— Ужасно…
— Бланш, вы…
Уловив тревогу в голосе Теодора, Бланш поспешила успокоить его.
— Я понимаю, сейчас вы другой. Продолжайте. Теперь я осознала, почему вы содрогаетесь, вспоминая себя прежнего…
— Да мне больше и продолжать-то нечего… Бланш, когда любишь, что чувствуешь?..
— У каждого это по-своему, Теодор.
— Говорят, когда любишь, все сделаешь для любимого человека… И я убедился в этом, так как женщины не задумываясь отдавали мне свою честь, доказывая любовь.
— Это нечестно!
— Наверное… Правда ли, что даже жизнь можно отдать во имя любви?
— Правда…
— Странно… Что же нужно испытывать, чтоб так поступить?
— Наверное, не мыслить себя без одного-единственного человека. Понимать, что ничто в жизни уже не будет радовать, если он уйдет.
Теодор замер. «Тогда неужели я люблю тебя, Бланш?.. — мысленно спросил он. — Но ведь мы знакомы так мало!»
— А сколько времени нужно, чтобы полюбить?
Она засмеялась.
— О! От одного мгновения до многих лет… Любовь — это… нечто непредсказуемое! Вот ее нет — а вот уже есть! И непонятно, откуда взялась, за что вспыхнула… Так! Просто так… Любовь — огромное счастье, к которому иногда примешивается огромная боль. Но человек ни за что не захочет сам расстаться с ней, даже ради избавления от мук. Кажется, с ее уходом что-то теряешь, и мир уж не такой, как прежде…
«Не знаю, так ли это, — подумал Теодор. — Я еще не понял. Но то, что я не хотел бы изменить свое отношение к ней — верно. Все обрело новое звучание, новые краски. Это действительно огромное счастье!»
— Мне так хорошо рядом с вами, Бланш…
Она улыбнулась в темноте и не ответила. Вскоре под замковыми сводами раздавалось лишь мирное дыхание спящих, да где-то вдалеке резко крикнула ночная птица.
Теодор проснулся первым, но долгое время лежал не двигаясь, закинув руки за голову и с улыбкой глядя вверх. Мысли его были далеки от чердака, от замка, от населявшей его нечисти… Они кружили где-то там, где есть голубое небо и цветы, там, где поют соловьи и жаворонки. А еще Тед наслаждался близостью Бланш.
Юноша повернул голову и взглянул на свою соседку. Как она нежно спит! «Никогда прежде не думал, что спать можно именно нежно, вот так… — пришла невольная мысль. — Какие у нее пышные, волнистые волосы… И какие капризные! Совсем как их обладательница. А ресницы! Что за красота!.. Губы во сне вздрагивают… Мне хочется ее поцеловать. Раньше я никогда не воровал поцелуи… Но теперь… Неужели ты думаешь, что когда-нибудь эта совершенная красавица позволит такому пугалу, как я… Как она меня терпит? На нее смотреть — не насмотреться, дыхание перехватывает от такой красоты! А я… На меня посмотришь — и гроб готовь! Я помню, как она вздрогнула, увидев меня в первый раз. Нет, я не сворую ее поцелуя, иначе не смогу смотреть ей в глаза!
На улице уж светает…»
— Бланш… — он слегка потряс ее за плечо. — Бланш, проснитесь!
— А?.. — она сонно открыла глаза, вся еще во власти сновидений. — Что?
— Пора вставать. До завтрака час.
— А, конечно, — сквозь зевоту согласилась она, садясь и потягиваясь на матрасе. Волосы, скользнув по плечам, пушистым ореолом окружили ее лицо. Герцог зажмурился на секунду, чтоб не впасть в безнадежное отчаяние.
Он упруго поднялся, надел свой черный с серебром камзол — уже довольно потертый — и сказал:
— Я пойду поброжу немного, пока вы себя приводите в порядок. Увидимся за завтраком.
— До встречи, Теодор, — просто кивнула Бланш, даже не взглянув на него: она была полностью поглощена тем, что заплетала косы.
Ее равнодушный тон почему-то причинил молодому человеку боль. Не говоря ни слова, Тед вышел с чердака.
Он медленно прошел в бальный зал и задумчиво остановился перед большим зеркалом — тем самым, в котором впервые увидел себя однажды памятным утром.
Тед молча стоял, грустно глядя на свое отражение, а потом как-то неуверенно провел рукой по волосам, пытаясь пригладить торчащие веником пряди, одновременно прикрыв ими залысины у лба. Напрасно!
Юноша горько вздохнул и начал менять выражение на лице, словно примеряя, какое делает его хоть немного симпатичнее. Затем, решив, что подобное гримасничанье ни к чему не приведет, завертелся перед зеркалом, оглядывая себя и в фас, и в профиль.
