- Если бы ты знал моего папу, ты бы весь обзавидовался. Он путешественник, и был много где, без паутинки, - раскрашивала Альбертина небо над морем. У Миле сразу пропало желание что-нибудь ей читать.
- А у тебя краски скоро кончатся! - назло сказал он. Палитра у Альби и правда почти опустела. Вместо синей краски только голубая вода. Альби нахмурилась, с трудом придумывая ответ. Но только открыла рот, как на чердаке что-то зашуршало и стукнуло.
Альби вскинула голову. Миле сам застыл как приколоченный. По спине пробежал холодок. Над головой засвистело, как из чайника. Тут же за окном зацокали когти. Альбертина закрыла себе рот ладонями и вжала голову в плечи. Миле смотрел на окно. Снаружи как наяву проползла большущая многоногая тень. Она миновала окно, и коричневое бугристое тело с короткой чёрной щетиной шаркнуло о раму.
"Нашли! Сейчас заберутся!" - мелькнуло в мыслях Миле.
На чердаке опять что-то упало. "Чайник" свистел. Альбертина зажала уши и спрятала голову. Неужели они так громко спорили? Миле понял, если семиножки ворвутся, он должен что-нибудь сделать. Именно он, непременно! Хотя бы глупое, но спасительное совершить. На ватных ногах Миле подошёл к фанерному щиту, поднял его и просто закрыл окно. Тонкая деревяшка оградила их от коричневого раздутого тела. Второе окно осталось открытым. Альби соскочила со стула и прижалась к Миле возле щита. В полутёмном убежище они замерли на страшных десять минут, пока звуки на чердаке и за окном не утихли. Альби боялась громко вздохнуть, а Миле не шевелился, чтобы она ещё больше не испугалась.
- Они плохо слышат, - шепнул он.
- Я знаю.
- И видят не очень.
- Я знаю.
- Ушли уже.
- Угу... - кивнула Альби у него на груди. Миле постоял ещё немного, обнимая её. Она сама отошла, вытерла слёзы манжетой и собрала ворох листов. На чердаке по-прежнему что-то свистело.
- Близко подлезли. И наделали они чего-то там... - поднял голову Миле.
Альби села на койку и крепко прижала стопку листов к сердцу.
- Не уходи! - мотнула она головой.
- Да я не собирался.
- Точно? - недоверчиво посмотрела Альбертина.
- Да точно! Больно надо. Пусть себе свистит, - опустился на стул Миле и открыл тетрадь, хотя писать ему совсем не хотелось. Ещё долго он прислушивался к каждому скрипу и шороху в пустом доме.
Завечерело. В коморке сгущался сумрак. Но ни Альби, ни Миле не спешили зажигать лампу. Казалось, семиножки караулят их где-то на крыше. Свист на чердаке всё сильнее тревожил час от часу. Миле встал и закрыл второе окно. В полутьме он разжёг лампу и сел рядом с Альби.
Альбертина не выпускала рисунки, да и гостю на своей койке не очень обрадовалась. И пусть. Миле видел, она сильно боится. Конечно, он тоже боялся, но у Альби была особенная причина: семиножки и раньше забрались к ней в дом.
- Ничего себе у тебя бумаги. Отец подарил?
Альби кивнула.
- Он, значит, любит как ты рисуешь? Всё посмотрел? Ну, пальмы там твои, море?
- Всё посмотрел. Папа мне обещал, что когда-нибудь мы вместе посмотрим море. Только надо доехать. И в другие места тоже.
- А дашь посмотреть на другие, что ты нарисовала?
- Не хочу. Потом. Наверное. Я для мамы нарисовала.
Вот и поговорили... Миле знал, как оно будет дальше. Сколько раз после драки в приюте, когда кого-то калечили, комната затихала. Не сразу конечно, но потом затихала. Воспитатели уводили избитого, и виновного, а одногрупники обсуждали кто, кого и за что. Но потом, когда виновного приводили обратно, разговоры стихали. Парни деланно, на показ, возвращались к привычным делам, словно ничего не случилось. И этого "ничего не случилось" Миле на дух не переносил. Горячие угли лучше не ворошить, но и молчать... Молчать - всё равно что брать чужую вину на себя и ничего не исправить.
