Примерно через три четверти часа, из ворот замка, выехал экипаж, сопровождаемый все теми же людьми, которые всего пару часов назад были его гостями. Каретой правил один из офицеров Карла, который, как и обещал принц, довольно ловко управлялся с необычными для него обязанностями кучера. Доктор Дижон, по понятной причине, находившийся внутри кареты, рядом с больной девушкой, старался делать все необходимое, чтобы облегчить ее страдания, усугубляемые неизбежной тряской, ибо дорога, ведущая к замку, оставляла желать лучшего. Время от времени, он проверял у больной пульс и поправлял подушки, которые, так и норовили выскользнуть из-под головы несчастной. Перед отъездом, доктор дал Элизабет сильное снотворное, надеясь, что она проспит до самого прибытия к месту назначения, в резиденцию королей Мармонта. Сам же королевский эскулап, был в таком состоянии, что не уснул бы даже от "лошадиной" дозы сонного порошка, поскольку находился в крайнем возбуждении, которое началось еще с разговора с доктором Штауфом и только увеличилось после осмотра покойной Анны Бирхоф. Результаты осмотра поразили его, как и в свое время, доктора Штауфа, у него зачесались руки от желания немедленно произвести вскрытие тела, чтобы попытаться получить ответ на эту загадку, от которой так и попахивало мистикой. Но доктор Дижон, в отличие, от своего коллеги из замка Бирхоф, был до мозга костей материалистом и выражения, типа: "...она мертва, и, в тоже время, не мертва...", бесили его. Но еще больше бесило его то, что тщательно осмотрев покойную, он вынужден был признать, что подозрения доктора Штауфа, не лишены оснований. Конечно же, Анна мертва, и в этом нет сомнений. Одно то, что у нее напрочь отсутствовало дыхание, служило этому неоспоримым доказательством. Но как объяснить все остальное? Температуру тела, которая была хоть и ниже, чем у живого человека, но в тоже время не такой, какой должна быть в этот момент? Состояние кожи, которая на вид и на ощупь совсем не походила на кожу умершего более суток назад человека, да еще и находившегося при этом, в теплом помещении и под одеялом? А еле заметный, но все же, румянец на щеках, так это вообще, ни в какие рамки.... Доктора так и подмывало рассказать обо всем принцу, но он все-таки сдержался, прекрасно понимая, в каком состоянии сейчас находится его высочество, и какое воздействие на его ослабленную психику может произвести это сообщение. В конце концов, Дижон пришел к выводу, что нужно подождать, по крайней мере, до той поры, пока Карл не успокоится. Ну а потом действовать по обстоятельствам. Он решил негласно поддерживать связь с доктором Штауфом, который тоже горел желанием разгадать эту загадку. Замыслу двух эскулапов должно было помочь то обстоятельство, что по сложившейся семейной традиции, всех умерших членов семьи Бирхоф хоронят в фамильном склепе, помещая тело в мраморную гробницу, высотой примерно в три фута. Затем гробницу накрывают тяжелой мраморной плитой, на поверхности которой гравируют имя умершего и даты его рождения и смерти. Коллеги договорились, что как только доктор Дижон поймет, что принц, наконец, обрел душевное равновесие, он попытается добиться у него разрешения на эксгумацию тела Анны, под предлогом поиска доказательств возможного отравления несчастной девушки. Тем более, что осуществить эту операцию будет нетрудно, поскольку гроб не придется выкапывать из глубокой могилы.
Спустя почти час после отъезда принца, в спальню Элизабет пришла служанка Рамина, чтобы убраться. Доктор Штауф велел ей на всякий случай, сжечь постельное белье, да и вообще все, с чем контактировала больная, а что не удастся сжечь, посуду, например, она должна была выбросить подальше за стенами замка. Подметая пол, Рамина обратила внимание на разбитый стакан, валявшийся у самого изголовья кровати, она осторожно подняла его и положила в мешок, потом тщательно подмела осколки, покрытые бурыми пятнами засохшей крови, и отправила их вслед за остатками стакана. Уже наступили глубокие сумерки, когда Рамина, поминутно награждая доктора Штауфа нелицеприятными эпитетами, вышла из замка и направилась к крепостному рву, чтобы выбросить в него то, что не удалось предать огню.
Госпожа ночь, любимое время суток, для влюбленных и преступников, постепенно вступала в свои права, затягивая безоблачное небо черным покрывалом усеянным мириадами мерцающих звезд. Ослепительно яркая луна, наслаждаясь свободой, не спеша заливала своим светом все вокруг. Казалось, еще немного, и не останется ни одного темного уголка, куда бы ни проник, ее холодный, и одновременно такой уютный, свет. Стояла тишина, от которой звенело в ушах и непроизвольно возникало желание громко крикнуть, чтобы проверить остроту своего слуха. Рамина, невольно залюбовалась завораживающим зрелищем наступающей ночи. Она остановилась и, запрокинув голову, стала вглядываться в черноту неба, как-будто хотела разглядеть что-то очень важное для себя. Но звездная мозаика, не спешила открывать ей свои тайны и Рамина перевела свой взгляд на луну, словно ища у нее поддержки. И вдруг на фоне этого природного экрана она увидела, до боли знакомое, очертание головы некоего существа. Вглядевшись повнимательнее, девушка с ужасом поняла, что голова эта принадлежит лесному властелину ночи и, внезапно раздавшийся, леденящий душу вой, подтвердил ее страшную догадку. Бросив мешок на землю, и зажав рот рукой, чтобы не закричать, Рамина со всех ног бросилась бежать, стремясь как можно быстрее скрыться за спасительными стенами замка.