«Наверное, я схожу с ума, — думал молодой человек, — если веду себя подобным образом! Как ни вертись, лучше ты не станешь! Смирись с фактом, что от твоей внешности Бланш не онемеет от благоговения. Но так хочется нравиться ей… Ну как я могу говорить с этой девушкой, стоять с ней рядом, чему-то учить ее, если у меня вместо волос пакля, а вместо кожи — скользкая мерзость? Я не достоин дышать с ней одним воздухом!»
Теодор резко отвернулся от зеркала, прошел к дальней стене, где стоял рояль, сел за инструмент и заиграл, импровизируя на ходу. Из-под его пальцев лилась печальная, полная неизбывной тоски мелодия, глубокие бархатистые басы которой баюкали рыдающие, плачущие жалобы высоких звуков, и все они затихали, тонули в тумане, плывущем за окнами — и рождались вновь: еще горестнее, еще неизбывнее, еще безнадежнее…
— Вам печально, милорд…
На его плечо легла маленькая изящная рука, лица коснулось легкое дыхание — девушка склонилась над ним:
— Отчего?
Он вздохнул.
— Я такое чучело, Бланш…
— И от этого?..
— Вы считаете, этого мало? Конечно. Вы, такая красивая, разве можете вы понимать…
— Вы чудесно играете, — сменила она тему.
— Хотите, научу? — поддержал Тед.
— Да.
Он с улыбкой посмотрел на нее и с энтузиазмом объявил:
— Тогда — расписание занятий! Утром музыка, завтрак, затем — верховая прогулка, урок грамоты, потом обед, а потом… Бланш, вы восхитительны, — просто сказал вдруг он. — Я не могу быть рядом и молчать об этом.
— Вы очень любезны, мой лорд! — рассмеялась девушка. — Мне приятно. Но давайте же, учите меня музыке!
Теодор поднялся из-за инструмента, посадив за рояль Бланш.
— Стул, — негромко велел он, и в тот же миг возле него прямо из воздуха материализовался удобный стул. Тед сел и придвинулся ближе к потрясенной Бланчефлер, улыбнувшись ее изумлению.
— Это волшебный замок, Белый Цветок… — мягко ответил герцог на невысказанный вопрос. — А теперь скажите, вы когда-нибудь ели яблоки?
— Д-да…
— Вы помните, как держали их в руке?
— Да.
— Вообразите, что у вас в руке яблоко и выгните кисть так, словно его держите. Положите на клавиши. Расслабьте руку, но положения не меняйте. Нет-нет, запястье не должно касаться клавиатуры!
— Так?
— Вы умница, — нежно сказал Теодор, сам не замечая этой предательски прорвавшейся нежности. — У вас наклонности, как у дворянки. А ваши способности…
— Просто вы хороший учитель, ваша светлость.
— Вы льстите мне.
— А вы мне.
Теодора захлестнуло неистовое желание обнять Бланш — такую колкую, такую милую проказницу! Молодой человек с трудом подавил в себе этот порыв, но мечта коснуться ее, вновь прижать к себе — эта мечта никуда не ушла, только принесла боль.
— Милорд?.. — она смотрела на него встревоженно. — Я что-то не то сказала, милорд?
— Почему вы так подумали? — глядя в пустоту, тихо спросил герцог.
— Вы вдруг так расстроились! Сначала, я видела, вы хотели рассмеяться, были таким счастливым — и вдруг…
— Я огорчил вас, сударыня?
— Да, ваша светлость.
— Простите. Вернемся к занятиям.
И, что-то объясняя ей, Теодор твердо сказал себе: «Я клянусь честью дворянина, что никогда и ничем не проявлю своих чувств к Бланчефлер до ухода Маршбанкс. Как бы трудно ни было! А когда Марш оставит мой дом — вот тогда я откроюсь Бланш!.. Я буду делать все, чтоб она доверилась мне… Боже мой, а если она оттолкнет тебя, Тед? Что тогда?.. А именно так и случится. Разве может такая девушка, как Бланш, стерпеть, что такой урод, как я… Да она рассмеется мне в лицо! Когда-то на ее месте я поступал так же… Что тогда со мной будет? Но нет! Она — не я. Даже сейчас я бы уже так не поступил… Особенно сейчас! Она не жестока, она добра и милосердна… И если она мне поверит, я сделаю все, чтобы заслужить ее любо… Ты бредишь, Теодор! Ты посмотри на себя! Посмотри, если забыл! И посмотри на нее. Эта девушка явилась мне на погибель… Она мучает меня пуще, чем Маршбанкс и ее вампиры. И если с болью от их жестокости я научился жить, то с болью от безразличия Бланш я жить не смогу! Ее равнодушие убьет меня… Бланш, неужели Марш знала?.. Неужели это еще одно ее „развлечение“?.. Она превзошла себя! Когда я полюбил?.. Сколько чувств! От них и радостно, и больно, и страшно! Да, я ни за что не отказался бы от любви! И если все же Бланш мне поверит, я… Тед! Боже… Если она поверит — я стану прежним! Ко мне вернется моя красота! И тогда… тогда… Как я мог забыть? Тогда я пущу в ход все свое обаяние, все свои приемы… Она не сможет устоять! И в тот великий день я сделаю ее миледи герцогиней… Бланчефлер де Валитан!»
