни за что не поверю, что он может тебя разлюбить.
— Я тоже на это надеюсь, — как можно увереннее заявляю я. — Но я не хотела бы, чтобы он считал, что я выхожу за него замуж только потому, что не могу сама себя прокормить. Я хочу хотя бы попробовать заработать себе на хлеб. К тому же, если я буду жить вне пансиона, нам с Сергеем будет проще встречаться. Он не может приезжать сюда, а вот в имение графа — запросто.
Этот довод окончательно убеждает Алю.
— Прости, Шурочка, об этом я не подумала. Конечно, ты права. И в имении у тебя будет куда лучший гардероб, чем здесь. Граф наверняка захочет, чтобы гувернантка его внука выглядела подобающе. И стол там, должно быть, будет неплохой — тебе не мешает немного поправиться.
Мы смеемся, а потом засыпаем в одной постели, обнявшись.
16. Имение графа Цветкова
Признаться, несмотря на заверения баронессы в порядочности графа, знакомства с ним я ожидаю с большим волнением. А если его намерения окажутся столь же нечестными, что и некогда у Стрешнева?
Но когда в кабинете Анастасии Евгеньевны появляется милый седой старичок, я облегченно вздыхаю.
— Чрезвычайно рад знакомству с вами, мадемуазель, — он легонько пожимает мою руку. — Благодарю вас за то, что приняли мое предложение и согласились поехать с нами в глушь. Хочу предупредить вас — имение наше весьма уединенное, и никаких особых развлечений там нет. Балов мы не устраиваем. Разве что кто из соседей заезжает на чай.
Я заверяю его, что не ищу развлечений. Он одобрительно кивает.
— Ну, что же, думаю, вы быстро подружитесь с моим внуком. Ему уже семь лет, но выглядит он сильно младше. К сожалению, мой сын и невестка не уделяли должного внимания его физическому развитию, но, надеюсь, на свежем воздухе и деревенском молоке он быстро окрепнет. Из-за слабого здоровья его почти ничему не обучали, так что вам придется взять это на себя. Чистописание, арифметика, история, география и французский язык — полагаю, на первое время этого будет достаточно.
Аля оказывается права насчет моего гардероба — граф дает мне адрес магазина, где я могу выбрать за его счет несколько шляпок и платьев. Я отправляюсь туда сразу же после обеда. Платья подбираю практичные, но по совету продавщицы соглашаюсь взять и одно нарядное (возможно, если в имении будут гости, то потребуется выглядеть несколько лучше, чем во время занятий с учеником).
Девочки в пансионе разделяются на два лагеря. Одни категорически одобряют мою работу, другие же полагают, что как раз сейчас мне не стоило уезжать из города.
Думаю, большинство из них уже не верят в мой роман с таинственным незнакомцем, но расстраивать Алю не хочет никто, а потому свои подлинные мысли оставляют при себе.
На следующий день за мной приезжает карета графа. Его кучер помогает мне со скромным багажом. Я не могу сдержать слёз, когда девочки сердечно обнимают меня, желая всяческих благ. Я обнимаюсь даже с Томой Рудаковой.
— Обещай, что будешь часто нам писать, — всхлипывает, стоя на крыльце, Аля.
Я обещаю.
Карета трогается, и пока мы едем по аллее, и здание пансиона еще видно, я машу рукой из окошка. А девочки машут мне.
Да, это всего лишь приют, в котором порой было и холодно, и голодно. Где нас муштровали с утра и до вечера и заставляли работать в поте лица. Но другого дома я не помню. И сейчас, когда я покидаю его, мне хочется вспоминать лишь о хорошем.
В городском особняке графа я нахожусь только несколько часов. Знакомлюсь со своим учеником — маленьким графом Алексеем Цветковым. Мальчик действительно выглядит лет на пять, не старше. Он худенький, бледный и немного апатичный. Некая искорка интереса мелькает в его огромных карих глазах только тогда, когда его сиятельство говорит, что в имении есть большое озеро, по которому можно кататься на лодке. Впрочем, уже через минуту он снова сникает:
— Мне нельзя долго находиться на свежем воздухе. И на лодке кататься нельзя. Вода холодная.
Мы с графом переглядываемся. Похоже, мальчика давно надо было вывезти за город.
Елизавета Денисовна, супруга его сиятельства, оказывается весьма приятной дамой.
— Я, Шурочка, — она как-то сразу начинает звать меня именно так, — очень люблю наше Приозерное. И если бы не дела Андрея Георгиевича, требующие его присутствия в городе, мы бы жили в имении круглый год. А Лёшеньке это будет очень полезно. Как и вам, дорогая. Вы тоже слишком бледны. Хотя этому удивляться не приходится — я знаю, что баронесса Зиберт хорошая попечительница, но всё-таки приют есть приют. А в Приозерном вам понравится, не сомневаюсь.
И она оказывается права. Когда мы приезжаем в имение, и я вижу огромный сад, золотые пшеничные поля и зеленые луга, я прихожу в восторг. Для выросшей в городском приюте девочки всё это оказывается чем-то совершенно невероятным.
И у меня появляется своя комната — очень светлая и уютная. А жалованье превосходит все мои ожидания. И когда я через месяц после приезда в Приозерное отправляю в город половину полученной от графа суммы, я чувствую себя почти счастливой.
Мой маленький ученик не доставляет мне особых хлопот. Он послушен, прилежен, и единственное, в чём я могу его упрекнуть — это в том, что он до сих пор с опаской выходит в сад. Хотя с каждым днем он становится чуточку более раскрепощенным. Ему нравятся животные, и мы несколько раз в неделю ходим на конюшню (правда, сесть на лошадь еще ни разу не решились ни я, ни он), а также играем с охотничьими собаками графа.
Всё это я подробно описываю в письмах Але. А кое-что даже пытаюсь нарисовать — выходит довольно забавно. Ответные письма подруги тоже многословны. Доктор раз в две недели приходит в пансион, и Аля чувствует себя более-менее нормально. Она спрашивает не скучно ли мне в провинции, и я искренне отвечаю, что нет, хотя Цветковы живут весьма уединенно.
Иногда у них бывают гости — соседние помещики по воскресеньям заезжают на чай. Большинство из них уже немолоды, и вечерние беседы в основном сводятся к воспоминаниям о былых временах.
Но однажды Приозерное приходит в волнение. Повару велено готовить особые десерты и закуски, а из погреба достают несколько бутылок дорогого вина.
— Ожидается много гостей? — спрашиваю я у графини за завтраком.
Елизавета Денисовна качает головой: