– Угу… – Многозначительно посмотрела на него мать.
Вновь взъерошила его волосы. Он уклонился недовольно.
Если человек полон невидимых звуков, его почему-то считают недотепой.
– Иди, иди, Ёрш-Ерошка…
…
На опрятной кухне с воздушными зелеными занавесками стоял стол с блестящей желтой крышкой. На столе тарелка с блинами.
– Блины! – Жорка не сдержал восторга.
– Всего три.
– Другие вообще не знают, что бывают блины. – Улыбнулся. – Помнишь, как я дрался в пятом классе?
– Ещё бы! Ты тогда пришёл с такими вот губищами.
– Мне не верили, что бывают блины из муки и молока! – Не дослушав, перебил он.
Жорка хорошо помнил и разлезшиеся губы, и нос, расплывшийся по лицу, и щелки глаз. Даже уши ему натерли до состояния мягкой малиновой резины. Казалось, они висели книзу.
Терзали его в школьном коридоре. Двое держали Жорку, закрутив руки, а один пихал в рот тетрадный лист, на котором карандашом написано было крупно: «БЛИН».
– Жри досыта! – Говорил одноклассник с непонятной ненавистью.
– Блины он дома ест! – Насмешливо восклицал другой.
– И оладьи! И калачики! – Третий тоже крутил ему руки и тоже старался накормить бумагой, дотягиваясь кое-как до жоркиного лица. Хватался за губы, оттягивая их, чтобы раскрыть рот.
– Как ты их ешь? Со сковородки? – Спрашивал первый, Ванька Чорный, морщась и мотая рукой в воздухе: Жорка укусил его за палец.
Изжеванная бумага валялась на полу.
– Да! – Кричал Жорка, загнутый книзу, встрёпанный и красный. – Из муки и молока!
Ответом ему был взрыв смеха.
Жорка все еще хотел объяснить:
– Мать печет их…
А объяснять в таких случаях ничего не нужно. И никому это не нужно.
Ему вновь комком бумаги забивали рот. Щелкали по лбу. Крутили за нос.
– Твою мать и тебя вместе с ней возили в «Горюново»! Там лечат дураков! – Победоносно крикнул Ванька.
И понеслось под хохот:
– Которые едят блины!
– А может там вас жарить их и научили?
Под взрыв смеха:
– Другие дураки!..
Жорка вырывался и все отстаивал свою правду:
– Их не жарят…
– Сырыми жрёте?
Жорка натужился:
– Их пе-кут…
Вырваться не удавалось. Его закручивали к самому полу. Мелькали ботинки.
Вот они крутятся, крутятся колесом. И превращаются в блины на тарелке.
Мать, продолжая жоркину рецептуру блинов, возмущается:
– Мука, молоко! А еще нужны яйца! Без этого никаких блинов.
– Где ты все это берешь? – Жорка осторожно сворачивает золотистый блин, все еще досадуя в глубине на одноклассников. Не на то, что кормили бумагой, а на то, что не верили ему. Смеялись. Идиотики.
– Где беру – там больше нет. – Отзывается мать. – Удается иногда достать. И потом, дядя Федя привозит.
– Что-то его давно не было. – Зажмурившись от удовольствия, Жорка ест блин.
– Еще бы масла! – В голосе матери досада. Так ей хочется, чтобы все было по-настоящему.
– И так вкусно! Да вон же, есть в горшочке.
– Какое это масло?! Это «Рафинер». Скользкая мазь. И нефтью пахнет. Хоть перетапливай его, хоть не перетапливай.
– Но там же, написано, в составе есть даже настоящее пальмовое масло! – Не сдается Жорка. – До 20 процентов!
– А масло должно быть коровье!
Жорка рассмеялся:
– Скажи я это сейчас, меня отлупят дворники! Коровье масло! Из коров? Тем более, никаких коров давно нет. Они засоряли природу. Клали лепешки. Поднимали углекислый газ в атмосферу.
Мать толкнула легонько завихрённый склоненный к тарелке затылок.
– Смотри – молчи про масло. Нам не хватало драк с дворниками!
Жорка насыпал из пакета с надписью «Кофейная пыльца» в чашку три ложки бурого порошка.
Мать посмотрела на порошок, как на грязь. С неприязнью.
– Так ведь никакого масла и нет, – Жорка крутил ложкой в кипятке, поднимая снизу волну коричневой краски. – Что же я им могу рассказать?
– Вот-вот…
Мать скрипнула дверцей настенного шкафчика.
