Он поправил болтавшуюся на плече связку различного научного барахла, и побрел дальше.
Сейчас моя задача — установить вокруг базы несколько маячков, по которым я потом буду ориентироваться, составлять карту местности и отмечать места, в которых проводил опыты с измерениями. Вот так оно всегда и бывает, вызываешься строителем, а тебя заставляют научной работой заниматься. С другой стороны, если я, не закончивший школу, с этой ерундой справлюсь, то это будет прекрасным примером того, что образование — лишь один из инструментов, с помощью которых достигаются цели. Ну, а если не справлюсь — то эти записи можно будет смело показывать детям как наглядный пример пользы учебы.
Фух, пока молча шел было легче… Вроде и привык к местной силе тяжести, но все равно чувствуется, что ноги слабые. Ну ничего. Нас с моей Лилией друг к другу тянет, и в этом нет ничего плохого. Значит отношения завяжутся крепкие, только нужно сразу обговорить проблемные места…
Тит сверился с запястным экраном скафандра. Количество шагов на нем едва перевалило цифру пять тысяч.
Остановившись и осмотревшись, Тит выбрал место, по его мнению, наиболее подходившее для установки первого маячка. Не слишком близко к краю тектонической плиты, чтобы обезопасить оборудование от обвалов, которые, как выяснилось, здесь бывают, и не слишком далеко, чтобы лишний раз не искушать местные ветра на кражу.
Разбросав носком ботинка камешки, Тит ввинтил короткий металлический шест в грунт, затем закрепил на нем батарею с фото и ветро-генераторами, передающее устройство, и несколько датчиков. Они должны были считывать скорость ветра, его направление, состав атмосферы, периоды освещенности, температуру, и еще множество различных параметров окружающей среды. Передавая эти данные челноку, маячок тем самым будет автоматически сохранять их в портативную базу, откуда они будут пересланы на орбиту грузовому кораблю, который доставит их в «Гуд Кол.».
С первым маячком Тит провозился совсем не долго. Хотя начало лилианской ночи выдалось ветреным и дождливым к ее середине погода немного успокоилась, будто сделала передышку.
Тит пробежался взглядом по списку необходимого для установки оборудования, затем повернулся к скалам спиной и пошел в сторону равнины, раскинувшейся к западу. Огромное поле от горизонта и до горизонта, на котором кроме мелких неровностей и изредка выпячивавшихся из грунта камней глазу зацепиться было решительно не за что.
Ну что же, — пройдя пару сотен метров, начал Тит, — идея с дневником действительно оказалась не такой уж плохой, как я думал. Вот, сейчас мне нужно пройти пять километров по абсолютно скучной пустыне, а я с вами говорю. Ну, в смысле, сам с собой. Но, если представить, что меня кто-то смотрит, хоть и в прошедшем времени, то уже как-то попроще становится. Повеселее…
Я вам вчера еще историю с моралью обещал, да? Да, вроде как обещал… Но тут такое дело, не придумал я ее еще. Не до этого было. Ночь выдалась сложная, хотя, чего я вам тут говорю? Это все ерунда, вам такие мелочи знать не обязательно. Главное, что все хорошо, скафандр без дыр, экзоскелет работает. Чего жаловаться? Нечего… А вот поучительной истории для вас нет. Мысли другим заняты были.
Тит замолчал, задумавшись над тем, а чем именно были заняты его мысли, пока он пытался уснуть, нервно вслушиваясь в стук аммиачного дождя по крыше жилого модуля.
