— Вот видишь, Франсуа, мы во всём спокойно разобрались! И не надо на меня так орать! — внезапно, резко повысив тон, отчитал Пьер Пижон этого Франсуа. — Или ты думаешь, что имеешь на это право, или ты вдруг захотел стать на моё место, а?
— Никогда я не хотел быть на твоём месте, Пьер. Просто я засомневался в этом мелком гадёныше.
— Не сомневайся, Франсуа, сейчас я поговорю с капитаном, и мы проверим его знание карт. А сейчас, проводи нашего юного пленника туда, куда ты испражняешься, каждый день, и покажи, как это делают настоящие морские волки. Да?!
Ха-ха-ха! Его смех подхватили все пираты, которые находились в это время на палубе. В их суровой морской жизни было мало развлечений, а тут собрались почти восемьдесят человек, плывущих в тесном помещении, где даже трюм был поделен на секции, из-за своей узости и стеснённости пространства. Всё это изрядно озлобляло людей. К тому же, пленников нельзя было бросить среди бочек с водой и балласта. А приходилось держать в клетке, недалеко от всех остальных.
— Пойдём, я провожу тебя, мой малыш, — с неестественной добротой проговорил Франсуа и, схватив меня за шиворот, уже изрядно истасканной рубахи, потянул на нос корабля. Дотянув до него, он, под смех всей команды, швырнул меня вперёд, прямо в носовую часть, под бушпритом.
— Вот он, гальюн, можешь здесь ссать и, заодно, погадить, если тебе есть чем! Вон стоит тумба с краю, можешь присаживаться. Смотри, не покарябай своё седалище и не провались туда, она на мелкие задницы не рассчитана.
Выпав в носовую часть, я огляделся кругом. Над головой качался под порывами ветра бушприт, вверху которого хлопал, наполненный ветром, небольшой квадратный парус, называемый блиндом. А сам я стоял на деревянной крупноячеистой решётке, где впереди, действительно, находилась тумба, с дыркой посередине, и такая же находилась прямо напротив.
А впереди бушевало бескрайнее море, которое было совсем рядом, казалось, протяни только руку, и дотронешься до гребешков его волн. Малейшее неловкое движение, или резкий поворот судна, и ты уже за бортом. А что делать, когда бушует шторм?!
Сильный ветер сдирал пену с бурунов и швырял её, вместе с солёными брызгами, в лицо любому, кто рисковал справить здесь свою нужду. Каким образом это можно было сделать в шторм, я даже не представлял. Под моими ногами быстро мелькали волны, до которых было рукой подать. Было страшно.
Сильный ветер и постоянная качка сбивали с ног любого, кто не привык к этому. Пытаясь удержаться, я перебирал руками по рангоуту, стараясь ухватиться за верёвки такелажа, свисавшие с бушприта, и так и не понимал, как же мне быть. Сзади меня, усиливая грохот волн и свист ветра, орали и улюлюкали матросы, наслаждаясь зрелищем моей беспомощности.
Сзади подошёл и их капитан, по прозвищу Гасконец. Это был среднего роста француз, со светлыми внимательными глазами и тёмно-русыми спутанными волосами. Черты его лица были слегка резкими, но не отталкивающими. Он крепко стоял на своих стройных ногах, давно привыкших к постоянной качке. Одет он был, как и все пираты, в полотняную рубаху свободного покроя и бриджи из толстой кожи. Сверху рубахи был накинут камзол, явно с чужого плеча. А его голову плотно покрывала ярко-красная бандана. На ногах у него были большие сапоги, с широкими голенищами, и это было главным отличием от других пиратов. Все остальные были либо босиком, либо в простых башмаках.
Задумчиво сощурив глаза, он внимательно смотрел на меня, а сам, тем временем, неторопливо разжигал большую, изогнутую вниз, трубку, раскуривая набитый туда крепкий местный табак.
Бросив на него взгляд, я понял, что моя жизнь висит на волоске, как бы это дико не звучало. Если я сейчас не сделаю все, как это положено, то меня запросто вышвырнут за борт, без лишних разговоров. Я им был абсолютно не интересен, как и падре. Эта мысль придала мне необходимой решимости.
