И все же, несмотря на эти предположения, Капитан решил исходить из того, что снайпер его дожидаться не будет. Он, скорее всего, уже во дворе — если только его целью является загадочная женщина с мечом. И, вполне возможно, в случае необходимости он отработает и вторую цель — Малыша.
Капитан распахнул дверь пошире и шагнул за порог.
Затхлый пыльный воздух подсказал ему, что помещением пользуются редко. Синтетический свет люминесцентных светильников падал на пол неправильным конусом, не освещая ничего, кроме участка пола. Капитан аккуратно закрыл дверь и услышал, как автоматически защелкнулся только что вскрытый замок.
Из бокового отделения своего универсального пояса бойца он извлек миниатюрный фонарик. Включил, быстро осветил комнату и сразу же свернул направо — к двери, грубо оббитой оцинкованной жестью. В отличие от туалета с «евроремонтом» дизайном этого помещения никто не озаботился. Это было что-то вроде подсобки, через которую со двора заносили крупногабаритные предметы, вроде новой мебели для кабинетов «администрации». А поскольку это происходило не так уж часто, то в подсобке успело скопиться немало пыли — наверное, еще прошлогодней. В ней отчетливо отпечатались следы, ведущие от туалета к двери с оцинковкой.
Направив луч фонаря, Капитан пригляделся. Свежий след был один и вел только в одном направлении — к наружной двери. Но при этом он перекрывал два других следа — туда и обратно, тоже относительно свежих, но не настолько.
Все сходилось. Снайпер действительно воспользовался заранее подготовленным подходом.
Время, напомнил он себе. Время…
Он быстро пересек все помещение, подошел к двери, толкнул ее, предварительно выключив фонарик.
Дверь раскрылась, легко и бесшумно, хотя выглядела так, что подсознательно он приготовился услышать протяжный, далеко разносящийся скрип.
Капитан чуть усмехнулся. Подсознательные ожидания следовало срочно сменить. Он имел дело с профессионалом, а любой профи, конечно, обязательно позаботится о бесшумном подходе на огневую позицию и отходе с нее. На промежуточную туалетную дверь ему наплевать, а эту, отступая, он должен будет открыть быстро и без малейших звуков.
Снаружи его окатил дождь — не то, чтобы ливень, но уже близко к этому. Он поглубже натянул свою непрезентабельную кепку, являвшуюся на самом деле пуленепробиваемым шлемом, и осторожно двинулся влево — к переполненным мусорным бакам, мокнувшим у стены.
Человека с карабином нигде не было видно. Через несколько секунд, быстро оглядевшись и сделав привязку к пройденному по улице расстоянию, он сообразил, что находится в самом последнем дворе, совсем рядом с Малышом и спасенной им женщиной.
Снайпер, выходит, все-таки вышел на огневую позицию.
Подавив острый приступ тревоги, Капитан со всеми предосторожностями пошел вдоль стены, укрываясь за контейнерами с мусором.
На полпути его застал тонкий прерывистый зуммер охранной сигнализации. Кто-то пытался вскрыть оставленную без присмотра машину.
Глава 7. Под обстрелом
На меня навалилась такая усталость, что я едва дошел до арки.
Все было не так. Все оказалось совсем не таким, каким должно было быть. Я чувствовал, как меня засасывает, словно в водяную воронку, в чужую, совершенно непонятную жизненную драму. Пожалуй, уже не драму, а трагедию. Там, где кровь и смерть — совсем другие измерения людских проблем.
А мне так не хотелось брать на себя эти проблемы. Мне достаточно и своей собственной жизни, какой бы искусственной и бедной на настоящие человеческие страсти она ни казалась.
Я не хотел погружаться в чужую жизнь. Зачем мне чужая боль? В эти мгновения я почти ненавидел Капитана. Он знал, что у меня слишком тонкая шкура. Потому и бросил меня в эту мясорубку — в надежде, что я сумею расколоть нужный нам объект. Я все еще не настоящий профессионал, и в этом, как посчитал Капитан, мой плюс.