И действительно, — после минутной паузы он продолжил запись, — чем они были заняты? А так сразу и не вспомнишь… Знаете, некоторые люди говорят, что потенциал человеческого мозга раскрыт не полностью и что он работает всего на десять процентов? Так вот это все ерунда. Пока я был демонтажником на «Кориолисе» и мало с кем общался мне приходилось много читать, ну, чтобы хоть как-то себя развлечь, — он осекся и сделал короткую паузу, взвешивая все «за» и «против». — Ладно, чего от вас-то скрывать? Вы сейчас мои самые близкие люди. Хотя вас здесь и нет. Я хотел все-таки закончить школу и в университет поступить. На психолога. Уж очень мне интересно, что у людей в голове. А потом одно за другое и что-то как-то не сложилось у меня с этим. Опять… Вот, иду теперь по собственной планете и железки в землю втыкаю за еду, — он легонько постучал ладонью по шлему, напоминая самому себе о том, что сбился с темы разговора. — Но сейчас не об этом. Так вот, в одной статье научной было точно написано, что мозг человека работает на все сто и по-другому быть никак не может. Ведь природа не любит прямых линий и лишних вещей. Мозги и без того самый прожорливый на питательные элементы орган в человеческом теле, а представьте, что он еще и работает только на одну десятую. Нет, в таком случае остальные девяносто процентов быстренько бы отмерли за ненадобностью. Хотя, у некоторых людей, наверное, так все и произошло… Мне вот что любопытно, человек ведь не может не думать, верно? Он думает всегда, непрерывно, постоянно. Неважно, слушает он собственные мысли или нет, они всегда есть. Как тогда получается, что большую часть времени он их не запоминает?
Не знаю, как у вас, но у меня частенько так бывало, что задумаешься о чем-то, уйдешь в себя, а тебя вдруг выдергивают обратно в мир вопросом «о чем думаешь?» и ответить тебе в сущности нечего. Стоишь как дурак, руками разводишь. Чувствуешь, что вроде процесс какой-то был, а толку никакого.
В эту ночь все примерно так и было. Лежал, уснуть не мог, голова из-за нервов работала на полную, а результат какой? Только не выспался. О, вспомнил! — Тит резко поднял руку с оттопыренным указательным пальцем. — Я про настоящее думал. Вернее, не так. Я думал, что его не существует. Непонятно? Само-собой. Сейчас объясню. Сама идея довольно простая, но если копнуть поглубже, то можно докопаться до чего-то стоящего.
В общем, человек — это по сути мозг, познающий мир вокруг себя с помощью органов чувств. Конечно, некоторые могут сказать, что мир можно познавать и одними размышлениями, но мне кажется, что такие мыслители быстро изменят свое мнение, если вдруг ослепнут или оглохнут. Так вот, по утверждению ученых подавляющее большинство информации об окружающем мире приходит к нам из глаз. Зрение — самый важный орган в этом плане. Но есть у него один недостаток — задержка. Совсем маленькая, но все же есть. Вот сами подумайте, чтобы мы увидели какой-то предмет, даже будь он у нас прямо перед самым носом, свету необходимо сперва преодолеть расстояние от своего источника, до этого самого объекта, отразиться от него и попасть к нам в глаз. Так? Так. А значит все, что мы можем увидеть — это различные изображения прошлого. Чашка утреннего кофе стоит на столе? Нет, она стояла там микроскопическую долю секунды назад. Да, это довольно короткий промежуток времени для того, чтобы в него уместилось какое-то важное событие, поэтому наш мозг отметает его как незначительную погрешность и думает, что все в порядке. Но стоит только увеличить масштаб и все сразу меняется. Взгляните ночью на небо, если у вас, есть такая возможность. Многие звезды, свет которых долетел до планеты, на которой вы живете, могут уже не существовать, но вы все равно видите их свет. Вы видите прошлое. Всегда. Оно может быть совсем свежим, возрастом в крохотную долю мгновения или же древним, просуществовавшим миллионы лет. И ничего, из того, что получает ваш мозг в виде света не является по-настоящему настоящим. А со слухом все еще хуже, ведь скорость звука гораздо меньше.
Может быть наше спасение заключается в осязании? Там-то как раз самый что ни на есть прямой контакт? Фух… Запыхался немного… — он слегка сбавил темп, чтобы свериться с шагомером. — Так, про контакт было, да? А вот и нет. Никакой это не прямой контакт. То, что мы принимаем за прикосновение — всего лишь стремление атомов вещества отлететь друг от друга подальше. Как ни старайся, а действительно дотронуться до чего-нибудь можно только войдя с этим чем-то в химическую реакцию и, как правило, такое до добра не доводит.
Вот и получается, что никакого настоящего не существует, а человек, в сущности, живет в прошлом. Мозг, замкнутый в черепную коробку, и получающий информацию с задержкой, к которой вынужден постоянно приспосабливаться.
