— Ида блондинка или брюнетка? — я использовала последний шанс, чтобы убедиться, что Галкины подозрения напрасны.
— Брюнетка. И хорошенькая. Каре, курносый носик, синие глаза. Фигура, как у статуэтки…
— Все. Хватит, — в ковшик полетела третья розочка. — Одного не понимаю: на кой черт он лезет ко мне во сне, если в сексуальной жизни у него все в порядке?
— А когда это он к тебе лез? В последний раз, помнится, ты была привязана к хвосту лошади.
Настала моя очередь рассказывать. Услышав о Деде Морозе, подаренной розочке и явлении Чудища, Галина ахала и охала, верила и не верила, смеялась и плакала. Ну, тут я конечно загнула. С чего бы ей плакать? Галка смеялась и хваталась за собственные перси, о чем тут же меня и известила.
— Ты когда снова его увидишь, пожалуйста, не лезь в кусты за всякими цветочками, — наставляла меня подруга. — Лучше сразу поинтересуйся, где его искать. Назначь Чудищу свидание в реальном мире.
— Думаешь, сработает? Сон и явь — вещи разные.
— А почему засос у тебя на плече остался? Сама говоришь, с утра видела пятно.
Я подошла к зеркалу и отодвинула воротничок пижамы. Пятно уже не алело. Оно стало подозрительно коричневого цвета. Такое пальцами не натрешь.
— Колдовство какое-то! — на большее я была не способна. Сейчас, когда моя голова пухла от информации, а время перевалило за полночь, я уже не так хорошо соображала. «Я подумаю об этом завтра», — решила я, подражая небезызвестной Скарлетт О’Хара.
— Ладно. Спать пора, — Галка протяжно зевнула. — Завтра расскажешь, как ночь прошла. И не забудь о свидании договориться! А я прямо с утра Никите позвоню. Поблагодарю за помощь. Заодно похвастаюсь эскизами пивных кружек.
— Удачи тебе, подруга.
Я и себе пожелала удачи, отключив будильник. Ничего страшного, если немного опоздаю на работу. Короткая фаза сна она такая короткая. Дольше пятнадцати минут навряд ли получится, а там и внутренний будильник сработает.
Процедив травяной настой, выпила залпом и быстро легла. Помнится «Любарум» отключал по щелчку пальцев.
«Зря кинула три бутона. Два наверняка были лишними, — мысль пришла где-то спустя час. Я вертелась с боку на бок и искала причины своей неудачи. — И пахли они совсем не так, как розочка, подаренная Дедом Морозом. Чертова китайская подделка».
Утром меня разбудили соседи, врубив телевизор на полную громкость. Реклама призывала народ покупать подарки на Новый год.
На улице уже рассвело.
Как ни старались рекламщики, хмарь за окном и осознание того, что сегодняшнюю ночь я провела на скамейке запасных, праздничного настроения не прибавили.
Какой-то неправильный получился у меня успокоительный настой. Одни нервы.
Глава 15. Французский десерт
Силь ву пле, дорогие гости!
Силь ву пле… Же ву при… авек плезир…
Господи прости, от страха все слова повыскакивали.
— Нет, Гала, ничего не получилось, — я прижимала телефон к уху, расставляя на витрине гигиенические пакеты. — Сначала овец считала, потом спала как убитая.
— Блин. И где его теперь искать? — подруга тоже расстроилась. — Он даже номер телефона сменил. А тот «Любарум», который остался в сейфе? Его нельзя стырить? Или хотя бы отлить в другую бутылочку немножко. Капель двадцать-тридцать. А?
— Давай сначала дождемся ответа из лаборатории. Мало ли что они там обнаружат? Если все плохо, Кирюсик со мной церемониться не станет. Даже если Светлана Сергеевна будет лежать в коме, он быстро до нее донесет, какие неприятности грозят «Пилюле». Вот увидишь, меня первой козлом отпущения сделают.
— Козой сделают, — поправила Галка. — Не вешай нос, Жека. Если еще вчера не замели, значит, не все так страшно. Как выяснится, звони мне сразу, ладно?
Какая чуткая у меня подруга. Даже слезы на глазах навернулись.
Ага.
— Я сухари сушить начну, — Галка даже тон не поменяла. Все тот же бодрый. — Передачки носить буду. Вещи тепленькие приготовь, говорят, в камере холодно. Все. Отбой.