Выйдя из-под арки, под потоки ледяного дождя, я даже не посмотрел в ее сторону. Вместо этого я двинулся в глубь двора — туда, где между живописно раскинувшимися телами бандитов плавал в луже мой брезентовый чехол.
Подобрав, я встряхнул его, пытаясь избавиться от воды. К счастью, вовнутрь она практически не попала, так что я мог с чистой совестью засунуть туда меч. Потяжелевший чехол я повесил, как раньше, на плечо — не левое, а правое: вытаскивать еще раз на свет божий это псевдооружие я не собирался.
Потом я выпрямился и поглядел назад.
У меня защемило сердце. Она стояла все там же. Асфальт под ее ногами приобрел красноватый оттенок. Огромные глаза запали и смотрели на меня, будто из пещеры. Выражение лица было… Мне оказалось трудно разобраться сразу в этой странной ассоциации, но через мгновение я понял. Она напомнила мне грациозного лесного зверька, вроде ласки или лисицы. Зверька раненого и загнанного в угол.
Господи, что же такое с тобой случилось?! — подумал я потрясенно. Что же ты должна была совершить, чтобы на тебя устроила облаву целая армия здоровых вооруженных мужчин?
В этот миг я понял, что мое нежелание принимать на себя чужую боль бесследно исчезло. Никаких сожалений я от этого не почувствовал.
Голос Капитана, негромкий, но отчетливый, заставил меня вздрогнуть.
— Малыш?
Впервые с начала операции он обращался прямо ко мне. Я отвернулся, чтобы женщина не поняла по моему лицу, что я разговариваю.
— Да, Капитан.
— Во двор только что проник снайпер, тот самый прохожий в черном плаще с карабином.
— Понял, Капитан.
— Я тоже здесь, но пока его не вижу. Боюсь, он сейчас готовится к стрельбе. Вам надо немедленно уходить.
— Ясно.
Внутренне я весь подобрался. Оказывается, время расклеиваться еще не наступило. Хотя, конечно, для этого дела никогда не бывает подходящей обстановки.
Дождь лил не переставая. Струйки воды с насквозь промокших волос стекали за воротник.
Я огляделся, пристально вглядываясь в темные углы. Сумерки сгущались. Тени обретали плотность. Двор словно покрылся темно-серой вуалью, испещренной частыми пятнами густых темно-фиолетовых чернил.
Углов и выступов здесь было слишком много. За любым из них мог притаиться снайпер. И не он один. Был ведь еще бригадир с пистолетом.
А у меня, естественно, огнестрельного оружия не было. Как, впрочем, и холодного — бамбуковый меч не в счет.
Так ничего и не увидев, я вновь повернулся к женщине. Сейчас она казалась совсем молодой, практически девочкой, едва достигшей подросткового возраста. Огромные потемневшие глаза следили за мной со страхом и безмерной усталостью.
Неожиданно я понял, что она стоит в единственном относительно светлом месте двора. Должно быть, на эту стену все еще попадали отсветы угасающего дня. Лучшей мишени для невидимого снайпера трудно было и представить.
Панический страх погнал меня вперед. Я вдруг осознал: если сейчас эта женщина умрет, ее смерть целиком и полностью будет на моей совести.
А еще я понял самым краешком рассудка, что нежеланная новая жизнь с ее страданием, болью и чужими трагедиями, незаметно становящимися своими, уже захлестнула меня, накрыла с головой и повлекла в беспросветную неизвестность.
— Стась?
— Слушаю, Кэп.
— Они все-таки занялись нашей машиной.
— Что предлагаешь?
— Мы не можем позволить себе потерять «колеса». Не говоря о снаряжении.
— Тогда мне придется идти?
— Иди, Стась. Иди. Но будь осторожен.
— Само собой, Кэп.
— И помни: здесь вполне могут быть невидимые наблюдатели.
— Я помню, Капитан. Уже иду.
— Удачи, Стась.
— Удачи нам всем.
«Удачи нам всем». Я повторил про себя эту фразу, как охранное заклинание.
Девушка слабо отшатнулась, когда я подбежал, но спина ее и без того была прижата к стене, и ничего из ее защитного жеста не получилось.
