– У вас проблемы? – старик покачал головой. – Или…
Фарел не успел договорить и осекся. Невидимое лицо человека стоящего в дверях исказила гримаса гнева. Теперь сомнений не могло быть – несмотря на спадающий на лицо капюшон, комиссар, видел впившиеся в него глаза незнакомца.
– Молчать! – голос незнакомца отдавал медью.
Толстяк вздрогнул. Что-то глубоко в душе неприятно заныло и потянуло внутренности вниз. Приходило осознание. Человек, которых стоял в дверях говорил другим голосом, у него был другой голос, когда он только пришел. Вместе с осознанием, разум сковывал ужас. Фарел почувствовал мерзкий тошнотворный запах, исходящий от незнакомца и горло скользким комком схватила тошнота. Он отступил, зажимая нос рукой и щурясь. От невыносимой вони кружилась голова и Фарел шатаясь, наткнулся на стол, сбив папки. Бумага брызнула в стороны, разлетевшись по кабинету. Резким порывом ветер распахнул оконные ставни, потухли свечи…
Незнакомец стоял в проеме. Ветер развивал его плащ.
Фарел бросился к ящику и выхватил арбалет. Он не видел, как человека в черном плаще выгнуло под неестественным углом и перетряхнуло. Появившаяся из колчана стрела скользнула в обойму, натянув тетиву, щелкнул курок и Фарел выпрямился, вытянув арбалет. Смертельное жало стрелы смотрело в дверной проем, направленное незнакомцу в грудь. Старик зажмурился и выстрелил…
Он услышал, как зазвенела тетива, стрела со свистом рассекла воздух. Когда не в себя от страха, Фарел открыл глаза, то увидел, что проход был пуст – смертельный наконечник впился в обшивку стены коридора.
***
Блекло, отдаленно напоминая дневной свет, сияла керосиновая лампа, освещая бледное, покрытое испариной лицо старика. Руки тряслись, то и дело, роняя ключ наземь, не в силах попасть в замочную скважину. Примерно, с пятой попытки ключ попал в замок, и давно не знавший смазки металл заскрипел, больно резанув слух. Фарел впопыхах забежал в дом, и, оказавшись в прихожей, ни секунды не медля, задвинул дверной засов. Голова гудела.
«Старый гоблин, выпей же со мной…», – пел отвратительный писклявый голос.
Фарел медленно сполз на пол и выронил из обессиленных рук вдруг потяжелевший ключ.
«Рома капля не спеша…».
Славная песенка, вертевшаяся в голове, звучала все тише и вскоре чудные куплеты исчезли совсем, оставив желеобразную липкую тишину, которая заполняла сознание. Фарел со всей силы ударил кулаком об пол. Следовало понять, кто это был и зачем он пришел.
… Огромная деревянная кружка опустилась на пустой стол, и приятное жжение в полости рта, толика за толикой начало растворять мысли Фарела в вине. Рядом валялся полупустой бочонок красного, когда-то припрятанный стариком к собственному юбилею. Не горел ни один светильник, не тлели свечи, а окна спрятались за занавесом. Лишь свет луны в небе за окном, пробиваясь сквозь плотную ткань штор и минуя редкие ветки деревьев, освещал бархатным светом просторную комнату, выхватывая из темноты рваные очертания предметов. Фарел удивленно потряс кружкой и, прищурив глаз, перевернул ее вверх дном, рассматривая пустое дно. С края скатилась жирная капля вина и упав, тут же впиталась мокрым пятном в дорогую ткань пижамы.
– Пустая, – он озадаченно покачал головой. – Надо наполнить. Где моя бочка? – заорал он в темноту. – Я заплатил за нее пять золотых!
Сидя, он подвинул к себе бочонок, плеснул в кружку вина и довольно заулыбался. Он облокотился о ручки кресла, попытался встать, но его тут же повело в сторону. Потеряв равновесие, Фарел рухнул на пол, по пути зацепил столик и кресло, которые последовали вслед за ним. Перевернулась кружка, наполненная вином до самых краев. Кресло больно прижало ногу. Градом брызнули осколки стекла разбившегося столика чудом не поранившие старика. Фарел выругался, опрокинул зажавшее ногу кресло, откинулся на пол и уставился на потолок. Стало стыдно. Он, уважаемый в городе человек, столько добившийся за свою жизнь, беспомощно лежал на полу, весь в вине, среди осколков стекла. А все потому что он был пьян, вернее сказать, он напился до поросячьего визга, и сделал это наедине с самим собой, поставив себя вровень с каким-нибудь портовым пьяницей в обветшалом кабаке. Он сделал то, что никогда не позволял себе раньше… Мысли оборвало, Фарела согнуло пополам и он вырвал съеденную накануне отбивную.