– А это – после блинов! – И достала серый бумажный пакет. Раскрыла его: – От дяди Феди!
– О! Какое оранжевое! – Воскликнул Жорка, не понимая толком, что перед ним.
– Оранжевое! – Передразнила мать. И пояснила: – Оранжевая! Это же морковка!
– Ага. – Согласился Жорка и взял морковку в руки. – Твердая!
Постучал об стол и принялся хохотать.
– Да как ее есть-то! Не проглотишь!..
Мать покачала головой:
– Дурачок! Растете, как черт знает кто. Морковки не знаете. Ну, да это не ваша вина. Ешь.
– Как есть? Ты что? Прямо вот… целиком?
Мать взяла нож и принялась ловко чистить морковь.
Жорка с интересом следил за ее руками. Предположил:
– Чтоб жевать легче было?
– Чтоб кожу снять. Держи!
– Я на улице съем.
– Еще чего! Кто-нибудь увидит и начнется. И нам и дяде Феде достанется.
Жорка повел плечом:
– Натуральные продукты не запрещены.
– Только взять их негде. Пойдут разговоры. Сплетни. И без того на тебя смотрят, как на умственно отсталого.
– Кто это смотрит?
– Да смотрят, смотрят! – Строго глянула куда-то за стену мать.
– Шварцы что ли?
– Да какая разница? Но лучше без необходимости не высовываться.
– Дааа. Это точно. Сразу прибегут: «Чо эт у вас? И вчера пахло тоже…»
Жорка удачно передразнил соседку и засмеялся.
Мать вздохнула:
– Скажи спасибо дяде Феде, помнит отца и нас с тобой не забывает. А то бы был не лучше Шварцев. Тоже не знал бы, что чем пахнет, что и как едят.
Положила на тарелку еще один блин.
– А ты? Тебе?
Мать отмахнулась:
– Ешь. Расти здоровым. – И вновь о том, чем пахнет эта жизнь: – Из продажи все более-менее настоящее убрали. Я тут как-то обратила внимание: твердого вообще ничего не осталось. Порошки и пасты. Наверное, хотят, чтобы у людей зубы выпали.
– Кто хочет?
Мать промолчала.
– А у них там, на свалке, это кучами лежит? – Откусывая от морковки, озаботился Жорка, имея в виду дядю Федю. Поразился: – Оо-О! Как трещит.
Мать укоризненно глянула на него:
– Кучами! Какой ты все-таки балбес. И не свалка это, а Полигон! И не все со свалки. У дяди Феди спецпропуск. Ездит по провинциям. Там кое-что выменивает.
– У кого? Разве там живут люди?
– Сиди не крутись! – Глянула на часы. – Люди везде живут. Осторожно! Не вдохни крошку! Я маленькая постоянно давилась.
– А зачем тогда вообще? – Он с недоверием посмотрел на морковь
– Разве не вкусно? Как тебе?
– Ничего так. Не сильно сладкая. – Глянул на мать и чтобы не огорчать ее, похвалил: – Не сладкая, но сок по рту течет какой-то. И запах по всей квартире. До самых Шварцев. Сейчас начнут стучать по батарее.
– У тебя еще пять минут. – Напомнила мать. – Не торопись.
– А круто! – Воскликнул Жорка. – Кто еще из дворников мегаполиса ест морковку!? Ваньке Чорному покажу.
– Я тебе покажу! Мало он тебя бумагой кормил?
– Он теперь другой. Что ты!.. Только какой-то злой.
Мать усмехнулась:
– А был очень добрый.
– Он не на меня злой. Он вообще. Он считает…
Мать, не дослушав, на кого злой Ванька Чорный, вышла.
Жорка переключил Единый государственный канал «Sлава» на домашний «День да ночь – сутки прочь» («Д&Н»).
Сквозь мелькание листьев в свете ночных фонарей понесся приглушенный, падающий таинственный закадровый голос:
– Пыльным и душным вечером 11 августа сего года, при восходящей луне, сотрудницей одного из административных подразделений ССиП – некоей Т.К. , 38 лет, в одной из глухих аллей Соловецкого Парка было замечено странное насекомое.
По уверениям Т.К., насекомое превосходило размерами собаку, или даже человека и держалось в воздухе над фонарями, не опираясь на что-либо.
В свете фонарей над продолговатым телом блистали золотистые слюдяные крылья, или, как выразилась сама Т.К. – «… что-то иное, не укладывающееся в ее голове».