Ожидание меня убивало. Я вздрагивала от каждого звонка, каждого «динь-дилинь» наших колокольчиков. Видимо, сказывалась полу-бессонная ночь. Сама в лабораторию звонить не решалась. Помнила, что в детективных историях тот, кто больше всех задает вопросы и крутится рядом — лицо заинтересованное. То есть следователь или преступник. К следователям я точно не относилась, а преступником быть не хотела, поэтому сидела тихо, как мышь.
Стоило почувствовать себя мышкой, как об мои ноги потерся кот.
— Лямур! Ты откуда? — я заглянула за витрину, но никого кроме бабы Зои, которая намывала полы на крыльце, придерживая входную дверь ведром, не обнаружила. Я присела погладить кота, тот включил внутренний баян и от наслаждения закрыл глаза. — Где твои хозяйки?
— А ну, брысь отсюдава! — гаркнула от порога баба Зоя. — Ишь, повадился ходить!
Она грозно стукнула об пол шваброй. Лямур с ожиданием посмотрел на меня. Вдруг я отменю приказ уборщицы, и мы тогда снова поурчим вместе.
— Не положено, милый друг, — сказала я ему, чувствуя себя виноватой. Настроение-то он мне поднял. Стоило погладить по мягкой шерстке, как все страхи ушли. Правильно говорят, кошки — отличные лекари. — Иди домой.
Лямур юркнул между ногами уборщицы, но у закрытой двери обернулся.
— Иди, иди, — баба Зоя поставила на пол ведро и с таким усердием распахнула дверь, что колокольчики забились в приступе эпилепсии. — Это же он, гад, Семеновну до больницы довел. Ненавижу кошек. Как приду к сестре, так от ее Мурзика столько шерсти на себе уношу, что полдня приходится чистить.
— Я вам специальную щетку подарю, — я хоть как-то хотела загладить вину всех кошек, что встретились на пути баб Зои. — Один раз проведете по одежде, ни одного волоска не останется. А Лямура не ругайте. Он хороший.
— Котам в аптеке не место! — отрезала уборщица, не купившись на мой посул, и для убедительности еще раз шарахнула шваброй об пол. В этот момент, споткнувшись об оставленное у двери ведро, в аптеку влетел посетитель. Грязная вода гигантским спрутом расползлась по только что вымытому полу.
Баба Зоя побагровела и смерила мужчину, чей полет остановил шкаф с клизмами, таким грозным взглядом, что тот попятился и, не желая быть убитым, скрылся за дверью. — А все чертовы кошки! Если бы не они…
Дальше я слушать не стала. Пошла мыть руки и ставить чай. Под неутихающие проклятия и перечисления всех грехов исчадий ада я съела принесенные с собой бутерброды и вволю насладилась теми немногими фотографиями Замкова-младшего, которые скачала из интернета. На некоторых он смотрел прямо в объектив, и я плавилась под его взглядом. Потом заглянула в инстаграм Нинель, и тоже внимательно ее разглядела. Врагов нужно знать в лицо.
Когда вечером я шла домой, вновь встретила Лямура. Он сидел на половичке у двери и пристально смотрел на ручку, словно ожидал, что она вот-вот двинется вниз и впустит его в квартиру. Но ручка замерла-заледенела, и я, жалея кота, нажала на кнопку звонка.
Мягкие шаги, напряженная тишина и дверь открылась. Но ровно на столько, чтобы туда мог зайти кот. Лямур оглянулся на меня и сунул голову в проем, не торопясь войти. Чья-то рука в кружевной перчатке втащила кота за ошейник вовнутрь. Дверь закрылась. А я, постояв еще с минуту, направилась к себе.
Странные эти старушки. То мимо не пройдешь, чтобы тебя не втянули в беседу, то даже слова не скажут, хлопнув дверью перед самым носом.
Унылый ужин закончился унылыми размышлениями. Варить успокоительный сбор или ну его?
Решила варить. Нервы-то по любому успокоить нужно. На этот раз кинула одну розочку и отмерила ровно ложку лаванды. В сердце теплилась надежда, что в прошлую ночь мое зелье не сработало из-за того, что я нарушила рецептуру.
Посмотрела на время — десять. Рановато спать ложиться. Обычно часов в двенадцать, а то и позже заваливаюсь.
В этот раз постелила на диване, включила телевизор. Пусть бубнит.
«Сплю на новом месте, приснись жених невесте».