– Я сам во всем разберусь. – Фарел уверенно закивал, да так, что не рассчитал и стукнулся затылком об пол. – Да, я предостерегусь. Завтра же найму охрану, бес подери! – голова страшно болела, и Фарел перешел на шепот. – Если этот пьяный бродяга заявится ко мне еще раз, я прикажу его избить и сдать к инквизиции.
Глаза закрылись, он попытался расслабиться, не вышло. Отчего-то внутри старика назревала уверенность, что странный незнакомец обязательно придет снова.
Большая грозовая туча целиком закрыла луну. В окнах домов погасли редкие свечи. Город вдруг опустился в кромешную тьму. Срывался западный ветер, теребя опавшую листву. На засохшие листья, стремившиеся как можно скорее упасть на землю, на жаждавшие влаги деревья и кустарники упали первые крупные капли осеннего дождя. Тучи разрезала молния. Раздался затяжной раскат грома, когда комната, посреди которой лежал старый комиссар наполнилась жутким запахом. Вот только бедолага не чувствовал запах – Фарел храпел, безмятежно откинув голову в кресле…
… Время замедлило свой шаг. Пыль с каменных крестов и надгробий слепила глаза. Где-то вдалеке каркала ворона, отчего по телу выступали мурашки.
Стало очень холодно. Зеленые, пробившиеся стручки травинок припали к земле, покрылись инеем. Небо без звезд, без луны затянуло беспросветными тучами. Деревья, прячась в полосе непроглядного тумана, пели.
Он шел, осторожно перебирая непослушными ватными ногами. Каждый шаг давался с трудом. В левом виске отчетливо стучало сердце. Быстро, неправдоподобно… на душе осталась пустота, которая превращалась в ужас. Глаза остекленели, он боялся моргнуть, полагая, что если сделает это, то больше никогда не сможет открыть глаза. Ему казалось, что он идет вечно, казалось еще шаг, и он не выдержит, но ноги безудержно несли его вглубь чего-то неизвестного. Чего? Он не знал, как не мог ответить себе на вопрос как тут оказался.
Пустоту сменяли воспоминания. В голове пронеслись школьные годы – его первый выученный стих про маленькую смешную лошадку.
«Здравствуй, милая лошадка,
Детвора к тебе пришла…»
Воспоминания накрывали волнами, как прилив и отлив, по щекам капали слезы. Но это были не его слезы. Он хотел плакать своими мокрыми теплыми слезами, но по щекам струились другие, чужие слезы – холодные крупинки льда. Он шел. Новый прилив и как картинки в стробоскопе его первое свидание с девушкой по имени Сара. Пустая картинка и больше ничего. Он чувствовал, как замерзает. Холод колол, но это была не боль.
… Где-то в начале пятого утра сварливая женщина с улицы Орков проснулась от мерзкого запаха ласкающего изнеженные аристократические ноздри смрадным дурманом, накатываемым из раскрытой форточки. Неторопливо потерев глаза и встав с кровати, старуха обула тапочки, нащупав их в темноте измученными ревматизмом ногами, и поспешила к оконной раме, дабы как можно быстрее закрыть форточку. Подошва обветшалых тапочек зашаркала, сцепившись с лакированным полом, и старая интеллигентка заворчала, ко всему раздраженная разболевшимися суставами. По пути в ногах запуталась сонная кошка и старуха, споткнувшись, упала на подоконник. Когда женщина подняла голову, по инерции устремив за окно взгляд…
– Мама дорогая, – прошептала она.
Увиденное в ночи заставило ужаснуться. У дома напротив сидела стая блудных псов. Собаки довольно вывалили языки, на землю капала слюна. Их внимание было приковано к дому. Стая то скулила, то лаяла, то выла на разные голоса. Глаза псов странно блестели. Старуха почувствовала легкую дрожь в запястьях, и крепче схватившись за подоконник, перекрестилась – на крыше дома сидели совы. Она всмотрелась внимательней и увидела, что у одной из птиц в крепко сжатом клюве висит мышь. Шел страшный ливень и из открытой форточки на лицо старухи хлестали холодные крупные капли дождя.