Звонкий смех девушки, пытавшейся непослушными пальцами сыграть гамму, слился со счастливым смехом герцога. Теодор не мог не восхищаться ею…
Каждый день им приносил что-нибудь новое, неожиданное. Бланш была способной ученицей и быстро освоила чтение с письмом, равно как и нотную грамоту: она уже свободно выполняла все задания, предлагаемые ей «учителем», и Тед счел возможным давать ей книги по географии и по истории. Он получал огромное наслаждение от того, что рассматривал вместе с девушкой ту или иную книгу и объяснял что-то Бланш, примостившись на подлокотнике ее кресла. Через некоторое время молодой человек понял, что его возлюбленная готова и к изучению иностранных языков, а также латыни. В самом деле, девушка схватывала все удивительно быстро… словно по волшебству. И если бы оба не были так увлечены своими занятиями, то непременно бы обратили на это внимание…
Занятия занимали все их свободное время, но одновременно помогали юноше держать себя в руках. День ото дня его любовь росла и крепла, смешиваясь, с одной стороны, с безумной страстью, а с другой — с огромным уважением и нежностью. Длительная привычка все чувства хранить в себе еще помогала Теодору держать данное себе слово, но порой ему требовалась для этого вся сила воли.
«В моих намерениях нет ничего плохого, — говорил сам себе герцог. — Просто иногда так сложно удержаться от попытки поцеловать хотя бы ее руку… или сказать Бланш, какая она милая… прекрасная… неповторимая… Но не время. Еще не время!»
А девушка, с увлечением занимаясь всем, чему учил ее герцог — она уже играла небольшие сонаты, — была так захвачена всем, что пришло в ее жизнь вместе с просвещением, что совсем не замечала чувств Теодора. Он был для нее интересным человеком, хорошим другом, к которому она очень привязалась, которому была благодарна… но Бланш не думала о нем, как о мужчине.
И Теодор прекрасно это видел.
Иногда отчаянию его не было предела, однако оно быстро проходило. Как каждый влюбленный, в глубине души он надеялся рано или поздно добиться взаимности… Тед знал, что ему придется бороться за свою любовь — и был полон решимости сделать это.
Бланш настолько далека была от мысли о любви, что не догадалась о чувствах Теодора, даже когда случайно наткнулась на его дневник и прочла из любопытства несколько страниц.
Тед плохо спал ту ночь и уснул в своем кабинете после обеда, и Бланчефлер, явившись на занятия, застала его спящим. Он сидел в кресле у книжного шкафа, голова его была запрокинута на край спинки, глаза закрыты, а губы улыбались чему-то светлому и далекому. Руки молодого человека свешивались с подлокотников, на коленях лежала открытая тетрадь — которую он, видимо, перечитывал.
Бланш остановилась, потрясенная. В этот момент она залюбовалась герцогом, и, хоть внешне он нисколько не похорошел, какая-то внутренняя красота пробивалась сквозь чары Маршбанкс, как свет — через темную ткань. Какая-то чистота и умиротворенность исходили от всей его фигуры, от закрытых глаз, от улыбки, от самой позы. И даже черты лица… Сейчас, как никогда прежде, Бланш бросилась в глаза их тонкость и четкость. Даже в этом облике!
«Как я раньше не замечала?..» — поразилась девушка.
Она осторожно подошла, взяла тетрадь и, движимая вполне естественным любопытством, прочла:
«Она — как сон, как ускользающая мечта, как греза или фея… Когда я смотрю на нее, слезы восхищения и безнадежности иногда подступают к моим глазам. Ноги подкашиваются от такой красоты — и хочется умереть возле ее ног…
Я часто вспоминаю тот наш разговор. Она сказала тогда, что… это счастье и боль. Как верно! Я уже давно не мечтаю о ней… Нет. Неправда! Я живу и дышу только ею одной. Нет, никогда я не смог бы отказаться! Пусть так… Ведь мне довольно ее взгляда, чтобы понять, как она ко мне относится. Я же не слепой. И тем не менее…»
Бланш вдруг, неизвестно почему, стало страшно. Она захлопнула тетрадь и осторожно положила на стол. Девушка понимала, что эти строчки посвящены ей — но что-то мешало ей согласиться с тем, что они говорят о любви.
