— Потому что я действительно обеспокоен. Я помню, что мы договаривались лишний раз не контактировать друг с другом, но есть один момент, который я бы хотел сразу прояснить. Насколько вероятно влияние изменения тела, через которое я прошёл, на разум?
Марек пожал плечами:
— Если бы я знал, что находилось в голове даже у одного лишь осколка души Предка, то рассказал бы об этом сразу. Но то, что произошло с тобой — уникальный случай. — Чем больше он говорил, тем хуже становилось моё настроение. — Мы ожидали совершенно иного, подготавливая почву для вашей встречи, но произошедшее превзошло наши самые смелые ожидания. Часть души предка, сохранившаяся в его останках, сохранила слишком много сил.
— И ты говоришь мне об этом только сейчас?
Демон изобразил на лице извиняющееся выражение, но под моим пристальным взглядом был вынужден продолжить:
— Если бы ты был проинформирован, то стал бы действовать столь свободно? Нет. — Марек качнул головой. — Проблемы могли возникнуть с ничтожно малым шансом, ведь предок не стал бы делать ничего из того, что могло бы тебе навредить…
— Часть души предка, Марек. Я не посмел бы усомниться в его действиях, будь он живым и полным сил, но та крупица его сознания и силы, что осталась в останках? — Надежда на то, что он что-то знает оказалась тщетной. Было ли это слепым почитанием чёрного дракона, или же очередной игрой? — Если тебе ничего не известно, то не буду более отвлекать.
Сказал — и направился прямиком к уже кажущейся довольно старой, — несколько лет мельтешит перед глазами, — статуе той части моей души, с которой мне когда-то пришлось слиться. Раз уж я уже настроился на нужный лад и попал сюда, то весьма рационально будет заняться магией сейчас, а ночью, в освободившееся окно, поработать с документами.
Вот только Марек уходить не спешил.
— Ты что-то хотел?
— Я пытаюсь понять, что с тобой может происходить. Что именно тебя беспокоит?
— Сознательное и подсознательное стремление к битве. — Ответил я с небольшой заминкой. — Недавно я поймал себя на жажде войны даже несмотря на то, что моим людям это принесёт лишь боль и потери.
— И жизнь в спокойствии и мире перестала радовать твоё сердце? — Демон ухмыльнулся понимающе. — Это известная болезнь, о которой многое известно не только мне, но и людям, эльфам, демонам, дворфам… Всем живым существам, осознающим себя. Это называют скукой, Золан.
— Если ты решил пошутить, то дверь… — Как по мановению волшебной палочки рядом с Мареком появился висящий в воздухе проём. — … вон там. Всего наилучшего.
— Не хочешь меня, для начала, дослушать?
— Здесь ты должен прекрасно слышать мои эмоции. — Я опустил выстроенную в сознании завесу, что отгораживала всё хорошее ото всего плохого. Один из приёмов альцев, направленный на то, чтобы один расстроенный человек не заражал по цепочке всех вокруг прекрасно работал и в моём случае. Правда, при желании всё равно можно «услышать» каждую эмоцию того, с кем ты связан. В моём случае Гесса могла свободно проникать через мою завесу, а я — через её, что спустя время сформировало между нами наивысшую степень доверия. — И за счёт этого понимать, когда шутки уместны, а когда — не совсем.
Марек, которого исчезновение завесы всё-таки заставило поморщиться, ответил уже совсем по-другому — серьёзно и сосредоточенно.
— Это было необходимо для того, чтобы точнее определить сроки. — Сроки? — Тебе нужен бой, в котором ты сможешь достичь своего предела. И сделать это нужно в ближайшие три, максимум — четыре месяца.
Демон замолчал, и по прошествии нескольких секунд я не сдержался:
— Иначе…?
— Предка… ненавидели не только лишь за то, что он избрал иной путь. Корни этой ненависти лежат в другом. У меня… — Он шумно выдохнул. По Мареку было отчётливо видно, что он не испытывал особого желания говорить на эту тему. — … есть фантомный отпечаток воспоминаний. То, что удалось восстановить драконам из воспоминаний участников событий и передать следующим поколениям. И я могу показать тебе его, если ты изъявишь такое желание.