– Святые инквизиторы! – Дама застыла. – А-а…! – мрак пронзил ужасный крик…
… «Может быть это сон?» – подумал он.
Губы беспокойно шевелились, он прислушался. Молитва Спасителю. Снег густел, и впереди завис густой занавес белого тумана. Он ничего не видел. Только здание, маленький, темный силуэт дома, который Фарел принял за часовню. Он шел, а снежная завеса отступала, обнажая силуэт здания. Маленький дом принимал четкие очертания. Подойдя ближе, понял, что то, что он поначалу принял за часовню, приобрело очертания маленькой деревянной церкви. Казалось, церковь была наглухо заперта на засов, единственное окно церквушки было заколочено, но ноги несли его вперед.
Шаг, другой – засова уже не было. Какая-то непреодолимая внутренняя сила заставила его прикоснуться к покрытому пылью дереву. Пальцы коснулись холодной ручки. Дверь с необычайной легкостью поддалась. Без скрипа, плавно, она раскрылась, приглашая зайти. Он замер, понимая, что если сделает еще шаг, то не сможет повернуть назад, что зайдет внутрь… Стоило ли так рисковать? Но было поздно, ноги шли сами по себе, словно кто-то другой принимал за него решения.
Внутри церковь казалась еще меньше, чем снаружи, больше напоминая винный погребок. Приходилось пригибаться, чтобы не зацепить головой прогнивший, покрытый паутиной потолок. На стенах блекло горели свечи, слепя глаза. Но он, не замечая этого, смотрел вперед.… У задней стены увидел могилу. Пыльный камень надгробия, окутанный паутиной, спрятал именную табличку. На могиле сидел человек, в котором легко было узнать того самого незнакомца, который заходил в контору комиссара накануне. Маленький, в плаще, он снимал паутину с каменного надгробия, счищая полами плаща пыль. Через мгновение яркое пламя выхватило из-под плаща буквы, выгравированные серебром:
«Фарел Ион. Комиссар-распределитель».
***
Солнце давно вскарабкалось на небосвод. Растянулись ночные тучи, уступив место в небе бархатным облакам. Высохли лужи, а на бережно свернутых в трубочку листьях осталась роса. Солнце ласковыми лучами прилежно гладило землю, согревая замерзший за ночь город, и из массивных глиняных труб валил дым работающих печей. По-хорошему надо было быть на рабочем месте в конторе, но у Фарела на этот счет было другое мнение. Старик, посчитав, что за день его отсутствия предприятие не рухнет, остался дома, и, уютно расположившись у стола, распивал чашечку утреннего крепчайшего кофе.
– Человеку в моем возрасте нужен отдых, – рассуждал он.
Восприятие вчерашнего дня, с вереницей событий вечера, к утру обрывками и фразами запечатлелось в сознании в самых укромных уголках памяти. Фарел, проснувшись, решительно отметал все сделанные ближе к ночи выводы, пытаясь рассуждать трезво и обстоятельно. Старик разговаривал сам с собой.
– Начнем с начала, – говорил он, сидя у окна и всматриваясь в густые дерби леса на горизонте за городскими стенами. Ладошки приятно грела чашка натурального кофе, зерна для которого Фарел покупал у окраинных купцов оптом, чуть ли не по себестоимости. – Он был мал, пожалуй, меньше меня. При моих пяти футах росту, в нем не было и того… хм. Гном что ли? Или полурослик?
Фарел отхлебнул кофе, обжегшее губы, поморщился. Лениво проводил взглядом ворону, пролетевшую за окном, и про себя решил, что незнакомец, явившийся в контору вчера, скорее напоминал гнома, нежели полурослика. Уж больно крепок засранец был в плечах для полурослика.
– Голос…
Фарел отчетливо помнил, что незнакомец говорил басом, когда только пришел. Четким, уверенным басом, что впрочем, неудивительно, если он конечно за правду гном. Но помнил Фарел и то, что затем незнакомец начал говорить несколько иначе, с другой интонацией, что ли. Гном, да-да, гном, начал разговаривать с хрипотцой. И именно сей факт среди прочих не на шутку напугал мнительного старика. Фарел поставил кружку на подоконник, пошмыгал носом и внушительно прокашлялся, вспомнив о том, что сам не долечился от ангины, и нет-нет, как у него болело горло. А не так давече у старика вообще пропал голос и целый день приходилось объясняться жестами. Отсюда следовал вывод, что человек простыл.