Диктор умолк на мгновение, давая зрителям осмыслить услышанное и поразиться, затем щелкнул чем-то там – за кадром – и продолжал:
– Более всего странное насекомое напоминало стрекозу, но быть стрекозой не могло.
Шокированная Т.К., испуганная поразительным существом, подняла крик и в дальнейшем утверждала, что тем самым вызвала раздражение страшного насекомого, обернувшего к ней жвала и выкрикнувшего без определенного акцента: «Заткнись!»
Конечностями псевдострекоза, по утверждениям Т.К., удерживала нечто бившееся и всхрюкивающее, отчетливо видимое на фоне красного диска луны.
Как стало известно «Д&Н», к настоящему времени гражданка Т.К. прошла медицинское освидетельствование в силу служебной необходимости и принадлежности к категории «К», признана вменяемой, но до работы не допущена.
…
Жорка все-таки подавился морковкой! Закашлял и засипел даже.
Мать заглянула на его «перханья». Увидев в чем дело, забежала сзади и принялась хлопать ладошкой по спине.
– Говорила же!.. Ну, как?
Жорка показывал одной рукой на телевизор, другой вытирал слезы, выступившие от кашля.
– Да мало ли что там рассказывают? Давиться теперь всякий раз?
– Но они и показывают!
С трудом переводя дыхание, с опаской глядя на изгрызенную до половины морковь, он настойчиво убеждал:
– Вот, посмотри! Посмотри. Сама подавишься.
На экране мелькали желтые фонари парка, неясные тени метались в листве. Слышался шум и клекот. Впереди, где-то очень далеко моталось красное пятно.
– Луна! – Определил Жорка. – Но это-то кто? Что там происходит?
Что-то ломалось, точно тень на углу дома и заламывалось обратно, сухо трещало, бронзово поблескивая.
– И кто всё это снял? – Жорка был изумлён.
Диктор, будто решив ответить на вопрос дворника, снисходительно и важно заявил:
– Изображение отсканировано с мозга пострадавшей Т.К. в момент ее обследования в спецполиклинике для лиц категории «К».
– Вот и видно, что врет, – уверенно сказала мать. – Кто бы его туда пустил? В спецполиклинику? И кто бы ему что рассказал?
Ласково похлопала Жорку по спине:
– Откашлялся?
– А зачем она там ходила? – Перед глазами его явственно стояла полутемная аллея. – Ночью? В глуши?
– На работу шла. Если не врут, что из категории «К». – Уверенно сказала мать. – Там же спецобект «Горюново». За прудом. Прежде это была одна территория, территория парка.
– А ты откуда знаешь?
– Ну, иди, мети, а в обед доешь. – Мать кивнула на морковь и вышла.
…
Жорка, наподметавшись, полив тротуар, прилег под кустарником. Передохнуть. Это не поощрялось, но не преследовалось. Роза, начальник ЖКРТ (Жилищной Конторы Развитого Типа) делала ему поблажки. Не прямо. Опосредованно. Через Ваньку Чорного, который был близок ее служебным интересам и все что-то там вычислял с нею по вечерам за дверями конторы развитого типа. Позволялось Ваньке прилечь на перекур, перепадало благ и другу его – Жорке. Главное – не храпеть и не курить, естественно.
Жорка лежал головой на метле, смотрел в небо и слушал голоса. Они долетали из-за кустов. Говорили тетя Валя и тетя Зина, так и не заработавшие за жизнь приличных имен.
– На столе редактора «Дня-да-ночи» сотрудники безопасности нашли бумажку, а там написано: «Августовские иды лже-Юлия Кузьки». Во как! – Сообщила т. Валя. – Тшшш…
– А чо так – тшшш-то? – Не поняла т. Зина.
– А то! Смотри, язык не распускай. – Шепот пополз таинственный, скрытный: – И сказано в ней, что «Кузька» – это суперканцлер – по его первому имени!
– Да ты что!
– То… – Обе засмеялись приглушенно, но от души. До отдувания. – Что Кузька – узурпатор и ждет его какой-то Кирдык.
– Это еще кто?
– Спроси у них… – Недовольно заметила т. Валя. – Мол, ждет и дождется. Взвоет страшно.
– Вот те на! – Изумилась т. Зина предстоящему вою. – Говорят, он не настоящий!
– Настоящий! Но вообще-то это не он. И быть его там, говорят, не должно.
– Хммм. А как же это?
– А так! Агенты, которые ту бумажку нашли, хотели по справедливости получить награды и пошли за ними, за медалями и льготами. Но вместо медалей и льгот – были зарезаны трамваем. Оба.