— Не бойся, — сказал я. И повторил, видя, что мои слова до нее не доходят: — Не бойся! Меня бояться не надо. Я тебя не обижу.
Она все так же пристально смотрела мне в лицо, но мне показалось, что ее взгляд чуть изменился. Может, в нем меньше стало страха и напряженного ожидания.
Кажется, она мне поверила. Ее странно-неподвижный взгляд погрузился — я физически почувствовал это — куда-то глубоко-глубоко в мое сознание — за ту грань, где перестает действовать мысленный контроль, и любой человек, каким бы умелым он не был в искусстве держать себя в руках, предстает таким, какой он есть на самом деле.
Туда я давно уже предпочитал не заглядывать, потому что там ждала память — волшебная и безжалостная штука, раз за разом воскрешающая прошлое. А все счастливое и радостное, что было в моем прошлом, всегда, неизменно заканчивалось горем и тоской.
Я боялся, что она почувствует это во мне и окончательно отстранится — кому охота общаться с таким мрачным типом, способным подарить на память лишь один прощальный сувенир, просто потому, что ничего другого нет под рукой — боль и печаль. Печаль и боль.
Но почему-то она не отстранилась. Почему-то поверила.
Она оттолкнулась от стены, выпрямилась. Ее взгляд быстро обежал место побоища.
— Ты их всех…
Я поспешно прервал ее:
— Они все живы. Скоро придут в себя. За исключением одного, — я кивнул в сторону убитого полицейского. — Но его застрелил свой же напарник.
Медленно произнося слова, она сказала, только сейчас, наверное, осознав, что произошло:
— Они хотели меня убить.
Возможно, ей до сих пор не верилось в это, и она хотела услышать от меня, что это не так, что стражи закона, заблокировав единственный выход из захлопнувшейся мышеловки, просто хотели попугать ее стрельбой в воздух. Но ничем таким порадовать ее я не собирался, да в конце концов она бы и не поверила в такую откровенную ложь.
— Меня они тоже хотели убить.
В моем голосе, даже помимо моей воли, прозвучало задумчивое недоумение. Я действительно не мог понять причин такой немотивированной в данной ситуации агрессии. Хотя, конечно, причины обязательно должны были быть. Но представить их я не мог.
Наверное, мое состояние после целой череды острых стрессов, идущих к тому же по нарастающей, было далеким от нормального. Кажется, я впал во что-то вроде короткого ступора. А очнулся от того, что женщина бесцеремонно встряхнула меня, сжав здоровой рукой мое плечо.
Моя голова мотнулась от этого так, что зубы едва не лязгнули. Несмотря на сумбур в восприятии, я очень удивился этому — девушка вовсе не выглядела такой сильной, какой оказалась.
— Очнись! — сказала она совершенно трезвым энергичным голосом. — Тебе пора уходить. И лучше спрячься подальше и никуда не показывайся в ближайшие дни.
Тут я понял, что она практически прощается со мной. Это в мои планы никак не входило. Слишком дорогой ценой дался мне этот контакт, чтобы вот так его легко прервать.
К тому же в голове у меня вновь раздался голос Капитана. И на этот раз он был исполнен не обычно командирского спокойствия, а откровенной озабоченности.
— Малыш, вы слишком открыты. Уходите в сторону.
Я передернул плечами, оглянулся. По спине полоснул плетью острый, почти панический страх.
— Что это?
Я схватил ее за руку, чуть повыше локтя и повлек в сторону.
Какое-то мгновение она сопротивлялась, и я с возрастающим ужасом представил себе, что мне ни за что не сдвинуть ее с места. Еще секунда, и невидимый снайпер нас расстреляет — как самые удобные мишени в стрелковом тире.
Откуда, черт побери, такая сила у раненой женщины? И неужели она не понимает, что сейчас нас могут убить — может, одной пулей. Потому что снайперский карабин — это вещь серьезная, пули он выпускает тяжелые, и летят они со страшной скоростью.
Потом она все-таки поддалась, и я повлек ее в сторону — еще раньше, чем успел выдохнуть прерывающимся шепотом:
— Ты слышала? Там кто-то есть!
