Троих других бросился догонять я. Первый не успел убежать далеко и удар в спину стилетом пронзил его, отправив досрочно в пучины ада. Двое других, подвывая от ужаса, побежали ещё быстрее. Но полуголодный образ жизни, мелкие ранения, да уже и не юный возраст не дали им возможности убежать от меня.
Второго я настиг через десяток шагов, и он даже успел повернуться, чтобы встретить смерть лицом. Отбив нож, я ударил его в горло, провернул стилет и разрезал ему трахею. Заливаясь кровью, он упал лицом вниз, готовясь навсегда от нас уйти.
Я был очень зол и поэтому быстро настиг последнего, который почти скрылся от меня в темноте глухих припортовых переулков.
— Стоять, сука, стоять! — от волнения я проорал эту тираду по-русски. Убегающий в страхе обернулся, его дико вытаращенные глаза сверкнули белками в свете полной луны, висевшей над нами и равнодушно следившей за всеми перипетиями чужих судеб. Быстро перейдя с русского на английский, я снова заорал.
— Стоп! Фак! Стоп, факен щит! Стоять, тварь! Кому сказал!
Мой голос, металлом звеневший в темноте, дико оскаленные зубы, сломанный нос, чёрным клювом нависающий над моими белыми зубами, парализовали его волю, и разбойник застыл в ступоре, дрожа всем своим грязным телом.
Добежав до него, я хотел было ударить его в грудь, сразу попав в сердце, но вдруг у него из рук вывалился нож и бандит упал на колени, громко молясь и прося всех святых о заступничестве.
— Пощади, пощади, страшный незнакомец. Я знаю, ты страшен, могучий маг, я вымолю себе прощение, уйду в монастырь, брошу свою семью и маленьких детей, лишь бы ты простил меня и отпустил.
Рука, почти собиравшаяся коротким замахом ударить его в грудь, остановилась на полпути. Убивать безоружных я ещё не научился, но и времени на раздумья не было.
— Бросишь детей? — повторил я его последние слова. Он же их понял по-другому.
— Нет, нет, у меня большая семья, я должен заработать денег, нам должны были щедро заплатить, нам даже дали аванс. Нам нечего есть, нам негде спать, а выыыы богатые гады…
На минуту он забылся, играя свою роль, и когда он бросился обнимать мои колени в надежде спастись, я пинком опрокинул его навзничь и ударил в грудь стилетом, а потом ещё раз и ещё, пока он бездыханным не распластался на мостовой.
— Пёсья кровь, тьфу. Денег детям?! От убийства? Что я, зверь что ли, или не понимаю! И я достал из кармана горсть реалов и бросил их на его тело, а потом ручкой стилета вывел надпись его кровью, вытекшей из ран — Money for the family, чтобы их не украли другие, и ушёл.
Торопливо шагая обратно, я ориентировался по трупам убитых и стонам, которые невольно издавали раненые близнецы. Хорошо, что я не успел убежать далеко и вскоре мы вновь все соединились. За это время Вилли успел уже добить всех раненых, а одного из близнецов мы потащили вдвоём с его легкораненым братом.
Добраться до порта, а потом и до корабля, мы успели вовремя, пользуясь ночной мглой и пережидая в закоулках отряды всполошённых стражников, спешащих на шум битвы. Может быть, нас кто-то и замечал, но предпочитал не афишировать этого и скромно удаляться, не привлекая к себе нашего внимания.
Нас ждала шлюпка, болтавшаяся недалеко от пирса. Несколько условных сигналов огнём, и она направилась к тому месту, где мы её ждали. Матросы, сидевшие в ней, не задали никаких вопросов, равнодушно посмотрев на двоих раненых и на нас с Вилли, прятавших свои лица под капюшонами дорожных плащей.
На корабль, оказавшийся средних размеров пинасом, мы взошли уже под утро и сразу были вынуждены уйти в его трюм, где разместились между бочек с пресной водой, балластом и непонятными свёртками. О движении корабля возвестил толчок подъёма якоря и всё более усиливающаяся качка.
В этот момент умер один из братьев, имён которых я так и не удосужился узнать. Второй горестно завыл, не в силах перенести потерю близнеца. Ночью, поднявшись на палубу, мы сбросили зашитое в парусину тело нашего товарища, с привязанным к его ногам грузом, в море. Тихий всплеск провозгласил ещё одну потерю.