– Батюшки, а почему бы и нет? – он воодушевленно всплеснул руками.
Старик усмехнулся. Внешне все выглядело легко и просто. Но все же,… что-то беспокоило толстяка. Его глаза не смеялись, а на душе по-прежнему черной сажей блестел осадок минувшего дня. Он для чего-то начал усердно помешивать кофе в чашке, будто по привычке, хотя уже много лет пил кофе без сахара из-за обострившегося в последние годы диабета.
– Вонь? – осторожно спросил Фарел у самого себя вслух.
Но и на этот вопрос ответ нашелся также быстро, как и на все остальные. Чего еще следовало ожидать от помойного бродяги, мерануанских ароматов?
– В местах, где он спит, есть запахи и понасыщеннее, – пробурчал комиссар. – Что еще так напугало тебя, старик? – прошептал он.
Рука нащупала курительную трубку, и умелые пальцы тут же набили ее табаком. В открытую форточку потянулась тонкая струйка табака.
– Все, ты спокоен?
Он тяжело вздохнул… Нет, было что-то еще. Что-то, что так неприятно скребло душу. Но что, Фарел вспомнить не мог. Он долго курил трубку, рассматривая небеса, а затем произнес вслух.
– Нет, надо все-таки нанять охрану.
***
Охранное агентство с нехитрым названием «Лагерь наемников» располагалось за чертой центра города, в окраинах именуемых местными жителями не иначе как «рабочий городок», бок о бок с другими конторами и учреждениями. На небольших домиках, весьма потрепанных временем, с облезшей черепицей на крышах и покрытыми плесенью стенами, пестрели цветные вывески, а на вытянутых канатах тут и там и висели плакаты с рекламой, расписанной живыми яркими красками. Как раз один из таких плакатов и приглашал посетить охранное агентство, указывая на красивую декоративную входную дверь, ведущую по винтовой лестнице на второй этаж, где располагался кабинет бессменного заведующего агентством, владельца «Лагеря наемников» мистера Хелса. Значимого и многоуважаемого в городе человека преклонного возраста, который этим утром развлекал себя метанием дротиков в мишень прямо на рабочем месте.
Верхние пуговицы шелкового делового костюма Хелса были расстегнуты. Взмокшие, побитые сединой волосы прически сбились в комок, придавая мистеру несколько потрепанный внешний вид. Впрочем, Хелс, не обращая на это внимания, с несколько озадаченным выражением лица, рассматривал подвешенную на гвозде мишень, с заманчивым так и не пораженным яблочком и не менее притягательной цифрой десять. Игра в дартс манила старика, но как это часто бывает у людей азартных к коим мистер без всякого сомнения имел право себя отнести, как любитель всякого рода развлечений, сегодня Хелс попросту не поймал свою волну. Он долго натужно целился, перебирая между пальцами дротик перед броском и затем, прищурив глаз, затаил дыхание. Прикусив от напряжения кончик языка, он, плавно разжав пальцы, метнул дротик. В следующее мгновение его лицо исказила гримаса досады.
– Здравствуй была! – прошипел он, рука потянулась за очередным дротиком. – В молоко.
Через час после открытия к Хэлсу явился почтенный старец, решивший накануне праздников пополнить ряды своей личной охраны новыми бойцами. Из «пункта найма» были отпущены последние наемники, и рабочий день агентства закончился, толком не начинаясь. Поэтому Хелсу пришлось распустить рабочий штаб, устроив служащим затяжные выходные до вторника, несмотря на то, что этот и завтрашний день были проплачены «от и до». В виду этого табличка «закрыто» уже висела на двери. Старик с довольным лицом свел бухгалтерию, оставшись, как это зачастую бывало в солидном плюсе и решил, что посвятит весь свой день всякого рода развлечениям.
Хелс тщательно прицелился в яблочко мишени, твердо решив поразить цель. Рука с занесенным дротиком расслабилась, он сделал несколько пробных взмахов и уже был готов к броску, когда в дверь постучали. Рука метнулась, но дротик снова угодил в молоко и отскочил от стенки на пол, впившись в ковер. Хелс выругался, скрипнув зубами. Меньше всего на свете, мужчина любил когда его отвлекали от любимого дела и мог быть достаточно резок, если тот человек который позволил себе подобную дерзость, сделал это по пустяку.