Но вы не подумайте. Я не какой-нибудь там философ, пытающийся доказать сложную концепцию бытия. Нет. Просто мне в голову пришла забавная мысль и я ею с вами поделился. Сейчас кто-то наверняка пошутит, что она тоже пришла с задержкой, а я возьму и посмеюсь, — Тит хмыкнул. — И знаете еще что? Говоря о том, что мы все с вами в какой-то степени живем в прошлом, я вспомнил одну историю из своей молодости. Она отлично подойдет к моему философскому трепу. И из нее даже можно будет вынести какую-никакую мораль. Но расскажу я вам ее потом. Мне просто дыхания сейчас не хватает. Нужно сделать перерыв. Хотя, чего я объясняю? Ребята из отдела маркетинга наверняка смонтируют все так, что вы ничего не заметите…
Дальнейший путь до места установки второго маячка Тит прошел молча. Он слушал завывания лилианского ветра, хруст грунта под ногами, жужжание моторов экзоскелета и мерное шипение системы вентиляции скафандра. Это были звуки его новой жизни. Вчера Тит еще не до конца осознавал это, но сейчас, после того как он заговорил о прошлом и вспомнил свою молодость, на него нахлынуло невероятное в своей интенсивности ощущение того, что он одинок. Что он уже не стоит на пороге чего-то нового и неизведанного, а давно перешагнул его, и там, впереди его не ждал никто. Ни друзья, ни родственники, ни даже ребята из отдела маркетинга. Здесь были только завывание ветра и хруст грунта под ногами. Полное, безоговорочное одиночество. Но оно Тита не пугало. Наоборот, придало ему сил, вдохновило двигаться дальше. Ведь это было не одиночество брошенного человека, того, от которого отвернулись все вокруг. Нет, это было одиночество первопроходца, что обогнал остальных, вырвался вперед.
Тит установил еще два маячка и прошел в общей сложности около пятнадцати километров, прежде чем решил остановиться на привал. На голую землю садиться он не стал. Хотя его и манила романтическая идея, поджав ноги, сидеть на собственной планете, глядя на махину газового гиганта, греющегося в солнечных лучах, но памятуя об угрожающе-низкой лилианской температуре он побоялся отморозить себе задницу, а потому просто слегка присел, зафиксировав экзоскелет в коленях, тем самым превратив его в своеобразное сидение.
Ухватившись губами за питьевую трубочку, тянувшуюся из наспинного модуля прямо в шлем, Тит сделал несколько больших глотков заранее припасенного энергетика и перевел дух. Притяжение планеты ощущалось уже не так отчетливо, как в первый день. Мозг постепенно начинал привыкать к стремящимся к полу щекам, ушам, векам. Чувство сдавленности в животе тоже ослабело, хотя и не исчезло полностью. Но вот ноги… Тит вырос и провел большую часть жизни на Марсе, где притяжение было гораздо ниже того, на которое рассчитан человеческий организм. Это оставило в его физиологии определенный след, который теперь давал о себе знать. Его не подвергавшиеся нагрузкам кости были слишком тонкими. Даже несмотря на дважды пройденную процедуру акклиматизации они все еще не справлялись с новыми задачами, что выливалось в настойчивую ноющую боль чуть ниже коленей.
Отпив еще немного энергетика, Тит похлопал ладонями себя по голеням, чтобы хоть как-то разогнать остатки крови, не выдавленные компрессионным бельем.
— Ну, бывало и хуже, — сказал он сам себе, понимая, что хлопки не помогли. — Такими темпами до палатки можно и калекой дойти… Нужно еще немного посидеть. А раз такое дело, значит самое время для обещанной истории.
Был у меня в средней школе закадычный друг. Имени я вам его не скажу, так лучше будет. Но для простоты рассказа, пускай его будут звать Остин. Так вот, какое-то время мы с этим Остином были не разлей вода. У нас с ним была одна из тех мальчиковых дружб, что кажется тверже любой скалы, пока не наступает период полового созревания, а вместе с ним не приходит миленькая девчонка, быстро доказывающая, что ничего вечного в мире не существует. Но сейчас не об этом. Да и, наверное, не об Остине как таковом. Эта история о его отце, которого я назову Джеком. Ну, чтобы у вас в голове сложился нейтральный образ. Эдакий незаполненный шаблон среднестатистического мужчины, которым в сущности Джек и являлся. По большей части.