Близнец пережил своего брата на три дня. Его рана воспалилась, а он не желал сопротивляться болезни и сгорел в горячке. Мои усилия не увенчались успехом, даже несмотря на примененную магию. Видимо, когда человек не желает жить, то все усилия по его спасению бесполезны. Так я думал, привычно орудуя большой иглой, сшивая из парусины очередной саван.
— Наверное, это и к лучшему, — проговорил Вилли, сдирая со своего черепа лоскуты обгоревшей кожи.
Я вопросительно посмотрел на него.
— Меньше свидетелей, крепче тайна, — пояснил он. — Они были хорошими товарищами и настоящими братьями. Надёжными, как скалы, и крепкими, как железное дерево, но вот судьба решила иначе. Все, кто побывал на скрытом острове, долго не живут. Так что, держись за жизнь, Филин, пока она у тебя есть, и пользуйся каждой её минутой.
— Куда мы плывём? — спросил я его, помолчав.
— В Ирландию.
— Почему туда?
— Потому что там есть знакомый целитель, и тебе надо исправить внешность.
— И всё?
— Нет! Мы не можем сразу отправиться в Испанию. О нас должны забыть, или, в крайнем случае, потерять. Мы уничтожили всех нападавших, и они не знают, сколько нас и кто мы. Только догадываются, а уж после того, как двое из нас погибли, так и вообще… Будут искать четверых, а не двоих.
— А мы уже остались вдвоём. В Ирландии мы избавимся от всех артефактов и исправим себе внешность. Да, да, что ты так на меня смотришь, мне тоже не помешает изменить свою внешность. А то уже я устал от своей рыжей бороды, хочу быть жгучим брюнетом. Имею право, за такие-то деньги.
— Ну, а дальше?
— Дальше у нас с тобой пути разделятся. Ты получишь свою долю деньгами и поплывёшь в Португалию, а я туда, куда надо мне.
— Почему в Португалию? — снова спросил я.
— По той же причине, Филин. Чем больше ты будешь непредсказуемым, тем проще выжить. Никто и не догадается, что молодой и красивый идальго имеет какое-то отношение к тому человеку, который посмел убить уже двоих магов из ордена Кающихся. И что он делает в Португалии? Трать деньги на что хочешь, останавливайся в самых дорогих постоялых дворах и приударяй за томными красотками, и никто и не подумает, что ты — это тот парень… Вот так!
Я хмыкнул, действительно, логично. Против фактов не попрёшь, но до того момента ещё дожить надо. Закончив сшивать саван, мы спустили за борт тело второго близнеца и постояли на палубе, задумчиво глядя на вздымающиеся волны, покрытые белыми гребешками пены. Чайки визгливо кричали, провожая в последний путь наших товарищей.
— Они были настоящими моряками и погибли в море, как и положено каждому уважаемому моряку, — проговорил Вилли, и мы спустились обратно в трюм, ожидая прибытия корабля в Белфаст.
Глава 8 Возвращение блудного попугая (сына)
Вскоре пинас доставил нас в город Белфаст. Никто из команды не задавал нам вопросов и не разговаривал с нами. Спустившись с палубы в шлюпку, и доплыв в ней до пирса, мы сошли на берег, а пинас отправился дальше, куда уж, я не знаю. Наверное, подальше от нас и всего, с нами связанного.
— Нам не в город, — сказал мне Вилли, — здесь недалеко замок есть, фамильный, там и осядем.
— Примут?
— Примут! Договорено ещё раньше, только одеться нам надо скромнее.
— Да куда уж скромнее, — и я оглядел свой куцый потрёпанный плащ.
— Пистоли спрячь, и стилет свой дорогой тоже.
— Ладно, но у нас же нет денег на одежду.
— Нет, поэтому мы с тобой дальние родственники. Я — непутёвый моряк, давно отчаливший от дома, а ты — мой племянник. Мать твоя согрешила с испанцем, вот тебе и достались тёмные волосы и нос крючком.
— Мать не трогай, ты не знаешь её!
— Ладно, ладно, не тряси клювом. Не знаю, да и знать не желаю. Я не лезу в твои дела, ты молча слушаешь, что я говорю. Астролябию свою ещё не потерял?
— Нет!
— Вот и отлично, надеюсь, пара реалов у тебя есть?
— Есть! А у тебя что, денег нет?