Даже не буду спрашивать, откуда он его взял — и так догадываюсь, что, скорее всего, от Доу. Ведь других контактов с драконами он после войны иметь не мог, и получить такой дар — тоже.
— Чем мне это грозит?
— Разочарованием. — Грусть, захлестнувшая глаза демона, была практически материальной, отчего казалось, что её можно черпать руками. — Этот отпечаток хоть и создан искусственно, но основой послужила реальные воспоминания тех, в чьей памяти эти ужасные картины отпечатались калёным железом. У тебя есть выбор, Золан. В отличии от меня — есть.
Я хотел было спросить, почему этого выбора не было у него, но Марек предвосхитил мой вопрос:
— Это воспоминание стало одним из главных аргументов Доу в тот день, когда мы впервые встретились. Тогда-то я вспомнил об одной занимательной фразе, однажды проскользнувшей в твоей памяти. — Демон протянул руку ладонью вверх, и над ней воспарил маленький чёрный шарик. Дань символизму, всего лишь визуальный образ — но происходящее моментально стало восприниматься как-то иначе. — Не сотвори себе кумира, Золан.
Заинтригованный словами Марека, я протянул руку — и сгрёб сферу, одновременно с тем скользнув в пучину мешанины чужих воспоминаний, выстроенных, между тем, в строгую систему. И первым, что я увидел, стало лицо улыбающейся, совсем молодой Клариссы.
— Мы назовём его Золаном…
Глава 17. Тёмное и неизведанное. Часть II
— Мы назовём его Золаном…
Улыбающаяся мать, рядом, чуть в стороне, отец. От неожиданности я чуть было не закашлялся… вернее, подумал, что не закашлялся — тело решило, что подчиняться мне совсем необязательно, начав пронзительно орать. В мозгу что-то щёлкнуло, я сопоставил два и два — после чего облегчённо выдохнул. Не временная петля, а всего лишь немного отличающееся от других видение. Как сказал Марек — искусственное, созданное из воспоминаний разных людей, и, почему-то, демонстрируемое от лица… чьего лица? Усреднённой личности в виде моего образа? Или, для большего эффекта, зритель интегрируется на место одного из участников событий?
Пока сказать сложно, но события явно не будут идти в размеренном темпе. Собственно, уже и я не грудной младенец, а вполне себе двухлетнее дитё… правда, немного ящероподобное и крылатое, но это уже частности. Вот, значит, как выглядят драконьи птенцы — в длину от половины до трёх метров, худощавые и совсем не внушающие ничего кроме умиления. И все собраны в одном зале. Что примечательно — довольно скромном по размерам, так как большим драконам сюда не пройти даже ползком.
Впрочем, им и не надо — «я» повернул голову, сосредоточив взгляд на вошедших в зал людях, деловито принявшихся возиться с дракончиками. Ни псевдо-Клариссы, ни псевдо-Волана среди них не было, но лица знакомых мне с детства иллити эти господа примерить успели. И если в этом отпечатке записано что-то ужасное, то я честно признаю — драконы знали толк в садизме, заставляя своих родичей переживать былое и видеть, как в этом былом принимают участие дорогие их сердцам люди.
— Это поколение обладает особым могуществом. — С толикой удовлетворения в голосе произнёс один из нянек, сияющими, — в буквальном смысле, — глазами глядя на дракончиков. — В них струится куда больше магии, чем в нас когда-то.
— Их интеллект тоже развивается много стремительнее. — Произнесла принёсшая с собой множество книг дракониха, вручающая эти адаптированные под когти талмуды заинтересовавшимся детям. Читающим где-то по пять лет, и листали они отнюдь не сказки. — Теперь я точно уверен в том, что об этом феномене нужно сообщить совету. Возможно, они — те, кому в хрониках будет уделено больше одной строки…
И снова вспышка, обозначившая резкий скачок в будущее. Теперь «я» удивлённо рассматривал вполне человеческие руки, а вот окружающие, кажется, активно выражали недовольство. А буквально парой секунд спустя в «меня» даже что-то прилетело — и это что-то оказалось заклинанием, которое в современной эпохе можно было отнести к боевой магии уровня эксперта. А примеривший моё лицо дракон даже не почесался — до того высока была его природная магическая защита.