«Как непонятно написано, — подумала она. — Но как хорошо! Мой герцог, правда, чуть-чуть преувеличивает мои достоинства…»
Она ласково погладила молодого человека по голове, пропустив меж пальцев его пряди. Юноша вздрогнул от этой ласки — и проснулся.
— Бланш?
— Я пришла на занятия, а мой учитель спит… — улыбнулась она. Теодор рассмеялся.
— Я в таких случаях стремительно убегал.
— И зря, милорд. Но все же ваши учителя добились своего — теперь вы такой образованный, такой изящный человек…
— Да и вы сейчас мне не уступите!
Бланш невольно хихикнула.
— Скажете тоже! Я еле разбираю латинские тексты, а иностранным языкам только начинаю учиться!
— Ну и что? С вашими способностями…
— Ваша светлость!
— Хорошо. Я только хотел сказать, что урок можно и отложить… Может, сыграем в шахматы?
— И вы опять поставите мне мат? Нет уж!
— Но, Бланш, чем больше вы будете практиковаться, тем скорее научитесь выигрывать и сами.
— Какой удобный предлог! Играйте с Маргерит.
— С ней неинтересно.
— Ну, с Маршбанкс!
— О! Шутите?
— Отчего же?
— Даже если это создание и сядет со мной, то влепит мне мат в три хода!
— Так уж и в три? — не поверила Бланчефлер. — Почему это?
— Потому что в ее присутствии мой мозг впадает в полнейшее оцепенение. Я могу думать только о том, как бы чем не разозлить ее!
— Мой бедный лорд… — Бланш с сочувствием коснулась его руки.
Тед улыбнулся ей.
— Полно! Знаете ли вы, какой завтра день?
— Какой?..
— Ровно месяц вашей жизни здесь.
— Правда?
— Половину боя мы выиграли! Это нужно отметить…
— Как?..
— Все завтра, моя фея. Завтра…
— Теодор!
Он сделал большие глаза.
— По имени?.. Нет, не думайте меня подкупить! Я не сдамся.
— Тед…
— Это сюрприз, Белый Цветок.
— Тедди… — Бланш умоляюще сложила руки, лукаво заглядывая ему в глаза.
— Даже «Тедди»! — в притворной панике вскричал герцог. — Мне остается только сбежать!..
— Вам остается капитулировать!
— Я не могу капитулировать, сударыня. Я давно завоеван вами…
— Тогда — подчиняйтесь!
— Обязательно. Завтра…
— Тед!.. Вы… Вы невыносимы! Вы чудовищны! Вы…
— Просто я хочу сделать вам сюрприз.
— Зная мое любопытство… Зная, как я нетерпелива… Инквизитор! Зачем вы мне сказали?!
— Пожалуй, это было ошибкой. Простите.
— «Простите»! Как легко! А я буду терзаться до завтра! Ну, Тед…
Герцог молчал.
— Я обижусь, Теодор.
— Надолго, сударыня?
— Навсегда!
Тед ласково усмехнулся.
— Когда женщина говорит «навсегда» таким тоном, значит, при первом же букете цветов она растает… Можете поверить моему богатому опыту, Бланш.
Девушка надулась и уселась на стол.
— Вы издеваетесь надо мной.
— Нет. И вы об этом прекрасно знаете.
— Вы думаете обо мне, как о ребенке!
Теодор на мгновение опустил голову, и в его глазах появилось странное выражение.
— Нет… Напротив, я думаю о вас, как о женщине. Как о… Об очень дорогом человеке. Я не могу даже мечтать, чтоб вы испытывали ко мне хотя бы одну десятую той… привязанности, что я испытываю к вам.
— Тогда и обращайтесь со мной соответственно!
— Тогда ведите себя не как девочка.
— А как я сейчас себя веду? — с холодной злостью процедила она сквозь зубы.
Теодор почувствовал, что дело заходит слишком далеко.
— Бланш! Не надо ссориться. Поверьте, вы одним своим недовольством причиняете мне больше боли, чем я сейчас невольно причинил вам.
— Тогда…
— Бланш, ну простите! Можно, я напишу ваш портрет?
— Что?..
— Картину.
— А вы умеете?
— Я, конечно, не мастер, но рисую неплохо.
Она покачала головой.
— И что вы ни сделаете, чтобы перевести разговор! Ладно… Где мне сесть?
— Напротив двери.