Развязав тесёмки на своих рваных штанах, я вытащил своё естество и, сообразив, что решётка здесь постелена вместо досок, внахлёст, не просто так, оросил её струёй, половина которой обрушилась на меня, напополам с морской водой, особенно удачно взлетевшей вверх под ударом носового форштевня.
Капитан ушёл, а меня, когда я, с трудом и постоянно качаясь, шёл обратно, выдернул квартирмейстер и, поставив на ноги уже на палубе, поволок в капитанскую каюту. Я не упирался, в очередной раз, решалась моя судьба и сопротивляться ей не имело смысла. Наоборот, сейчас мне требовалось вспомнить всё, что я знал из уроков географии и поездок по стране.
Знал я мало, как и ездил. Интернет помогал во всём, но он предоставлял отрывочные сведения, не давая полной картины о предмете, а как бы кусками. Благо, в школе я особо не ленился, по сравнению со своими одноклассниками, и любил географию. Сейчас, надеюсь, эти знания мне пригодятся.
Сердце в груди забилось сильно и часто, затрепыхавшись, как птичка, в когтях у кошки. С правой стороны груди, где находилось моё магическое ядро, наоборот, пришло тепло и понимание того, что я справлюсь. Уж не знаю, как, и каким образом, но я справлюсь.
В голове поплыли незнакомые мне образы, а мысли потекли спокойно и плавно, концентрируя меня на мозговой деятельности, направляя мою волю и стремление на положительный результат.
Дойдя до каюты капитана, меня втолкнули внутрь, и я оказался в довольно тесном помещении, увешанном оружием и заставленном рундуками, в которых, наверняка, были спрятаны все сокровища пиратского корабля.
В центре каюты стоял стол, а возле стены располагался гамак, сейчас свёрнутый и убранный наверх. На столе лежала большая карта и несколько свёрнутых свитков, по внешнему виду которых было нетрудно догадаться, что это тоже карты, только намного меньше. Кроме этого, на столе лежали непонятные приборы. Судя по их, весьма своеобразному, виду, они были навигационными.
Больше ничего другого мне в голову не лезло. Я смутно их помнил, но как ими пользоваться, я не знал. Это было сложно и без магии, а с магией и подавно. Напрягая память, я пытался вспомнить, как они называются, ибо от этого зависело, поверят мне, или нет.
Да, я не умел ими пользоваться, но понимание, для чего они нужны, спасало меня от обвинений в моей неспособности читать карты. И вообще, нужность моего нахождения на корабле целиком зависела от того, знаю ли я эти приборы. В противном случае, это незнание лишало и меня, и падре шансов на побег.
Всё это я отчётливо сознавал, даже, несмотря на то, что в прошлой жизни я был довольно вял и нерешителен. Моя голова, от напряжённо работавшего мозга, раскалилась намного сильнее, чем магическое ядро, отчего мой череп сжало, как тисками. Ого! Вот это настоящий мозговой штурм!
И вот я вспомнил! На столе справа налево, лежали астролябия, буссоль, квадрант, и последним лежал огромный компас. Откуда у французов, на таком маленьком корабле, был такой внушительный набор навигационных инструментов, я не знал.
Главным было то, что я узнал эти приборы. Это случилось благодаря тому, что отрывочные знания «донора» совместились с моими отрывочными знаниями, отчего я теперь и знал, что за приборы лежат передо мной. Но это не решало всей проблемы — я по-прежнему не знал, как ими пользоваться.
Гасконец по моему взгляду понял, что я узнал эти приборы.
— Говори, как называются эти штуки!
Протянув руку к ним, я начал перечислять, что есть что.
— Буссоль!
Это был самый точный прибор из всех представленных. Что-то вроде круглого компаса, с поворотной линзой, для прицеливания на какой-либо предмет.
— Квадрант! Он был похож на позолоченную мешанину реек и разных циркулей.
— Компас! Это был самый узнаваемый из всех приборов и самый большой, видимо, снятый с другого судна, которое было явно больше пиратского шлюпа.
— Ну и последней, я назвал астролябию. Ничего особенного, обычный круг, сделанный из орихалка, градуированный цифрами. С подвесным кольцом и со шкалой, на которую наложен меньший диск, а на него ещё и так называемый «паук» — круглая фигурная решётка, указывающая, с помощью своих фигурных стрелок, на самые яркие звёзды ночного неба и ещё имеющая зодиакальный круг. Вот она-то и была самым заманчивым прибором для меня, интереснее, чем все остальные, вместе взятые.
