- Какой же он... суетной, - раздраженно бросает Толедо.
У нее на языке явно крутится другой эпитет.
- Но он прав, - Ребель оборачивается к секретарю, - мы теряем время и людей.
- Это не ваша проблема, - уже не сдерживая раздражения, бросает Толедо, - вы с вашим начальником должны обеспечивать нормы выработки и следить, чтобы рабочие не бунтовали. Эта ситуация - вообще на ваше дело. Не понимаю, зачем он вас позвал...
- А я думаю, вы как раз все понимаете...
- Вы в чем-то обвиняете секретаря, Ребель? - встревает в разговор Савар.
В его вопросе сквозит профессиональная настойчивость, граничащая с приказом.
- Разумеется, нет, - Ребель отвечает той улыбкой, что перечеркивает любые слова.
- Вот и отлично, - Толедо буквально выплёвывает фразы, - возвращайтесь в Кортасар и сделайте свою работу: выполните План.
- Секретарь, при всем уважении, - Ребель чуть наклоняет голову, заглядывая в глаза собеседницы, - это невозможно. Мы оборудовали временные госпитали в соляных шахтах, но места заканчиваются и там. У нас миллион больных, если срочно не ввести жесткий карантин и не остановить выработку, Кортасар обезлюдит.
- Изолируйте больных, - Толедо бросает на Ребеля уничижительный взгляд, - тестируйте дважды в день. Задействуйте резервы. Не знаю... студентов отправьте, они всё равно сидят без дела. Пообещайте им экзамены автоматом, пусть отрабатывают.
- Секретарь, в шахтах бродит лихорадка. Отправить туда еще людей, означает увеличить число зараженных...
- Все не заразятся! Об остановке шахт не может быть и речи, - Толедо разрубает рукой воздух, точно отметая тем любые возражения, - Альпика живёт, пока копает. Если мы не выполним План по добыче, это поставит вопрос о финансировании на следующий квартал и повлечёт изменение норм снабжения. И головы полетят - в том числе моя и ваша. Так что идите и делайте свою работу: добыча должна продолжаться в прежних объемах. И мне плевать, как вы это сделаете.
Не удостоив собеседников более ни одним словом, Толедо отключается.
...Глевеан выходит на улицу. Останавливается на полпути к машине и поднимает голову, подставляя лицо каплям дождя. Тьма небес в колодце грузовой площадки отвечает ему редкими вспышками молний.
- Они лгут.
- Все лгут, Кейсара, - вслух отвечает маршал, - что с данными объективного контроля? - добавляет он через защищенный канал.
- Все удалено или отредактировано. Проверила данные самих терминалов и прилегающих территорий.
- Стоило этого ожидать.
- С чего ты вообще взял, что в этом будет толк?
- Ключи шифрования для документации, - поясняет маршал, - нельзя заменить документы так, чтобы это не пошло в логи, без личного визита на терминал. Такие вещи всегда делают "в ручном режиме".
- Значит, без шансов. Где ищем груз?
Глевеан пристально смотрит во тьму небес.
- Груз никуда не делся, - вслух говорит он, - всё на одном из складов.
- Могу отыскать...
- Не сомневаюсь, Кейсара, - маршал вздыхает, - но это ничего не даст: к утру груз начнут уводить с терминала по фальшивым документам, а дело замнут. Слишком многое поставлено на карту, чтобы они оставили попытки протащить это под радарами контроля.
- Нельзя просто так украсть двести контейнеров гуманитарной помощи.
- Еще как можно, - спокойно возражает Глевеан, - "наверху" будут недовольны, но, если дело выгорит, причастные быстро уйдут в отставку и дело завязнет, а там эпидемия затухнет и всем станет уже не до того. Это обычная схема, они всегда так делают.
- И что предпринять?
- Ищи. Им нужно прикрытие - ищи все, что так или иначе связано с поставками медикаментов. И еще: они могли где-то проколоться - слишком сложная операция, слишком много людей задействовано, чтобы все прошло идеально. Кто-то видел, кто-то слышал, кто-то проговорился, кто-то не замел следы. Чтобы прижать местных, мне понадобятся доказательства, иначе не стоит и начинать.
- Несчастный случай подойдет?
Глевеан опускает голову, точно прислушиваясь к шепоту Кейсары в защищенных каналах.
- Подробнее.
- Два часа назад. Молодая женщина, попала под погрузчик. Международный терминал номер девять, как раз у режимной проходной.
- Сотрудница?
- Нет. Посторонняя.
- В карантин? - вслух произносит Глевеан, - Давай, посмотрим...
* * *
...Дежурный патологоанатом устало жует черствый бутерброд с сыром, почти без интереса наблюдая, как высоченный чужерод осматривает тело. По-хорошему, надо бы гнать его прочь: городской морг завален трупами, аутопсия, анализы, оформление умерших от эпидемии и отправка тел в крематорий идут потоком и сейчас просто нет времени играть с пришельцами в детективов, но "красный" допуск и подтвержденные ГУОБ полномочия все же выигрывают этому верзиле драгоценные минуты. И ведь не оставишь на самотек: по протоколу при таких осмотрах присутствие представителя морга обязательно.
Да и не понятно, на что здесь смотреть: даже симпатичная при жизни девушка мертвой, да еще и без головы, выглядит совершенно неинтересно, а каких-то необычных подробностей, несвойственных подобным случаям, первичный осмотр не выявил.
- Мозг полностью разрушен? - спрашивает чужерод.
Патологоанатом, погрузившийся в собственные тягостные мысли, вздрагивает.