— Золан! Ты должен был лишь сформировать точную иллюзию человека, а не изменить форму! — Действительно. Чёрт с тем, что в ребёнка другой ребёнок кидается боевой магией. Смотрю — и понимаю, что кретины были, есть и будут всегда. — Кто тебя этому научил?!
В «классе» наблюдалось всего пятеро дракончиков помимо меня, устроившихся на небольших постаментах, расположенных кругом, а напротив на куда большем ложе восседал учитель — кажущийся огромным дракон с невнятной, бурого оттенка кожей. Передо мной тут же встал вопрос — раз уж нам нельзя превращаться в людей, то почему «мои» родители, да и няньки тоже имели такую форму?
— Я сам смог это сделать, учитель.
Гигант смерил «меня» презрительным взглядом, после чего прошипел:
— Прими нормальную форму и отправляйся в башню наказаний. Я найду тебя после того, как закончу учить твоих братьев и сестёр.
«Я» покорно, — чему их тут вообще учат? — обратился драконом и, поклонившись чуть ли не до пола, покинул зал. А провожали «меня» насмешливые, злобные взгляды, которые сложно было назвать детскими.
Было бы у меня хоть какое-то влияние на происходящее — и всё бы пошло совсем по другому. Но, к сожалению, я мог лишь наблюдать за развитием истории, создатели которой явно хотели указать на то, что этого конкретного дракончика не слишком-то любили.
Едва «я» вышел в коридор, как пред глазами замельтешили расплывчатые, но вполне понятные образы. Всё новые и новые наказания и упрёки, вызванные тем, что «я» слишком сильно отличался от других юных драконов. Безуспешные попытки измениться, которым не было видно ни конца, ни края. Всеобщее презрение…
И вот его они осмелились назвать предателем? Того, кого ещё в детстве разве что в собачью будку не поселили…?
Вскоре описывающие общую картину события начали замедляться, и время вернулось к своему нормальному течению. С «моего» рождения прошло, навскидку, чуть больше сорока лет, и это был тот возраст, когда дракон начинал считаться взрослым. Читай — нести ответственность за каждый свой поступок, но и распоряжаться своим временем и силой так, как сам считает нужным.
Стоит ли говорить, что «я» с головой ушёл в исследования?
Магия для драконов не была тем же, чем магия — для людей или, скажем, демонов. В то время как мы считали её полезным инструментом, который можно в совершенстве освоить и тем самым избавиться от необходимости лишний раз концентрироваться, то летающие магические ящеры себя от магии не отделяли. Совсем. Есть магия — есть дракон. Есть дракон — есть и магия. Нет магии… Что ж, это называют смертью.
Откуда я это узнал? Образы, друзья мои, способны передать не только общую картину, но и самую её суть. Было видно, что древние драконы старались очистить этот слепок памяти от лишних деталей, но при желании всё равно можно было отыскать недочёты, уцепившись за них и впитав якобы лишнюю информацию. Для меня избыточным не было ни одно слово, так что я жадно хватал новые знания, параллельно сочувствуя изгою в собственной семье. Мне было крайне неприятно видеть, как ко «мне» относилась Кларисса и Волан, как кривился Амстер с Дигоном на пару, как задирала нос Гесса, чей образ позаимствовала та дракониха, в которую «я» был влюблён.
А ещё постоянное ментальное давление, явно заложенное в отпечаток лишь затем, чтобы зрители чувствовали себя как можно хуже, со временем становилось всё сложнее блокировать. Медленно, даже неспешно я стал слышать эмоции «себя», в которых оказалось столь мало света, что впору было начинать беспокоиться.
И в тот момент, когда «я» уже не мог сдерживать в себе всё это зло, длительные, изнурительные исследования дали свои плоды. Смешно, но именно Предок-Предатель стал тем, кто раскрыл одну из сокрытых черт драконьего рода, научившись самостоятельно и обучив других тому, что я бы назвал ментальной магией. Телепатия, запись образов и их длительное хранение, крайне эффективная передача знаний — благодаря ему всё это стало доступно всей их расе, и драконы окончательно уверовали в то, что они — избранные. На тот момент не было ни Альцев, которые могли транслировать друг другу эмоции, ни пришельцев, освоивших вход в Пространство Души, что тоже чем-то напоминало ментальные способности.