Миле встал, взял тетрадь со стола, и решительно сел назад к Альби. Даже если сейчас она начнёт спорить, он всё равно будет читать. Пусть смеётся, издевается и дразнит его.
"Ветер влюбился в Море. Он никогда не видел, что там прячется под водой, хотя летал над всеми странами и городами, забирался в пещеры, шумел листьями в лесу, гонял пески по пустыне. Ветер хотел развеять Море, как делал это с песками и снегом. Но сколько не дул - только волны вздымались. Тогда он устроил бурю, закрутил ураган, но получился только водоворот, а дна Ветер так и не увидел. Тогда он полетел на необитаемый остров и начал подглядывать за отливом. На жёлтом песке оставались смешные рачки, прозрачные медузы, зелёные водоросли и красные морские звёзды. Они казались Ветру чудесными. Но прилив слизывал его сокровища в воду, и Ветер оставался ни с чем.
Однажды, когда Ветер подглядывал за отливом, Море шепнуло волнами:
- Ветер, почему ты терзаешь меня?
- Я хочу посмотреть, что на дне.
- Разве тебе мало моих белых барашков и тёмных бурь на поверхности? Зачем тебе моё дно? Даже маленьким пузырькам воздуха нельзя туда, не то что ветру.
- Всё равно хочу посмотреть!
- Хорошо, если подумать, то я тоже никогда не видело, что за берегами, как живут в городах, как шепчут леса, как греет солнце в пустыне. Если бы ты мне показал, тогда бы я открыло дно ненадолго.
Ветер задумался: как показать Морю землю?
- Видишь, на небе тяжёлые, напитанные моей водой тучи? - подсказало Море. - Отнеси тучи глубже за берега, пусть прольются дождями над самыми красивыми землями. Вместе с быстрыми реками вода вернётся ко мне, и я, Море, узнаю, как красиво на суше.
Ветер обрадовался, подхватил тучи и понёс их над полями и рощами, и лесами, и городами, с пустынями. И везде шёл ласковый тёплый дождь. А когда тучи иссякли, Ветер вернулся к Морю на остров.
- Ну как, ты видело, как красиво на суше?
- Да, - ответило Море. - Я омыло каждый листочек в лесах, каждую травинку в полях, каждый городской камень. Ты выбрал самые красивые места, Ветер, где я давно не бывало. Спасибо тебе. Теперь дождись большого отлива. Я отступлю дальше обычного, и ты увидишь морское дно.
Ветер затаился на берегу и стал ждать. А когда начался большой отлив, на жёлтом песке не было ни рачков, ни морских звёзд: все жители Моря ушли подальше от берега, потому что оно отступало, и из-под толщи воды показались чудесные скалы и поросшие кораллами рифы. И чем больше Ветер смотрел на отблески солнца на влажных ракушках и гальке, тем больше грустил. Когда Море вернулось, оно увидело его печаль.
- Что случилось? Тебе не понравились мои сокровища?
- Нет, они замечательные! - спохватился Ветер. - Только вот, я видел всё те же горы, и пещеры, и даже города из красивых камней, лощины и долы. А остров, где мы беседуем, оказался и вовсе вершиной высокой скалы...
- Ты верил, что я спрятало чудо?
- Верил...
- Глупыш, - ответило Море ласковым шёпотом. - Я не скрываю чудес, а отдаю их. Все ущелья и долы, все пустыни и горы, которые ты столько лет овивал - это всё моё дно, когда я отступило от суши. Мой дар миру - сам мир. Мир и есть моё самое великое чудо.
- Вот как! - поразился Ветер, но загрустил ещё больше. - Значит, я зря гонял тучи к самым красивым местам, ведь ты их раньше видело! Ты меня пожалело, вот почему помогло...