Ведя дружбу с Остином, я частенько оказывался у него дома. Иногда мы просто забегали что-нибудь перекусить, а иногда засиживались допоздна, играя в игры. Ну, знаете, обычные детские дела. И я волей-неволей знакомился с его отцом. Джек был обыкновенным работягой, пахавшим полную смену с семи до шести, семь дней в неделю в депо, обслуживавшем вагоны «Магвея». Для тех, кто не знает, это основная сеть монорельсовых поездов, соединяющих колонии Марса. С работы Джек всегда приходил уставший, говорил мало. Только за ужином. Остальную часть вечеров проводил перед экраном, смотря всякий мусор, чтобы хоть как-то расслабиться. Баночка-другая пива были его несменными компаньонами в этом деле. Но не больше. Алкоголиком Джек не был. По крайней мере пока у нас с его сыном была дружба. Его лучше будет назвать пивным энтузиастом. Норму свою он знал хорошо, но иногда, когда денек выдавался особенно скверный, он мог принять лишнего. И тогда из него начинало выливаться все то, что успело накопиться с прошлого раза. Что самое интересное, происходило это по определенному шаблону. Я его заприметил не сразу, но после видел совершенно отчетливо.
Первым делом Джеку нужно было завестись, набрать обороты, как старому двигателю внутреннего сгорания. И начинал он обычно с того, что спорил с новостями, уличая всех тех, кого там показывали в воровстве, коррупционных заговорах, распутстве… «Все они там проститутки и жулики», так он говорил. Да, как сейчас помню. Вообще, человеческая память — удивительное дело. Тут не всегда точно можешь сказать, что на завтрак ел, зато такие вещи будто вчера случились… — Тит задумался ненадолго, после чего вернулся к рассказу. — Так, ладно, на чем это я там?.. А, да, про шаблон. К тому моменту, как Джек входил во вкус, новостной выпуск обычно уже заканчивался, и он включал что-то совсем раздражающее. Какое-то реалити-шоу или что-то в этом духе. Ну, чтобы легче было спускать пар. И вот так, сидя перед экраном с бутылкой в руке он жаловался самому себе на то, какой начальник мудак, на маленькую зарплату, да и в целом на несправедливость жизни. А когда давление в его котле спадало, он переходил к последнему этапу — докучал нам с Остином рассказами о своей распрекрасной молодости. Он заходил в комнату, облокачивался спиной о дверной косяк, перегораживая собой выход, чтобы мы не сбежали раньше времени, и спрашивал: «Чем страдаете, пацаны?» Делал он это всегда таким тоном, будто ему это было интересно, но никогда не слушал ответ. Он пропускал его мимо ушей, тут же начиная рассказывать нам о каком-то безумно увлекательном случае из собственной молодости. Да, не спорю, некоторые из его историй действительно были интересными, но только первые пару раз. А так как второй молодости у Джека не было, то и новых рассказов в репертуаре не появлялось.
Ту пору своей жизни он всегда описывал с неким трепетом, с любовью. Все тогда было лучше. И люди честнее, и воздух чище… У меня иногда складывалось ощущение, что он говорит о каком-то совершенно другом Марсе и я что-то упускаю. Но, повзрослев и немного поумнев, я понял, что это было не так.
Шаблон Джека заканчивался тоже всегда одинаково. После пары-тройки историй его батарейка садилась, и он уходил спать, чтобы утром встать как ни в чем не бывало и снова пойти на нелюбимую работу к начальнику уроду, маленькой зарплате и в целом несчастливой жизни. Чтобы накопить злости на всех вокруг и самого себя, выпить лишнего, излить душу выпуску новостей и присесть на уши своему сыну с очередной историей из распрекрасной молодости.
В те годы я особо не думал о том, что случилось с Джеком. Мне он тогда казался просто занудным выпивохой, ничего больше. Но сейчас мне его действительно жаль. Ведь этот человек застрял в собственном прошлом. Он стал его заложником. Не видя дороги вперед, Джек стал смотреть назад, в те годы, когда его молодое тело видело мир совсем по-другому. Когда кровь кипела, дружба казалась вечной, а каждая влюбленность превращалась в самую настоящую любовь. И что самое главное, похмелье на утро не вызывало желания умереть.