Таким образом «мой» статус разом взлетел до небес, и дальнейшие исследования «я» проводил уже будучи одним из старейшин. Вот только избранная «мною» тема так понравилась окружающим, что чем дольше «я» её исследовал, тем стремительнее всё возвращалось на круги своя. На «моей» стороне осталась партнёрша, — института женитьбы у драконов не существовало, но сильнейшие могли претендовать на избранную самку без компании из других самцов, — и пара друзей. Отвернулись даже дети, коими признанный единожды и дважды отвергнутый дракон успел обзавестись.
Неудивительно, учитывая тот факт, что «мной» овладело стремление обрести ещё большую магическую мощь, жажда которой среди представителей этой расы попросту порицалась.
Они уже идеальны — зачем желать большего и меняться?
Впрочем, успех хоть и заставил себя подождать, но всё-таки пришёл. «Я» обрёл мощь столь огромную, что одолеть «меня» было бы непросто и для десятка самых сильных драконов из ныне живущих.
И тогда драконами овладел даже не страх, а первобытный ужас перед первым за всю историю существом, что превзошло их в силе. Да, они сразу перестали считать «меня» драконом, так как произошедшие со «мной» метаморфозы выходили за рамки разумного. Знать бы, как именно я-дракон смог столь сильно измениться…
Но, увы — отпечаток как таковой не принадлежал Дракону-предателю, и все эмоции, все картины от его лица были или искусными подделками, или адаптациями воспоминаний непосредственных участников этих событий. Даже если драконы и узнали, что и как делал предатель, то передавать эти знания потомкам явно не спешили.
Образ чёрного дракона, внушающего страх одним лишь своим видом задрожал — и сменился другой, куда как более мрачной картиной. Теперь «я», приняв образ вобравшего в себя все наихудшие черты, — пока только внешние, — человека восседал на троне, а вокруг находились склонившие голову драконы. Кто-то «мне» подражал, сменив форму на гуманоидную и тем самым обозначив своё присоединение к «моей» стороне, а кто-то демонстративно держался за оригинальную форму, тем самым как бы противостоя мне-тирану. И назначение у этой сцены, на создание которой ушло немало времени и сил, было лишь одно — показать, что «я» предатель, установивший тиранию и пытающийся изменить устоявшиеся за века драконьи устои. При этом сами драконы не стеснялись демонстрировать то, насколько жалко они выглядели в те времена. Так и хотелось повернуться к кому-то из этих разумных ящеров и спросить — вы точно те самые драконы? Хранители мироздания и баланса? Высшая раса?
Всевышний, да их поработил ОДИН дракон! ОДИН! И он не обладает абсолютной силой — даже десятой доли склонивших перед ним головы хватило бы, чтобы лишить предателя жизни. Сказалось ли то, что у драконов никогда не было достойный врагов, или виной стали какие-то их порядки я, к сожалению, не знал. Зато имел хорошую возможность взять максимум от тех образов, что мне демонстрировал Марек.
И вновь перед глазами пронеслись многие года, на протяжении которых «я» пытался вернуть драконам то, чего у них никогда не было: собственную, чистую и не замутнённую предназначением волю. Благородная цель, но методы, которые «я» использовал были далеки от идеальных. Угрозы и насилие были в порядке вещей, а спонтанные приступы гнева, как, впрочем, и желание убивать, с годами приходили всё чаще, а контролировать их было сложнее. Среди «моего» окружения появились первые трупы…
А следующая сцена, вставшая перед глазами, погрузила в ярость уже меня. На этот раз я наблюдал за всем с точки зрения стороннего наблюдателя, но даже так видеть, как некто в моём обличье с особой жестокостью убивает свою жену и ребёнка, которые выглядят и говорят точь-в-точь как мои было попросту невозможно. И я чуть было не разрушил само видение, сумев сдержаться лишь сильным волевым порывом.