- Нет, любимый мой Ветер, - в последний раз ответило Море. - Это ты мне помог вспомнить себя, и увидеть какими замечательными, необычными и великолепными стали мои горы и камни под солнцем и зеленью, какие восхитительные существа: львы, носороги и тигры ходят по дну, где раньше была только морская пучина. И когда тебе снова захочется увидеть, что под водой, вовсе не обязательно, чтобы Море для тебя расступилось. Всё неизведанное и далёкое близко. Только лишь оглянись и представь".
Миле закрыл тетрадку и притаился. Альби ничего не говорила. Когда он всё-таки взглянул на неё, то по глазам Биби понял, что ей понравилось.
- Красиво... - обронила она.
- Серьёзно?.. Это ведь только первое.
- А есть ещё?
- Ага! У меня много чего!.. Глупости я, конечно, пишу.
- Можно я нарисую море?
- Ты ведь уже нарисовала.
- Нет. Можно я нарисую твоё? - положила рисунки Альбертина на стол и начала искать среди них чистый листок. - Краски вот только кончились.
Вдруг рядом с рисунками шлёпнулась капля. Альби скорее схватила листы, а на клеёнку упала и брызнула новая грязная капля. Капало с потолка. По штукатурке растеклось тёмное большое пятно.
- Не зря там свистит! Протечка на чердаке! - догадался Миле.
- И что теперь делать?
- Что делать? Миску подставь!
Альби заторопилась в кухонный угол, подставила под капли миску, но пятно растекалось, и скоро закапало за столом. Начался целый дождь.
- Нет, так не пойдёт, - слушал Миле чердачный свист. - Придётся подняться и что-нибудь сделать с протечкой. А ты пока тряпку возьми и в ведро собирай!
- Не уходи! Там семиножки!
- Да они ушли давно! Не шумят! - решил Миле.
- Нельзя! - не пускала Альби. В комнате стало душно, воняло мокрой извёсткой, деревом и тряпьём.
- Ну что же теперь, тонуть? Скоро у нас самих тут будет море. Нет, я пойду!
- Марк придёт, он починит, - залепетала Альби. - Не уходи!
- Я быстро. Хочешь, вместе пойдём? - ляпнул Миле. Брать с собою девчонку - ещё глупее! На счастье, ума у Альби хватило.
- Нет, я тебя здесь подожду. Буду воду вытирать.
"Подожду" - прозвучало для Миле как "иди". Он взял фонарь, зажёг его, спустился по потайной лестнице к шкафу-двери, и впервые за два дня вышел в заброшенную квартиру. Сейчас намного страшнее, чем с Бертрандом и Агнесс. Признаться, тогда Миле даже не верил, что Семёрки его действительно ищут и схватят, если найдут. Как бы не встретиться с одним из них в ночном доме...
Миле подсвечивал путь фонарём и шёл по заброшенной квартире, пока не выбрался на общую лестницу. На ступенях лежал тёмный от грязи и пыли ковёр, а над ним протянулась тонкая нитка. Миле замер. Если её оставили Семёрки, то лучше не наступать.
Миле осторожно поднялся по лестнице. Ближе к чердачной двери свист усилился. Миле открыл её и вылез под крышу. В темноте среди балок и старых опор он пробирался на свист и шипение. Из водопроводной трубы по высокой дуге рвалась тонкая струйка. Под трубой лежала подгнившая перекладина. Через выломанное чердачное окно светила луна. Должно быть Семёрки обыскивали чердак и случайно сломали балку, а та рухнула на трубу. Рядом в серой разодранной паутине болтался сухой кокон бабочки.
Миле повесил фонарь на гвоздь и принялся за ремонт. Крохотная дырка легко зажималась рукой. Но не останешься же ты тут стоять до конца дней? И ладонь мёрзнет. Миле попробовал завязать трубу тряпкой, но та быстро намокла, и вода потекла вниз. Тогда он отодрал со старой оконной рамы немного замазки и попытался заделать пробоину. Замазка не держала напор и от сырости не прилипала к трубе. Миле минут двадцать копался, пока не смекнул оторвать от сломанной балки щепу и вдавить её в дырку, словно заглушку. Держало намертво, сухо.