Между тем, вой прекратился так же внезапно, как и начался. Вновь наступила тишина, нарушаемая только нескончаемой трескотней сверчков, затеявших свой обычный ночной концерт. Невдалеке от того места, где Рамина бросила мешок, освещенная лунной дорожкой, словно ниоткуда, появилась человеческая фигура в плаще до пят, с капюшоном почти полностью скрывающим лицо. В руке фигура держала длинную палку наперевес. Она двигалась абсолютно бесшумно, словно парила над самой поверхностью земли. Приблизившись к мешку, фигура остановилась и замерла. С минуту она стояла неподвижно, опершись на свою длинную палку. Потом нагнулась и подняла лежащий на земле мешок, который мгновенно исчез в складках ее плаща. Удалилась фигура также бесшумно и бесследно, как и появилась.
ГЛАВА 20
- Господи Иисусе! Царица небесная! Спаси и сохрани нас грешных! - причитала пожилая, но, на вид вполне еще крепкая женщина, одетая в форменную одежду горничной, - ты, видно, с ума сошел на старости лет, Питер! Придумать такое! Да как только, тебе это в голову взбрело?!
- Успокойся Матильда! И не кричи на весь дом. Нас могут услышать, и тогда, пиши, пропало, ничего не получится.
- Что получится?! Ты в своем уме?! - не унималась Матильда, и не думая понижать голос.
- Хватит! Я сказал! Последний раз спрашиваю, ты будешь мне помогать или нет?! И запомни, никакие твои крики не заставят меня отказаться от задуманного. И еще запомни! Откажешься помогать или, того хуже, разболтаешь кому-нибудь, не жена ты мне после этого. Так и знай! - дворецкий, он же конюх, он же кучер, да и вообще славный старик, с самым суровым видом смотрел на свою супругу, которая, наконец, поняла, что зашла, слишком далеко, и решила пойти на попятную, убедившись в том, что муж непреклонен в своем решении.
- Ну, хорошо, - сдалась Матильда, - как ты собираешься все это устроить?
Здесь, дорогой читатель, нужно кое-что пояснить. Вы, конечно, помните, что когда доктор Дижон выходил из комнаты Элизабет, он столкнулся в коридоре с дворецким, который, как вы уже, наверное, догадались, подслушивал их разговор с доктором Штауфом. Всему виной была неплотно закрытая дверь, которая и подвигла Питера на эту неслыханную дерзость. Находясь по своим хозяйственным делам в коридоре, он видел, как доктор Дижон, зайдя в покои Элизабет, оставил дверь приоткрытой, и любопытство, подогретое последними трагическими событиями, пересилило скромность преданного слуги. То, что он услышал, против ожидания, не повергло его в такой шок, какой испытали два ученых мужа. Большинство простых людей, в отличие от образованных господ, называющих "сверхъестественной чепухой" то, что неподвластно вразумительному объяснению, искренне верят в эту, так называемую, "чепуху", и нередко сама жизнь подбрасывает им "доказательства", только укрепляющие эту веру.
