Рюха идет за холеным, тут, главное, не забыть, что он теперь не Рюха…
– Сын-то мой помер, этот Ка-Эс никого не щадит… а билет на троих… там жена еще, жена тоже сгинула…
– А-а… Тюша?
– Охренел? Кто сюда нежить пустит… еще демона какого приволоки, их тоже жалко…
– А… к-куда летим?
– А он Ка-Эса подальше. Не боись, сюда не просочится… охрана следит… говорят, они на-днях парня какого-то застукали, у него на виске родинка, три завитушки, как шестерочки… его на клочки порвали.
– Охренеть можно.
– Не можно, а нужно…
Падают минуты, тают на мертвой земле.
Тюша ждет – где-то там, за холмами, за лесом, затаился Ка-Эс. Интересно, какой он… Говорят, на человека похож… Может, вон там, ходит вокруг Ковчега, ищет, куда бы забраться – Ка-Эс. Или вон припадочная какая-то тащит за руку чумазую дочурку, бьется кулаками в стальной корпус, ревет белугой, пя-а-а-ать лет, пя-а-а-ть лет, да откройте же, да сердца у вас нет… Или вон тот, сидит у дороги, тощий, как зубочистка, раскачивается из стороны в сторону.
Спускается ночь – может, последняя. Так непривычно, когда небо беззвездное. Тюша, дуреха, еще желания загадывала, когда звезды падали…
Ничего не сбылось.
И когда луна упала – тоже.
Народ потихоньку отползает от Ковчега, чует беду. Закрываются шлюзы, припадочная бьется о стены, кто-то сбивает ее точным выстрелом…
Вспыхивают огни.
Вздрагивает земля.
Тюша отползает назад, назад, ладонью в лужу, ч-черт, опять кровь… ч-черт, помянула всуе… Все стихает, даже демоны затаиваются – где-то там, там, даже кресты перестают стучать по дорогам.
Грохот рвет воздух, Тюша зажимает ладошками, что осталось от ушей. Лопаются истонченные перепонки, крови нет, какая-то мутная слизь… Рокот не утихает, видно, мертвец как-то иначе слышит, не ушами…
Ковчег рвет напополам небо, уходит – в беззвездную даль. Тюша смотрит, будто пытается разглядеть там Рай и Землю Обетованную…
– Красиво ушли.
– Ага…
Кто-то стоит рядом, за Тюшей, тоже чего доброго мертвечина, другой на Тюшу и не позарится…
– А то пойдем… там избенка какая-то притулилась… Айда, заночуем, пока там не занял никто…
– Ага…
– А то сейчас сама знаешь… кто первый хапнул, того и будет…
Тюша встает из дорожной пыли, оборачивается…
– Рюха, ты какого…
– Да такого…
Машет рукой.
– Чего… выперли, что ли?
– Да нет… сам я…
– Ты чего, с дуба рухнул, сам? На хрена тогда все?
– Да не знаю я… как-то… ты тут… земля тут… свалить-то оно… проще простого… так…
– Пьяный, что ли?
– Пьяный. Да я не поэтому… а вообще…
– С Ка-Эсом, что ли, сражаться будешь, супермен хренов?
– А что… – широко зевает, скалит желтые зубы, – ты мне скажи, кто-нибудь пробовал?
– Да пробовали, говорят… Люди в него стреляют, замертво падают… мне одна девка рассказывала, как бы всей деревней его ловили, как бы все окаменели…
– Как бы… если бы… да кабы…
– Земля не родит…
– А засеять кто-нибудь пробовал? Вы хоть что-нибудь сделать пробовали, чтобы Ка-Эса этого не было? Хоть что-то… хорошее?
Рюха в бессильной злобе колотит по земле – по земле, на которой затаился Ка-Эс. Смотрит – в беззвездные пучины, где скрылся Ковчег. Рюха не знает, где Ка-Эс. Он еще не знает, как Ка-эс вошел в Ковчег, предъявил билет, выбирал себе каюту, а тут у вас холодновато что-то, а вот это ничего, вот можете же подготовить, когда хотите… Рюха не знает – как ехал в джипе Ка-Эса. Рюха не знает – как Ка-Эс войдет в каюту и пристегнет ремни. Рюха не знает – как в первый день треть людей в Ковчеге умрет, и треть воды обратится в кровь, и треть батарей выйдет из строя. Рюха не знает – как в одну ночь на корабле исчезнут все…
Рюха не знает. Он никогда не узнает этого. Он идет к заброшенному дому, крутит ворот колодца – так, просто, наугад, надо же, вода, вроде бы еще утром здесь кровь была… Рюха смотрит из окна в холод ночи, за темные горизонты, где-то там затаился Ка-Эс – Конец Света.