— Вот, а у меня нет, так что платишь за еду ТЫ! Надоела эта морская жратва. Хочется еды и женщин, а то вокруг одни чудаки и мерзкая каша с солониной. Да и селёдка такая же. Ты любишь селёдку, Филин?
— Солёную нет, я люблю жареную.
— Ишь ты, какой ты особенный. Жареной лучше есть камбалу или треску, или… Эх, жрать захотелось. Надо найти таверну и славно там пообедать.
— А откуда и когда ты возьмёшь деньги?
— Не волнуйся, идальго, деньги будут. Ростовщиков никто и никогда не отменял ещё. Нам для начала надо затаиться. Смотри, как хорошо сейчас кругом. Лето наступило. Женщины!
Я промолчал. Мы не спеша шли по припортовой территории, пока не повернули в центр города и, пройдя его по одной из его центральных улиц, вышли на окраину, направившись в сторону близлежащего пригорода. Очередная корчма, в которой мы решили отобедать, ничем не отличалась от всех предыдущих. Название «У Патрика» тоже ни о чём не говорило ни мне, ни Вилли. Внутри ожидаемо оказался интерьер, схожий с множеством подобных заведений.
Различия были заметны только в оформлении обеденного зала, где присутствовали ирландские мотивы, вроде довольно красиво нарисованного на стене листа клевера и, что неожиданно, лепрекона. Многие из посетителей щеголяли рыжим цветом своей шевелюры, а служанки — необузданной гривой густых волос различных оттенков меди, заплетённых в косы или оставленных в виде конского хвоста болтаться по спине.
Вилли буквально пожирал взглядом каждую из женщин, отпуская сочные комментарии по поводу их фигур. Одна из них, заметив новых постояльцев, тут же подскочила к нам, как только мы заняли свободный стол. Возле стен все места были заняты, и нам пришлось сесть почти в центре.
— Красавица, нам жаркое, гороховый суп, мясных пирогов и много эля.
Я поморщился. Уловив мою реакцию, Вилли произнёс: — А моему другу, Шульцу, «воду жизни», но немного. Немцы, что с них взять.
Всё это он проговорил по-ирландски, и я только догадывался, о чём он говорил со служанкой. Для придания ускорения при получении заказа, Вилли хлопнул её по заду, всколыхнув плотные телеса, получив в ответ гневный взгляд и неизвестное мне ругательство. Но Вилли только заржал, любовно потирая руку, которой он хлопнул женщину, довольный полученным ощущением мягкости её ягодиц.
Первым из заказанного принесли «весёлый» суп, больше похожий на жидкую кашу, в которой плавали, как в ледяной шурге, аппетитные куски мяса, и кувшин с элем. Набросившись на гороховый суп и пироги, мы стали быстро поглощать вкусную еду. Через некоторое время подавальщица принесла и поставила возле меня небольшую оловянную кружку и глиняную бутыль, ёмкостью примерно в четверть литра, в России называемую мерзавчиком. Перед Вилли уже стоял большой кувшин с элем и глиняная кружка, из которой он непрерывно отпивал, не забывая подливать в неё новое питьё.
За год скитаний я подрос и уже не производил впечатления безусого подростка, в прямом и переносном смысле. Налив в кружку принесенное мне питье, я сделал пару глотков обжигающей жидкости, и чуть было не поперхнулся. Это был крепкий самогон, или спирт, на чём-то настоянный. Возможно, виски, или бренди, но градусов в нём было немногим меньше пятидесяти.
Огненное пойло обжигающе прокатилось по пищеводу и упало горячим сгустком в желудок. Внутри потеплело. Душа, свёрнутая в стальную пружину, начала размягчаться, растягивая стальные оковы самодисциплины. Принесли жаркое, под него я допил и оставшийся в бутылке алкоголь. Вилли же не собирался останавливаться на одном кувшине, он уже допил свой эль и потребовал ещё.
Скромный обед, плавно переходящий в ужин, грозил перерасти в банальную пьянку. Мне принесли ещё виски. Теряя концентрацию и еле ворочая языком, путая окончания и переставляя местами слова, я обратился к Вилли на голландско-английском.
— Вилли, ты моряк?
— Моряк!
— Ты пьян?
— Нет! Вилли никогда не напивается, слышишь, гач…, - успел одёрнуть сам себя капитан. — Ты это… Шульц… чего хочешь?