Приснился. Сначала Кирюсик, потом Никита. Мы куда-то бежали, от кого-то прятались. События были нелогичны и сумбурны. В общем, во сне творилась та самая ерунда, которая считается нормальным сновидением.
— Ты опять без шапки? — Вера Романовна поправляла коврик. Седые волосы, собранные в аккуратную буклю на затылке, были кокетливо украшены шелковой лентой. Серое платье с белым школьным воротничком, пушистые тапочки без задника. Наряд дополнял полосатый фартук, чьи широкие лямки перекрещивались на спине. — На улице мороз.
— Я полутра на прическу потратила, — показательно тряхнула локонами, собранными в хвост. — Дайте хоть до работы дойти красивой. Там все под медицинской шапочкой спрячется.
— А если заболеешь? — темные глаза старушки тревожно мерцали. И не сказать, что тяжелый взгляд, но по спине прошел холодок.
— Я бегом. До аптеки идти всего ничего! — крикнула я уже снизу. Хлопнувшая подъездная дверь отрезала меня от мира тепла и уюта. И от странных соседей.
На улице стоял трескучий мороз. Вчерашняя оттепель в содружестве с отрицательной температурой превратила дороги в каток. Я пожалела, что не надела валенки. В них я действительно долетела бы мигом. Но кудри и войлочная обувь никак не вязались, поэтому пошла осторожно, хватаясь то за ограду палисадников, то за машины, что густо утыкали наш двор.
— Уф! Добралась! — победно крикнула я, не зная, что Аннушка уже разлила свое масло. Баба Зоя успела приветливо улыбнуться, прежде чем мир перевернулся.
— Осторожно! Я только что помыла крыльцо! — запоздало предупредила она. Эти слова я услышала перед самым нырком в высокий сугроб, что скопился на краю тротуара. Две ступеньки не так много, чтобы убиться насмерть. Снежная подушка безопасности сработала как надо и уберегла мою голову. Правда, изрядно испортила прическу.
Сидя в больнице в ожидании, когда хирург освободится и осмотрит мою ноющую лодыжку, я выбирала льдинки из растрепавшихся кудрей. Баба Зоя вздыхала рядом.
После рентгена мне туго перебинтовали ногу и велели держать ее в покое минимум три дня.
— Хорошо, что не перелом, — успокаивала меня баба Зоя, на чье плечо я опиралась, прыгая к подкатившему к крыльцу такси. — Врач сказал, если бы ты была не в сапогах, точно ногу не уберегла бы. На месяц гипс наложили бы.
Неся мой второй сапог подмышкой, она чувствовала себя виноватой — ведь сколько раз ей говорили, что в мороз свежевымытая плитка становится гладкой как стекло. У баб Зои был один ответ: «Так я же рано утром, когда посетителей нет, а потом я дорожку к лестнице прикрепляю!».
А вот дорожки точно не было! Видимо, я вышла из дома раньше, чем обычно, и думала только о том, как красиво получилось уложить волосы.
Действительно, хорошо, что ничего себе не сломала.
Кирюсик будет в ярости.
Ярость не задержалась.
— Ключева!!! Тебя убить или как? Ты же знаешь, что мне за прилавок некого ставить!
Слабый писк бабы Зои, что она может постоять, раз виновата, был бесцеремонно оборван.
«Он ее придушил что ли?» — забеспокоилась я, плотнее прижимая телефон к уху. Слава Зевсу — богу грома и молний, я не услышала стук падающего тела.
— Кирилл Петрович! Всего три дня!
— Три дня?! Ты меня без ножа режешь!
— Ну, два дня, — я трусливо скостила себе срок, зная, что с растяжением главное первую ночь пережить, а потом легче будет. — Только я не знаю, как до работы доковылять. Лед кругом. Я так и без вашей помощи убьюсь…
— Я готов тебя на руках носить, лишь бы ты вышла на работу, — голос босса немного смягчился. — Значит, завтра утром я у тебя. Все, пока.
— Но как же? Мы же договаривались на два дня… — поныла я в пустоту. Кирюсик уже отключился.
Глотнув обезболивающего и пристроив ногу на высокой диванной подушке, я уснула.
Разбудил меня запах горячей еды. Так не пахнут бутерброды даже из самой лучшей колбасы, так не заставляют сглатывать слюну творожные сырки, так не раздражает обонятельные рецепторы пакетированный кофе «три в одном» из ближайшего супермаркета. Так умопомрачительно и добротно пахнет настоящая домашняя еда, приготовленная с любовью.