- Ясное дело, - сквозь непрожеванный бутерброд отвечает он, - на нее наехал двадцатитонный погрузчик: там только смыть и забыть.
- Значит, нейропсия невозможна...
Врач в ответ лишь издает невнятный звук.
- Вижу, аутопсию не делали.
- Не до нее, - патологоанатом пожимает плечами и с раздражением выбрасывает недоеденный бутерброд, - да и не срочно: ребята из полиции следов насилия не нашли, там, вроде, все понятно. Утром вскроем ее, посмотрим на алкоголь и наркотики, но причина смерти вряд ли поменяется.
Чужерод осматривает вены на руках и щиколотках ног, жестом разворачивает стол с трупом, на мгновение останавливается на небольшом, с некрупную монету, родимом пятне под правой ключицей, переворачивает труп, проверяет основание шеи, спускается вдоль позвоночника, пока не упирается в шесть маленьких пятнышек гексаграммой под лопаткой, вроде небольших ожогов миллиметров пять в диаметре.
- А это что?
Патологоанатом пожимает плечами.
- Точно не знаю, планировал проверить утром при вскрытии. Предварительно... возможно, какая-нибудь метка или клеймо. У нас бодимод и татуировки считаются буржуазным пережитком и не одобряются, так что молодежь идет на всякие ухищрения, чтобы выделиться.
Чужерод на это только слегка кивает.
- Ее омнибот?
- Раздавлен - до последнего пытался залинковаться с хозяйкой.
- Личность установили?
- Да. Ее звали Аделин - Аделин Трюффо. В общем файле есть.
- Опознание?
- По ее глобал.
Чужерод открывает файл описи изъятых предметов, быстро пролистывает до скопированного из глобал цифрового паспорта, всматривается в лицо на псевдотрехмерном изображении. Симпатичная сероглазая девушка с пышной копной русых волос, придающих ей какую-то милую растрепанность и почти полностью скрывающих левую половину лица.
- Красивая... была, - без тени чувств в голосе констатирует патологоанатом.
- Да, - столь же безразлично соглашается чужеземец, жестом копируя все файлы, - благодарю, это все.
Сеанс телеприсутствия обрывается и Глевеан откидывается в кресле авто.
- Что-то нашел? - щекочет нейроны сигнал от Кейсары.
- След от транквилизатора TSP, - вслух отвечает маршал, - ее убили. Где она жила?
- Коммунальное общежитие ткацкой фабрики на Лемаршаля, второй корпус.
Глевеан перехватывает управление у автоматики и сворачивает на боковую дорогу.
* * *
...Рассеченная лишь сиянием карантинных ограничителей, ночь темна и контрастна. На улице Лемаршаля, сплошь застроенной безликими приземистыми зданиями коммунальных общежитий, и без того скудная иллюминация выключена ради экономии - жителям запрещено покидать дома, так что городские власти сочли уличное освещение излишеством. Окруженный сплошной промзоной, район Лемаршаля считается рабочим, но заселен, в основном, теми, кто не имеет к заводам, фабрикам и окрестному железнодорожному узлу ни малейшего отношения. Официальная риторика, разумеется, старательно сглаживает углы, но в просторечие эти кварталы давно именуют "гетто".
Глевеан оставляет машину в паре кварталов, на огороженной стоянке у шоссе - двухместная контактная капсула была бы слишком лакомым куском для вандалов и воров даже несмотря на дипломатическую маркировку. Узкие голографические ленты разграничения предупреждают о карантине и услужливо проводят маршала по заваленным неубранным мусором улочкам к проходной нужного дома. Несмотря на жесткие ограничения, то тут, то там, во дворах домов дрожит пламя костров, слышатся удручающе примитивная музыка и людские голоса. Пару раз, тьма мерцает огоньками сигаретных затяжек и шелестит невнятными голосами, но никто не решается приблизиться к неспешно идущему по улице великану.
В нескольких шагах от закрытой голографической лентой и пропускными сканерами проходной, Глевеан останавливается, окидывая глазами сенсорную рамку и просит через нейролинк:
- Кейсара, взломай пропускник - не хочу "светить" свои документы.
Пара секунд - и дело сделано: голографическая лента меняет свой цвет с оранжевого на зеленый. Глевеан пересекает линию карантина, поднимается по растрескавшимся бетонным ступеням и входит в проходную через выставленную дверь и сломанный турникет. Ноги проводят его через плохо освещенное помещение, мимо разгромленной будки консьержа к полутемной, смердящей человеческими испражнениями кабине лифта. Лифт работает - настоящее чудо! - но стоит маршалу войти - мигает сигналом о перегрузке.
- Какой этаж?
- Шестой. Квартира шестьсот три.
Глевеан, не вынимая рук из карманов, неспешно идет к лестнице и поднимается наверх. Каждая лестничная площадка встречает его открытыми настежь или выставленными окнами, сидящей на перилах, полу и ступеньках молодежью, смесью запахов анаши, курительных смесей и человеческого пота. Завидев маршала, стайки молодых людей растекаются в стороны, жмутся к стенам, провожают высоченного чужерода тихими взглядами.
Шестьсот третья квартира встречает Глевеана приоткрытой дверью, старомодной музыкой, голосами множества людей, влажным воздухом, запахами нечищеной канализации, прогорклого масла, в котором жарится что-то съестное, волглого белья, пыли и плесени. В полутемном, освещенном одинокой лампочкой, заставленном старой мебелью и заваленном каким-то хламом коридоре, между развешенным по веревкам застиранным бельём и приоткрытыми местами дверьми, едва могут разминуться два человека, а низкие потолки точно давят на плечи.