Как мы уже знаем, Питер очень любил Анну и всегда относился к ней как к родной дочери, да и жена его Матильда, женщина хоть и немного взбалмошная, души в ней не чаяла. Так часто бывает у семейных пар, которых господь бог обделил потомством. Всю нерастраченную любовь к своим несостоявшимся детям, они часто переносят на чужого дитя, а, в нашем случае, еще и на дитя, отвечавшего им взаимностью. Можно себе только представить, какое горе испытали старики узнав о смерти своей любимицы, особенно Питер, который чуть не лишился рассудка, настолько его потрясла эта трагедия. С момента, когда доктор Штауф объявил скорбную новость, он ходил сам не свой, постоянно бормоча себе что-то под нос, и глаза его наполненные слезами, ничего, кроме бесконечного горя, не выражали. Матильда, опасаясь за психическое здоровье своего мужа, старалась отвлечь его разговорами на разные темы, не имеющие отношения к случившемуся, но ее робкие попытки, к сожалению, не приносили желаемого результата. Вот и сейчас, разговаривая с мужем, она стала подозревать, что то, чего она так боялась, случилось. Питер, все-таки немного тронулся умом, ибо, то к чему он ее склонял, по ее мнению, не могло прийти в голову человеку в здравом рассудке. И действительно, то, что собирался сделать теперь уже бывший дворецкий, никак не вязалось с человеком, пребывающим в полной гармонии с психикой. Дело в том, что, в отличие, от доктора Дижона, Питер воспринял фразу его коллеги: "...мертва, и, в, то же время не мертва!!!", очень серьезно. Как утопающий, цепляющийся за последнюю соломинку, чтобы не утонуть, Питер ухватился за внезапно пришедшую к нему в голову безумную идею, ВОСКРЕСИТЬ Анну. Ибо, как он теперь считал, ее возвращение к жизни, лишь вопрос времени. Для начала, он решил украсть ее из склепа и спрятать у себя в доме. Питер опасался, что доктора не откажутся от мысли вскрыть тело покойной и, рано или поздно, добьются на это разрешения, поэтому его решение о краже тела, было абсолютно логичным, и стало для него первоочередной задачей. Он также понимал, что когда врачи получат разрешение на вскрытие, они неминуемо обнаружат отсутствие тела и поднимут переполох, который может обернуться непредсказуемыми последствиями для него самого и его семьи. Все знали, как Питер и его жена любили Анну, и, скорее всего именно их, в первую очередь, будут подозревать в причастности к исчезновению трупа. Выход был один, подменить одно тело на другое. Но как это сделать? Не убивать же, в самом деле, подходящую девушку! И тут, как это иногда бывает, вмешался его величество, случай. В деревне расположенной недалеко от замка, умерла от чахотки молодая девушка, сирота, телосложением и цветом волос похожая на Анну....
Выслушав мужа, Матильда бессильно опустилась на стул, и устало махнув рукой, сказала: "Делай, что хочешь, Питер. А я, я буду помогать тебе, куда мне деваться, я же люблю тебя, старого дурака, хотя и считаю, что ты немножко сошел с ума".
Тут надо сказать, что разговор этот происходил на третий день после погребения Анны, и можно было понять нетерпение бывшего дворецкого. Он опасался, что со дня на день, вслед за уже прибывшим и вступившим в свои права временным управляющим, из Фрубурга прибудет и сам Карл, со своим треклятым доктором, и тогда его затея летит в тартарары. Короче говоря, медлить было нельзя, и Питер, у которого теперь были развязаны руки, так как он более, не был обременен обязанностями иными, чем командующего конюшней, очень нервничал из-за того, что Матильда, его Матильда, которая всегда была ему поддержкой и опорой, отказывалась помочь в таком благородном деле.
Но вот, наконец, Матильда сдалась, и Питер, у которого словно камень свалился с души, с легким сердцем, стал собираться в дорогу.
- Послушай Питер, а откуда ты узнал о смерти той несчастной девушки, из деревни? - спросила вдруг Матильда, и с подозрением посмотрела на мужа.
- Все просто, моя дорогая женушка, все просто, - спокойно ответил ей Питер, и рассказал своей благоверной супруге о том, как два дня назад случайно услышал разговор двух торговок, которые привезли продукты в замок. Собственно помимо Питера, эту эмоциональную беседу, слышали еще, по крайней мере, с десяток человек, поскольку одна из торговок, видимо бывшая хозяйка покойной, была очень расстроена потерей хорошей служанки, которая по ее словам, работала за двоих и притом только за еду и кров. Громогласные жалобы женщины привлекли внимание Питера, и он, под предлогом того, что умершая могла быть пропавшей много лет назад дочерью его брата, попросил торговку описать ее внешность, подкрепив свою просьбу несколькими монетами. Получив деньги, торговка с готовностью, во всех подробностях, описала свою служанку. Выслушав ее, Питер почувствовал, что сердце его от радости готово выскочить из груди. С большим трудом ему удалось тогда скрыть свои эмоции. Собрав волю в кулак, он сокрушенно вздохнул, и разочаровано покачав головой, дал понять торговке, что умершая девушка, к большому сожалению, а может и к счастью, не является, пропавшей дочерью его несчастного брата. Поговорив, для вида с торговкой еще немного, и выслушав краем уха, ее сочувственные советы, как найти племянницу, Питер направился на конюшню, подальше от посторонних глаз. Там, в спокойной обстановке, он окончательно обдумал свой рискованный план.
- И что же ты теперь собираешься делать? - спросила Матильда, к которой, наконец, вернулось спокойствие, так несвойственное ее вспыльчивой натуре.
- Как, что? Поеду в деревню, найду кладбище, выкопаю тело и привезу его сюда, - продолжая собираться, спокойно ответил Питер.
- Господи! Неужели тебе не страшно?!
- Не страшно. Потому что я верю, что Анна не умерла, и настанет день, когда мы обнимем нашу красавицу, живую и невредимую, - Питер, наконец, закончил укладывать свой дорожный мешок, завязал его и вопросительно посмотрел на жену: "Ну что, давай прощаться"? Увидев в ее глазах слезы, он подошел к ней и, нежно прижав к груди, прошептал на ухо: "Не беспокойся за меня родная, все будет хорошо. Я скоро вернусь".