– Оба?
– Как есть. И в разных местах!
– Во как трамваи-то теперь ходят!..
Вновь рассыпался сдерживаемый, но прорывающийся сквозь листья и ветки смех.
Его поддержал другой – заливистый и неудержимый.
Отсмеялись кое-как.
Тетя Валя, нахватавшаяся где-то крамольных и смутных сведений, продолжала:
– А листок тот, залитый кровью, был изъят из следствия полномочными лицами.
– Какими еще лицами?
– Такими, какими надо.
– Откуда ж они взялись?
– Оттуда. Пришли да и всё!
– Ты гляди, что делается!
Помолчали.
– Вот так! – Вновь разнесся голос т. Вали. – А ты это… не вздумай!..
– Ещё чего!
– Вот. А то – загремим костями.
И вновь беззаботный старческий смех. Все им хаханьки. А ведь взрослые люди!
И еще что-то совсем тихо: «Шу-шу-шууу… Шу-кун-шу…»
Жорка все глядел на облака, и думал: им-то какое до всего этого дело? Где канцлер и где эти бабки? Усмешечки всегда какие-то. То еще поколение!.. Она вот и мать не любит трансляции, парады, торжества. Ничего не говорит, отмахивается, но видно же.
…
Перед обедом, у подсобки ЖКРТ, куда дворники складывали метлы и лопаты, Жорка подошел к Ваньке Чорному:
– Вань! Пошли ко мне. Покажу кое-что.
– Блины?
– Похлеще. Блины я утром съел.
– Врешь опять.
– Злой ты человек. Недалекий. Каким был в пятом классе, таким и остался.
– Ладно, пойдем.
Ванька бросил лопату в подсобку.
Из глубин конторы раздался сочный женский голос:
– Чорный! Подними лопату! – В кладовую заглянула женщина цветущих лет. И сама цветущая. – После обеда поедешь на полигон.
– Яволь. – Без энтузиазма согласился Чорный и – Жорке: – Ну, идем?
Легонько ударил его кулаком в плечо, и оба направились к выходу.
– Ходят они все куда-то, – донеслось в спину.
Но дворники не обернулись. Они шли смотреть морковку.
– А помнишь, как ты меня блинами кормил? – Спросил Ванька.
– Да уж не как ты меня – бумагой.
– Да это-то! Забыть давно пора.
– Я и забыл. Почти. И не блинами я тебя кормил, а – блином. Ты от злости даже заплакал тогда.
– Ну, блином. Какая разница? И не от злости, а… Что встал-то?
– Жду. – Показал Жорка глазами на дверь.
– Розу? Ее тоже позвал?
Жорка засмеялся, представив, как они втроем сидят вокруг одной морковки.
– Ловок ты, брат! – Толкнул его Чорный. – Только опоздал. Я там уже главный музыкант.
– Скажешь тоже. Жду, может, мне какие распоряжения будут.
– Балбес! – Ванька сильно потянул его за рукав. – Распоряжений каких-то ждет! Они тебе нужны?
Он всегда казался лет на пять старше Жорки.
…
Дома Жорка выхватил из-за спины морковку и торжественно возгласил:
– Вот!
– Ураган! – Ванька не скрывал изумления. – Хрень какая…
– Ты что! Опять плохие слова?
– А что в них плохого?
– Расскажу Розе, она тебя в две смены поставит работать.
– Я у нее, бывает, и в три смены работаю. Рассказывай. Она тебя так пошлет…
– Пошлет? Куда?
– Да что ты какой-то… Найдет куда. Если, конечно, с глазу на глаз.
– И она тоже?
– И она тоже.
– Парочка! А вообще-то и жаловаться не надо. Проверят НакЛи и все узнают.
Чорный, беспечно посвистывая, взял морковку:
– Твердая!
– Еще бы! Будешь?
– Нет. Пахнет сволочь сильнее ацетона.
– Опять черные слова?
– Так я и сам Чорный! – Ванька был абсолютно беспечен.
– А картошку будешь?
– Нет, не буду. – Смотрит с любопытством на сковороду. – Привыкну еще. К хорошему, говорят, быстро привыкаешь.
– Ну и… наберешь на полигоне.
– Ду-у-рак!
– Там кучами!
Жорка, вдруг понял, что никаких продуктовых куч на свалке нет. Но не отступал.
Чорный постучал костяшками пальцев по голове, не считая нужным объясняться и доказывать.