Трезвая мысль с трудом пробивалась сквозь опьяневший мозг, пытаясь предупредить организм об опасности. На секунду она все — таки смогла взять верх над пьяным бредом.
— Нам нужно расплатиться и сваливать отсюда, капитан.
— А вот тут согласен! — Вилли, неожиданно даже для себя самого, смог понять мои опасения, которые совместились и с его чувством опасности.
— Красавица?! Эге-гей! Иди ко мне, моя хорошая, у старого моряка есть для тебя награда.
Капитан тартаны пьянел на глазах, все еще предпринимая попытки справиться с этим. Посетившая его здравая мысль постоянно претерпевала метаморфозы и норовила исчезнуть, заменив собой мысль о желанности любовных развлечений и приключений. Подошла служанка и, увернувшись от его руки, спросила.
— Хотите расплатиться?
— Ээээ, да. Гач…, Фил, это… немец, расплачивайся. Я старый моряк, я плавал во всех морях, о которых вы и не знали, — продолжал он нести пьяный бред.
— Сколько? — заплетающимся языком по-голландски спросил я её.
Женщина не поняла мой вопрос, но суть уловила сразу.
— Двадцать шиллингов.
Это я понял. Но у меня не было ни шиллингов, ни талеров, только реалы. Тяжело пьяному в уме произвести расчёты примерного курса шиллинга к реалу. У меня оставалось двадцать реалов и после долгих раздумий, когда «красавица» уже начала терять терпение, я выудил из-за пазухи кожаный кошель и, с трудом развязав его тесёмки, вытащил и кинул на стол монету в восемь реалов.
Плохо отчеканенный и неровный макукин запрыгал на столе, взвизгнув чистым звуком и затрясся, как в ознобе, танцуя пляску звонкого серебра полновесной монеты. Маленькие пальчики подавальщицы быстрым движением цепко ухватили монету, показав извечную женскую сущность отбирать у мужчин честно заработанное, и она была такова.
— Переплатил, — мелькнула мысль, и мы стали собираться.
— Эй, на сдачу эля. Эля неси, ржавая красотка, твоя мать фейри!
Вилли уже плохо себя контролировал и не стеснялся сквернословить. Эту его реплику услышали за соседним столом, где «отдыхала» другая компания, состоящая из четырёх человек. Двое из них имели волосы такого же цвета, что и женщина, а двое были темноволосыми.
— Эй, ты, что ты имеешь против рыжих?
Невольно вспомнилась типичная фраза — «Что я, рыжий, что ли?»
Но Вилли не обратил на них никакого внимания, предпринимая попытки встать из-за стола, как, впрочем, и я, но они всё не успокаивались. Тут нам принесли ещё четверть кувшина эля на сдачу. И принёс его подросток, тут же ускользнувший от нас.
— Пьём, — взревел Вилли, плеснув и мне эля в кружку. Стукнувшись кружками, мы одновременно выпили живительную влагу. В моей голове промелькнула последняя здравая мысль о том, что нельзя понижать градус, будет плохо! Но было уже поздно.
— Кто тут ещё вякает, — рявкнул осмелевший Вилли, развернувшись всем своим телом и обратившись к компании ирландцев за соседним столом.
— Что ты сказал, пёс? — и в Вилли полетела глиняная кружка, смачно разбившаяся о его лоб.
Брызнули во все стороны глиняные осколки, не причинив никому вреда. В ответ, меткий стрелок Вилли отправил в недолгий полёт кувшин, а вслед за ним и кружку. Да ещё и схватил дополнительные снаряды с соседнего стола. И был он на удивление меток. Все четверо ирландцев, рассвирепев, вскочили со своих мест и бросились к нам. К стыду своему, я не умел драться.
Фехтовать и стрелять — да, а махать кулаками в уличной драке — нет. Единственное, что я успел сделать, это стукнуть своей небольшой оловянной кружкой в лоб одного из нападавших, но это было всё, на что меня хватило.
Кружка смялась, а ответный удар крепким кулаком под дых заставил меня скорчиться и упасть под стол. Получив локтем по почкам, я отрубился и уже не участвовал в кабацкой драке, заброшенный ногами под стол. Но Вилли был старым моряком и имел опыт ни одной пьяной разборки. Ловко ударив в челюсть первого, он увернулся от кулака второго и прикрылся табуреткой, выставив её четыре ножки, как олень свои рога.