Откуда? Холодильник пуст, в морозилке две пачки мороженого, застрявшие там с лета, в шкафчике банка говяжьей тушенки и три банки с родительскими солениями, которые я притащила из поселка. Даже хлеба нет.
А в воздухе витал аромат укропа и жареных сухариков. Таких, обжаренных с солью и чесночком. И наверняка политых оливковым маслом.
— Просыпайся, милая. Кушать пора.
Я открыла глаза. На краешке дивана сидела Вера Романовна и держала в руках тканевую салфетку. На соседке был все тот же полосатый фартук. Кружевной воротничок идеально расправлен, плечики прямые.
— Поднимись, я подложу еще одну подушку, — Надежда Романовна, стоя где-то сбоку, вне зоны видимости, ласково погладила меня темечку. — Вот так. Вера, подай салфетку!
Накрахмаленная салфетка жестко царапнула шею, и я немного смутилась, заметив, как темный взгляд Веры Романовны на секунду замер на моем засосе.
— Что это? — спросила я, когда передо мной водрузили маленький столик. Я видела такие в зарубежных фильмах, где пациентов кормили прямо в больничных палатах. Но мое «что это» относилось не к переносному столу, а к тем трем чашкам, что поражали своим содержимым. Праздник запаха и цвета.
Соседки поняли все верно.
— Ешь, это очень вкусно, — подбодрила меня одна из сестер.
— И полезно, — добавила вторая, протягивая ложку. — Суп называется минестроне.
В прозрачном бульоне лежали порезанные кубиками овощи и мелкие помидоры черри, половинки брюссельской капусты и соцветия брокколи. Белая фасоль, как жемчуг, рассыпавшийся по морскому дну, манила перламутровыми боками. Я чувствовала себя ныряльщиком, охочим до сокровищ.
— Подожди, подожди, милая! — Моя ложка, нацеленная на фасоль, замерла на полпути. — В суп нужно добавить топинад из оливок с чесноком.
Измельченные ингредиенты из второй чашечки, где главенствовал густой дух чеснока, наверняка добавили бульону пикантности.
«Я сейчас изойду слюной, совсем как собака Павлова», — мысленно простонала я, предвкушая славную трапезу.
— А теперь крутоны.
Горсть сухарей довершила аппетитную картину.
— Вот это да! — воскликнула я и, зачерпнув ложкой наваристый бульон, отправила его в рот. Глаза закрылись сами. Как у того же Лямура, который пристроился у меня в ногах и дремал, согревая своим боком перебинтованную лодыжку. Соседи пожаловали ко мне всем семейством. Кстати, а как они зашли? Я не помню, чтобы открывала им дверь.
— Нас Зоя Владимировна впустила, — как будто бы прочла мои мысли Вера Романовна. — Мы от нее узнали, что ты заболела.
Все верно. Никакой мистики. Я сама отдала ключи бабе Зое, чтобы не прыгать до двери, если она придет меня навестить.
Сейчас, когда сестры были одеты почти одинаково, стало особенно заметно, что они родственницы. Не мешали ни разный цвет глаз, ни форма носа. Их светлая кожа словно светилась изнутри. Наверняка в молодости обе были красавицами.
— Нравится минестроне? — поинтересовалась Надежда Романовна, присев на краешек стула. Спины у обеих женщин оставались прямыми, на лице светились подобающие случаю улыбки.
«Вот бы мне так себя держать!» — подумала я, совсем неинтеллигентно засовывая в рот очередную ложку. Нога ногой, а аппетит как был отличным, таким и остался. Хорошо, что еще не похрюкиваю от счастья. Люблю вкусно поесть. Вот бы еще это «счастье» не откладывалась у меня на боках. У Галки вон, сколько бы она не ела, все словно в топку.
— Спасибо, — произнесла я, отваливаясь на подушки. Мне можно. Я больная.
— А десерт? — Надежда Романовна метнулась на кухню. Передо мной поставили блюдце с крохотным пирожным и чашку с чаем. Краем глаза я заметила, что в чае плавали лепестки ромашки, но все мое внимание заняло пирожное. Если бы его не принесли соседки — весьма благопристойные дамы, я бы подумала, что в нем заключается намек на эротику. Два лепестка полупрозрачного теста смыкались по сторонам, образуя пузатую лодочку. Ближе к носовой части этой лодочки сияла марципановая жемчужина, возлежащая на ложе из нежнейшего сливочного крема.