Мы платим за ваши мозги
Рустам еще раз оглядел ряды сосудов, чем-то похожих на глиняные кувшины. Чего ради хранить это в кувшинах, как джиннов, ей-богу, еще бы печать какие-нибудь восточные-арабские прилепили.
Почему-то Рустам представлял себе все это иначе. Не так, но… какие-нибудь колбы, на худой конец – банки, да и вообще, странно как-то.
Ладно. Не его, рустамово, дело. Двадцать, двадцать пять, тридцать… сто пять. Сто пять штук. Это еще и бонус выпадет. Если у них только по-честному все. Без обмана.
Заверещал, надрываясь, телефон, этот единственный звук в тишине зала был почему-то пугающим.
– Компания ВИП слушает.
– День добрый….я тут… по объявлению.
Рустам тихонько кивнул. Ага, стесняется. Ничего… разговорим.
– Та-ак, очень хорошо, продолжайте.
– Вам тут… работники нужны.
– Нужны. Очень нужны.
– У меня незаконченное высшее… два курса…
– Гхм… ну вы же умный человек, верно?
– Да как вам сказать… мои работодатели так не считали.
Рустам снова тихонько кивнул. Уволили, не иначе.
– Много они в людях понимают… Сами виноваты, такой кадр потеряли… Вы это… чем в свободное время занимаетесь?
– Ну-у… всякое…
– Стихи пишете?
– Пишу.
– Вот видите, как… а говорите, не умный… все бы такие неумные были. Мы заплатим за ваши мозги. Очень хорошо… Офис наш на проспекте Ленина видели?
– Приходилось.
– Ну, вот и славненько, туда и подъезжайте к часу. Будем очень рады вас видеть. Нам нужны ваши мозги. Как вас зовут?
– Игорь.
– А меня Рустам, очень приятно. До встречи.
Короткие гудки. Кажется, что-то не так сказал. Ладно, не ошибается тот, кто ничего не делает. Рустам посмотрел на часы, присвистнул, что-то засиделся, ехать надо, туда на этот проспект пока доедешь, состаришься к чертям и зубы выпадут.
Рустам волновался. Он всегда волновался перед этим… этим… А казалось бы, всего и делов, встретиться, поговорить, день добрый, Рустам, очень приятно, и главное, слоган этот не забыть, мы платим за ваши мозги…
Еле-еле успел – до того, как собрались люди, как сбились в кучу в коридоре, их же там еще подержать надо, строго процедить сквозь зубы – я вас позову, еще… Еще разложить на столе книги, развесить картины, пусть думают, что живем в этом офисе с самого сотворения мира, еще Адама принимали на работу, подписывали с Авелем контракт…
– День добрый. Проходите.
Широкая улыбка. Вот это главное, широко улыбаться, люди это любят… Заходят – бочком-бочком, все какие-то потрепанные, побитые жизнью, как будто стесняющиеся самих себя. Вот у этого сто пудов высшее, этот вообще на аспиранта похож… А вот женщина сидит, ногти кусает, так и кажется, что два высших, не меньше… А у Рустама девять классов и коридор, вот и смотрите теперь, кто кем рулит…
– День добрый, – широко улыбаемся, – меня зовут Рустам, буду вашим непосредственным начальником, надеюсь на долгое плодотворное сотрудничество.
Ага, притихли… как будто их по холке погладили.
– В наше время интеллектуальная собственность приобретает все большую ценность. Книги… картины…. Произведения искусства… за них отдают все большие и большие суммы.
– Вашими бы устами да мед пить, – кивнула женщина в первом ряду, – кто бы отдал.
– А вы предлагали?
– Да сплошь и рядом. Не берут.
– Да ну? – выражаем искреннее удивление, – много они понимают. Мы бы с вами пораньше встретились, вы бы уже в золоте ходили… Вы… стихи пишете?
– Картины.
– М-м… можно взглянуть?
– А что, приносить надо было?
– Конечно, в объявлении же сказано… Ну ничего страшного, завтра принесете, я вам верю. А пока, – поворачивается к присутствующим, – разрешите… посмотреть ваши работы.