Дело в том, что это был единственный магический прибор из всех. Да, все эти навигационные приборы были сделаны с помощью магии, и все они отчётливо «фонили» ею же, отсвечивая синим цветом в глазах любого человека, владеющего магией.
Но эта, мирно лежащая на столе, астролябия могла намного больше, чем все остальные, работающие, как и положено обычным навигационным приборам. Дело в том, что эта астролябия указывала самый правильный и кратчайший путь, который был нужен навигатору, и это чувствовало то ли моё сердце, то ли магическое ядро.
Называйте это, как хотите. Я просто знал, что ценность этого невзрачного и изрядно потускневшего прибора намного больше, чем стоимость всего корабля, со всем его имуществом.
Это творение рук неизвестного мастера, из неизвестного времени, было ценно именно этим, и могло послужить наградой любому мореплавателю, из числа навигаторов, шкиперов и прочих лоцманов, заблудившихся в океане.
Видимо, его владелец сгинул либо погиб в море. А может быть, он погиб от рук жадных пиратов, и его астролябия была найдена кем-нибудь из них, в этих опасных и таинственных водах. Эту астролябию мне очень хотелось взять себе и оставить навсегда! Но кто бы дал мне её?
— Хорошо, мальчик, ты заслужил жизнь, раз знаешь эти приборы, — сказал Гасконец, а Пьер Пижон перевёл мне его слова. — А пользоваться ими умеешь?
— Нет, — замотал я головой. Меня не учили этому, я слишком молод, а приборы очень сложные. Знаю, что они ориентируются по магнитному азимуту и по звёздам, а как, не знаю. А вот компас знаю, его стрелка всегда указывает на север, — и дальше я понёс всякую чушь, что только смог вспомнить о компасе, демонстрируя этим свои отрывочные знания, которые, всё равно, были довольно обширными, по сравнению со знаниями обычного моряка.
— Согласен! Ты ещё слишком мал, гарсон, для этого. А теперь, перейдём непосредственно к картам, или, как вы их называете, к портуланам. Сможешь ли ты их прочесть?
И он пододвинул ко мне большую карту. Подойдя ближе к столу, я наклонился и впился взглядом в неё, откинув отросшие и грязные волосы со лба. Это была довольно скромная поделка, сильно изукрашенная всякими гротескными фигурками, изображавшими богов и мифических животных. Хотя, как знать, может быть, некоторые из изображённых животных и вовсе не были мифическими.
В верхнем правом углу была подпись Батиста Аньезе, скорее всего, это был картограф. В центре значилось название «Атлас». И этот, так называемый, атлас был настолько примерен, что даже я смог быстренько им всё о нём рассказать. Но чудес они, видимо, от меня и не ждали, хоть и были изрядно удивлены, что я знаю и Африку, и Южную, и Северную Америку.
— А вот тут Австралия, — воскликнул я сдуру, показав на пустое пространство, где действительно должна была находиться Австралия.
— Какая Австралия?!
Кажется, я сказал лишнего, — мелькнула в моей голове вполне здравая мысль. Сдалась мне эта Австралия, что в переводе с латинского означает Южная. Ну, нет у них её и нет, может, в этом мире вообще такого континента нет.
— Я, кажется, ошибся, — абсолютно по-детски пролепетал я, получив в ответ недоумевающий взгляд от обоих пиратов.
— Ясно, тогда посмотри вот эти карты, — и Гасконец развернул два свитка, оба из которых являли собой нечто невиданное мне до сих пор.
Эти карты были картами небольших участков Карибского моря. Не знаю, что видели они, но мои глаза видели, как тонкими красными линиями были показаны разнообразные течения, которые оживали и текли вперёд, а по ним плыли крохотные кораблики с разноцветными флажками. Над этими течениями маленькими искорками загорались их названия и примерная скорость в узлах.
Рифы, крохотными чёрными точками, пятнали поверхность обычного, на первый взгляд, пергамента, но стоило сфокусировать на них взгляд, как они тут же укрупнялись, вырастали в размерах и демонстрировали свои оскаленные рваные каменные края, о которые разбивались неосторожные корабли. То же было и с островами и мелями.