Как оказалось, мы сдвинулись с места очень вовремя.
Что-то громко и тяжело ударило в стену, точно там, где мы только что были. В бок меня хлестнули острые кирпичные осколки.
Девушка вскрикнула и инстинктивно пригнулась. При этом, наверное, от растерянности, она почти остановилась.
Я рванул ее за руку с такой силой, что она едва не упала.
— Господи!
По ее жалобному возгласу я понял, что ею вновь овладевает смятение пополам с наивной детской обидой. Жизнь опять оборачивалась кошмаром.
Новая пуля громко взвизгнула над нашими головами, как мартовский кот, которому с размаху наступили на хвост.
Новый удар невидимой кувалды и новый фонтан кирпичных осколков.
Она споткнулась и упала на колено. Я сам поскользнулся в мелкой луже, дно которой оказалось затянуто липкой слизистой грязью.
Выстрелы до нас так и не донеслись. Значит, снайпер навинтил на дуло карабина достаточно качественный глушитель.
— Господи! Господи!
Она потерянно шептала одно и то же, как охранительную молитву. Но я-то знал, что никакие молитвы не спасают от пуль.
Мы слишком долго задерживались на одном месте — я кожей это чуял, — а потому, вместо того, чтобы помочь ей подняться, наоборот, рванул ее вниз, сам падая на четвереньки в грязную лужу.
Тот же невидимый мартовский кот, будто оправившись от первого замешательства, разъяренно провизжал над нашими головами смертельное ругательство. Та же кувалда ударила в стену, и было в этом звуке что-то злорадное и самоуверенное. Невидимый молот подбирался все ближе.
— Прыгай! — закричал я и резко, изо всех сил толкнул девушку от себя — в направлении кирпичного выступа, отгораживающего от остального двора угол здания.
Там была спасительная темнота, и не только от выступа стены, но и от тени, пусть и не очень густой, которую отбрасывала все еще голая крона старого раскидистого вяза.
Теперь страх был моим другом. Страх придал мне силы. Сердце бешено колотилось в груди — все еще цельное, все еще сильное, все еще не разорванное в кровавые клочья снайперской пулей. Оно мощно гнало в мышцы кровь, в которой кипела лошадиная доза адреналина. «Давление страхом» — так называется использующий этот эффект способ муштровки, принятый во многих спецподразделениях мира.
Я буквально отбросил девушку от себя. Сделать это оказалось несложно — весила она всего ничего, во всяком случае, меньше, чем штанга, которую я тягал на занятиях по атлетической подготовке. Положение мое и без того было неустойчивым, поэтому отдача от толчка швырнула меня назад. Я растянулся в луже и на какой-то момент, погрузившись в нее лицом, едва не хлебнул жидкой грязи.
Но это не помешало мне услышать новый злобный взвизг и тупой удар смертоносной кувалды.
— Держись, Малыш, — прошептал в моей голове голос Капитана.
Впервые, пожалуй, за все время нашей совместной работы я расслышал в нем нескрываемое отчаяние.
В это мгновение мне стало ясно, что Капитан не может определить место, откуда ведется огонь. Это, конечно, было немудрено. Двор изобиловал визуальными препятствиями: помимо многочисленных выступов стен, частью функциональных, а частью чисто декоративных — причуда архитектурной мысли позднесталинской эпохи — двор изобиловал разномастными пристройками — плодом хозяйственных потуг более поздних времен — и даже отдельно стоящими строениями непонятного назначения — гаражи — не гаражи, а так, что-то вроде сараев. Два ряда мусорных контейнеров, несколько дряхлых деревьев с молодой порослью вокруг стволов и сухой дикий виноград, кое-где заплетающий пристройки и стены основного здания вплоть до второго этажа, завершали картину.
Мы оказались в этом городе с минимальным набором спецоборудования, в который не входили наиболее уместные в этой ситуации видеоакустические комплекты, поэтому Капитану приходилось руководствоваться только своими органами чувств, а они, даже у человека такого тренированного, как боец организации, слишком слабы и несовершенны.