Пробегает пытливым взглядом рукописи, рисунки. Вот это отстой, графоманство чистой воды, вот в этом что-то есть… ух ты… новый талант вытащили… навозну кучу разрывая, петух нашел жемчужное зерно. Этот… так себе, ладно, сойдет. Эта…
– Ну что же… – Рустам оглядывает присутствующих, – вы и вы… подойдете завтра на Волокамскую десять.
– Тю, это же за тридевять земель…
– Ну а вы как хотели… Не бойтесь, это только один раз вам туда подъехать, заказы взять. Вы в десять тридцать, вы в два часа дня…
Рустам оглядывается, женщина, которая не принесла рисунки, поникает, как плакучая ива. Так, это не к добру…
– И вы. Часика в четыре подойдете? Рисунки свои покажете. Поговорим.
Та-ак, кажется, переборщил, кажется, насторожились люди, уж сильно все хорошо, сильно гладко. Почуяли бесплатный сыр.
– А оплата?
– Достойная. Как сказано, десять тысяч за раз. Мы платим за ваши мозги.
Вот это самое главное. Напомнить. Платим за ваши мозги. Не за что-нибудь. За ваши мозги.
Где они все… неужели не сработало… Рустам смотрит на часы, представляет себе, как люди – трое – тоже смотрят на часы, берут пальто, снова вешают… Ну давайте же… идите… идите… марш ко мне, кому сказал! Вызываю людей… вызываю людей… просто силой мысли вызываю людей. Тех троих… как зовут, не знаю… ничего не знаю… Вызываю… людей…
Не вышел номер… Вроде бы и в деньгах не потерял, и проезд оплатят, все равно – обидно. Перед этими тоже… Вроде бы слова не говорят, когда Рустам приходит ни с чем, да кто их знает… раз слова не скажут, два не скажут, а на третий раз… Были до них у Рустама два начальника, один все орал, Рустам от него ушел, другой все молчал, вежливенький такой был, Рустам накосячит, он ни-ни, ни словечком не обмолвится. А потом – спасибо, вы не подходите.
Было… и эти вот теперь… что от них ждать. Вроде тихонькие, ласковые… А вот так провалишь задание, и устроят… публичное наказание. А может, где что не так, думают, ну наняли тупую скотину, что с него взять…
Заверещал звонок. Да неужели они… ну пожалуйста… ну не надо…
– Компания ВИП…
– Здравствуйте… вы тут просили подойти…
– А, день добрый, очень рад… входите, входите, открываю…
Та самая, которая пишет картины. Заходит, бочком, бочком, чего они все так боятся… сами не могут объяснить, чего боятся.
А человек такая тварь, всегда всего боится…
– Здравствуйте… еле вас нашла…
– Да я уж подумал, надо было вас встретить. Проходите, располагайтесь… чаю?
– Нет, спасибо.
Боится… крепко боится. Вот это плохо. Рустам даже представил себе ее мысли, вот, думает, сидит один на один с незнакомым мужчиной, что от него ждать… И-и, не надейся даже, Рустам на такую и не посмотрит…
– Вот… пожалуйста…
Женщина раскладывает альбомные листы. Вспомнить бы еще, как ее зовут… не помню. Да это и неважно. Здесь все неважно. В голове крутится одно-единственное – нашел. Ту самую – за мозги которой…
– За ваши мозги дадут миллион долларов, не меньше.
– Ну, это вы загнули.
– Не загнул. Правда… Где ж вы раньше-то были… Вот так вот, лет десять в какой-нибудь шарашкиной конторе просидели, думали, все это не нужно никому…
– Я в школе работала.
– Во-во, еще хуже, с дебилами этими…
– Никакие они не дебилы, нормальны ребята. И вообще… мне нравилось.
Черт, опять не то сказал. Как это у других получается, у того же Андрея, вот уж людей убалтывает, как под гипнозом, ей-богу… Пылесосы свои продавал, у тетки какой-то ковер почистил, открывает пылесос, там шерсти с полкота дохлого… Ничего, и Рустам выучится, и к нему будут толпами ходить…
– Давайте я вам все-таки… чаю налью.
Заходит за спину женщины, щелкает чайником. Засуетилась… чш, чш, только не оборачивайся…
Рустам взводит курок…
Рустаму страшно.
Первый раз по-настоящему страшно.
Нет, всякое, конечно, бывало… сколько раз ходил на краю пропасти, сколько раз уже ждал звонка в дверь, день добрый, вы арестованы…
Но такого…
Такого еще не было.