Это воистину была магическая карта! И мои глаза видели её и понимали. В груди загорелся восторг, какой я до сих пор не испытывал. Это было красиво. Сфокусировав взгляд на одном участке моря, я, неожиданно для себя, обнаружил там морского зверя. Сосредоточив на нём взгляд, я вывел его ближе к себе и хорошенько рассмотрел. А потом в ужасе отшатнулся от совершенно мерзкого и опасного создания, одним своим видом могущего шокировать кого угодно, а не только подростка.
Это морское животное очень сильно напоминало акулу-молот. Но только имело не тело рыбы, а тело змеи, которое извивалось в любую сторону, а его кошмарная голова, в виде молота, была усеяна, помимо острых зубов, ещё и множеством глаз. Они, очевидно, нужны были ему из-за плохого зрения, либо желания узреть получше любую тварь, или человека, которых оно и собиралось сожрать.
Молотозавр, — всплыло возле него его же название, и я отшатнулся ещё дальше, оторвав взгляд от карты.
— Что ты там увидел, гарсон, — обратились сразу же ко мне, почти одновременно, и Гасконец, и Пижон.
— Мо-ло-то-завр, — по слогам, отчётливо и внятно произнёс я.
— Тьфу, я же говорил, что он увидит в карте только страшилки, а не рифы и мели! — в сердцах воскликнул Гасконец.
— Ну, может быть, всё не так плохо? Мальчишка, всё же, знает и навигационные приборы, и карты читать умеет. Никто из нас не может читать магические карты. Мы видим только очертания берегов, да острова, и больше ничего.
— Я не хочу даже разговаривать об этом, Пьер, этот щенок ничего не знает, он только видит страшные картинки и водит нас за нос, надеясь сбежать. Нахватался знаний у своего отца, вытирая сопли об его рваные карты, и теперь пудрит нам с тобой мозги! А чего ещё ждать от тринадцатилетнего подростка, который до сих пор не в навигационной школе. Он бездарен! Оттого и Гнилой Билл от него отказался. Сунули нам это дерьмо в награду и смылись.
— К тому же, он загадил своими грязными волосами мои лучшие карты, которые мне достались с одного из захваченных португальских кораблей. Они очень ценны, но я не могу воспользоваться ими, в очередной раз. Придётся их продать!
— А ты, щенок, пошёл вон!
Я было, уже подхватился сбежать из каюты, но неожиданно был остановлен следующим криком. — Стой! Иди сюда! Ближе! Ближе, юнец…
Всё это напомнило мне сцену с мудрым Ка и обезьянами, из мультфильма про Маугли. «Ближе, бандерлоги, ближе». Надеюсь, он меня не будет есть? Но где-то, я всё же, оказался прав.
Как только я очутился от Гасконца на расстоянии вытянутой руки, он схватил меня за отросшие волосы, а потом, достав острый кинжал, быстрым движением отхватил у меня всё, что торчало на голове и оттуда же свисало, обкорнав, как сельского дурачка.
Схватив теперь меня уже за руку, и держа в другой руке мои срезанные с головы волосы, он грубо выволок меня за дверь капитанской каюты и швырнул на палубу, а мои спутанные, ужасно грязные и засаленные волосы вышвырнул в море, перегнувшись через фальшборт корабля.
— На марс его, и пусть там сидит, грязный детёныш испанской обезьяны.
Подгоняемый острыми кончиками кинжалов, я действительно, словно обезьяна, забрался по вантам на марс грот-мачты и засев в этой небольшой корзине, дал волю слезам.
Зря я, наверное, плакал. Пресной воды и так в моём организме было немного, а солёной вокруг было с избытком. Воду надо было беречь, но куда там. Впервые, с момента моего неожиданного попадания в этот мир, я расплакался и лил горькие слёзы, жалуясь чайкам и альбатросам на несправедливый и ужасный мир.
Они поддакивали мне крикливыми, пронзительными голосами, кружа над головой и стремясь найти что-нибудь вкусное, что можно было откусить от меня. Но я был цельной личностью, хоть и, как оказалось, плаксивой, и не собирался отдавать им кусочек своего тела.
Очень хотелось шарахнуть их какой-нибудь молнией или фаерболом, чтобы аж перья полетели во все стороны, но как это сделать, я не знал. И чувство досады снова превратилось в потоки обильных слёз.