Сидит, смотрит на кровавую кляксу на полу, теребит в руке револьвер. И ведь не скроешь, вот они, белесые кусочки мозга…
А сейчас придут эти… эти…
И что им Рустам скажет. А говорить что-то надо будет. Грязно сработано. Очень грязно. И ведь до чего обидно-то, сколько стрелял быдло всякое, графоманов, поэтиков мелкого пошиба, бумагомарателей… всегда чистенько, без сучка, без задоринки. А тут на тебе…
Такой мозг испортил…
Или спрятать женщину эту совсем, зарыть где-нибудь, типа, ничего не знаю, вот, двое приходили, двоих ухлопал… Уж патроны-то в пушке проверять не будут…
Хлопнула дверь. Они не звонят. Они приходят… вот так…
Рустам вытягивается в струночку, кланяется. Кланяться никто не просит, но все-таки… начальство, все-таки… а как еще, руку им не пожмешь…
Заходят. Что заходят, заползают, что-то членистоногое, членисторукое, кольчатое, извивается, хлопает по линолеуму.
– Вот… пожалуйста. Сто восемь сосудов…
Сто восемь… черт, надо было сказать – сто семь…
Они смотрят. И странно, что смотрят непрозрачные сосуды, и видят, черт возьми, видят, что в них… Как они вообще делают, чтобы мозги не портились… формалином, вроде, не пахнет…
Кольчатый-перепончатый замирает перед последним сосудом. Рустам холодеет. Стучит по клавишам битого жизнью компа.
Черт…
В сто восьмом мозг поврежден.
Рустам вздрагивает, как от пощечины.
– Ну… да.
Кольчатый еще раз считает сосуды. Разворачивает мешок на груди, отсчитывает пятитысячаные банкноты. Черт, и за эту заплатил, поврежденную… Во народ… Спросить бы, чего они потом с мозгами делают… лучше не спрашивать. Меньше знаешь…
Вы молодец, Рустам.
– А-а… рад стараться.
Лучший работник.
– Неужели…
Вот оно как… мучился, сомневался, терзался… Чувствовал себя никчемным… все, наверное, через это проходят, кажется, что у тебя ничего не получается, все испортил… а тут – лучший работник.
Чаю им предложить… какого чаю, для них тут какую-нибудь серную кислоту держать надо… или плутоний обогащенный…
Снова кольчатый червь присасывается к клавишам, выщелкивает:
У нас к вам деловое предложение.
Так… хватаемся за предложение, не выпускать ни за что.
Когда вам удобно с нами встретиться?
А разве мы сейчас не встречаемся? – так и хочется спросить. Не спрашивает. Отвечает:
– Хоть сейчас.
Членистоногие грузно поднимаются, невнятным жестом зовут за собой. Рустам идет – медленно, как по воздуху, не оступиться бы, не… Черт, чего ради я всего бояться начал, не маленький, чай… нет, Андрейка наглее… пробивной… Ничего, наглость – дело наживное… Уж медведей на мотоцикле учат кататься, а человек и подавно всему научится…
Входите.
Первый раз Рустам входит в святую святых, в темный шар, зависший над поляной в лесу. Боязно. И опять же боязно – как войти, как сесть, как лечь… свернулся в какую-то немыслимую позу, ничего, вроде, молчат, терпят…
Знать бы, что они с этими мозгами делают… Жуткая все-таки картина, это же, получается, цвет человечества вырубаем… а что цвет, он бы так и зачах у нас, этот цвет, можно подумать, кому-то это надо все… стишочки, картиночки… Так что это не к Рустаму, это вон… к людям… ко всем…. К…
Выходите.
Рустам не выходит – выпадает, тело не слушается, становится непомерно тяжелым. Черт… Нет уж, с вашего разрешения я лягу… вытягивается на полу, и снова никто слова не сказал… делай, что хочешь.
Мы хотим… предложить вам новую должность. Начальник отдела.
– Сочту за честь.
Повторяет мантру – я смогу, я сумею, у меня получится.
Вы самый лучший работник. Мы хотим наградить вас.
– А-а… большое спасибо.
Что вам хочется?
Что мне хочется… все мне хочется. Квартиру хочется, надоело по съемным углам жить. Машину… чтобы приличную, а не это вот горе, на котором езжу. Потом…
Ох ты черт…
Только сейчас понял. Сидят. Записывают. Слушают… мысли Рустама.
А раньше не говорили, что мысли читают… Да чего ради они должны перед работягой своим отчитываться…