Игорь сказал:
- Как раз в здравом уме он никогда бы туда не попёрся. Ползать под землёй - не для него. Ему бы всё книжечки...
- Ты плохо знаешь сына, - холодно сказала Ленка. - Она взяла Игоря за руку и увлекла дальше по тропинке. С каждым шагом они проваливались в снег всё глубже. - Он прямо загорелся этими подземельями. Когда мы здесь гуляли, прямо из кожи вон лез, чтобы я отпустила его там побродить. А потом, когда стал постарше... мне кажется, он там уже бывал, только никому, конечно, не рассказывал. Считай это женским, материнским предчувствием. Может даже, подружился с кем-то из окрестных сорвиголов.
Игорь фыркнул.
- Если б я хоть раз увидел его в компании молодых разбойников - вроде тех, с которыми я сам гонял в детстве - я бы, может, не считал его таким странным. Может, даже попытался бы с ним подружиться.
Ленка смерила мужа долгим взглядом. Глаза её в темноте влажно поблёскивали.
- Кирюхе не нужна была толпа. Он - сам себе толпа и племя. Поверь, такие люди гораздо сильнее и самостоятельнее. Те, кто умеет никому не подчиняться и никого не подчинять себе, сейчас редки как неразработанные золотые залежи. Но вот, опять же, если подумать трезво - теперь он с толпой. Стал частью толпы. И что, ты доволен?
Игорю нечего было ответить. Он поскрёб под шапкой голову и промолчал.
Сначала далеко впереди появились тусклые огоньки фонарей в ореоле, казалось, висящих в воздухе снежинок. Потом из темноты величаво выкатилась громада колеса обозрения. Кабинки раскачивались в своих путах - на зиму их снимать не стали, но закрепили дополнительно какими-то канатами. Казалось, будто там поселился гигантский паук. Рядом пристроилась ещё парочка каруселей, автобус, который раскачивал на одной оси специальный механизм, картинговый трек, сложенный из старых автомобильных покрышек. Билетные будки и кабина техника колеса обозрения стояли заколоченные и пустые.
Ленка нервно хихикнула.
- Ну, сможешь угадать, где прячутся наши мышки?
- Я уже понял, что всё самое интересное здесь не для глаз простых посетителей. И располагается в какой-нибудь помойке.
Ленка смешно сморщила носик. На ресницах у неё повисли снежинки.
- Эта помойка, знаешь ли, была моей жизнью на протяжении четырёх лет... но ты почти прав. За декорациями всегда происходит всё самое интересное.
Она не торопилась двигаться. Водила подбородком, как будто хотела немного ослабить шарф. Потом спросила:
- Как ты думаешь, нам удастся вытащить Кирюху?
Игорь пожал плечами.
- Это зависит от того, захочет ли он быть вытащенным. Я в этом сомневаюсь. Пацан стал сильно самостоятельным. И, прежде всего, нужно разобраться, что же с ним - и со всеми ими - происходит. Это работа не для нас. Это работа для учёных. Психологов. Медиков.
Ленка дёрнула плечиком и пошла вперёд.
Здесь был наполовину утопленный в бетонную основу колеса проход. Арка дверного проёма располагалась под небольшим углом. Сразу за ней - знала Лена - ступеньки, которые круто уходят вниз, в подземелье. Там - механизмы колеса обозрения, вереница тесных пустых помещений, непонятно для чего предназначенных. Их заполняли всем, чем могли: старой верхней одеждой, костюмами с давно отыгранных представлений, какими-то непонятными железяками, колченогими столами и хромыми стульями, складывали на зиму велосипеды, а на лето - санки и тубы. У потолка ютилась изумрудно-зелёная плесень, а из вентиляции долетали искажённые до неузнаваемости отзвуки с поверхности. Между коллег Ленки ходили самые разнообразные легенды относительно происхождения "чёртовой ямы" - так они называли подземелья, хотя правда была банальна - просто ещё одно бомбоубежище, отстроенное во времена Советского Союза и подчистую разграбленное в девяностых. И какими бы таинственными и страшными не казались для новичков тамошние стены, выкрашенные кое-где облезшей уже зелёной краской, ничего необычного там не происходило. Лампочки не гасли и не мигали, никто не стучался в стены, пытаясь выбраться из замурованных областей наружу, ни разу ни в одном даже самом тёмном уголке никто не нашёл обтянутый искусственной кожей противогаза череп. Кому-то всё это казалось странным: учитывая многочисленные легенды, рассказываемые в посвящённых городской истории книжках. Доподлинно известно, что за сорок лет до того, как здесь появился в восьмидесятых годах парк, в эти края свозили и закапывали расстрелянных НКВД людей. Несколько старинных дач в окрестностях, непонятно кому принадлежащих, зарастали молодой дубовой порослью.
Позже это место начали окультуривать, вырубать лишнее, прокладывать дорожки. А когда стали
рыть котлован под убежище, костей нашли просто уйму. Отец Ленки рассказывал, что мальчишками долго они ещё бегали сюда за четыре километра, чтобы поиметь нехитрые трофеи: клочки одежды, какие-то ржавые значки, а если повезёт - то и обломок кости или челюстную кость.
Место обросло легендами и преданиями, ни одно из которых не находило подтверждения, несмотря на все надежды жадных до чего-то таинственного молодых умов.
Сейчас Ленка завела мужа за опору колеса. Возле её бетонной основы земля резко уходила вниз. Под ногами мешались старые велосипедные покрышки. Фонарный столб здесь заменяла мутная лампа без абажура, с грехом пополам защищённая металлическим козырьком. Крепилась она прямо к бетонной плите и, как ни удивительно, работала. Перемотанные изолентой провода, которые уходили внутрь облезлого щитка, напоминали древесные корни. Игорь решил, что не хотел бы работать здесь электриком.
- Шшш, - прошептала Лена, приложив к губам палец. И показала под ноги. Впрочем, Игорь и сам видел: не далее чем днём здесь ходили. Следы замёл свежий снег, но всё же они были различимы.
Дверь прикрыта, замок был сорван вместе с петлями. Ещё один шаг оставалось сделать, прежде чем забудется всё - переживания последних часов, воспоминания о молодости, рассуждения-внутри-себя, которыми Игорь и Лена делились друг с другом короткими взглядами, забудется даже чокнутая семейная парочка с пистолетом, которую они отправили в другой конец парка.
И Лена сделала этот шаг. На что-то наступила, посмотрела под ноги.
- О Господи...
Игорь почувствовал даже сквозь рукав пальто, как её пальцы стали влажными.
Там были лица. Белые, равнодушные, холодные, как маски к хэллуиновскому карнавалу, которые кто-то просыпал из коробки. На три четверти заметённые снегом и всё-таки различимые в тусклом жёлтом свете. Несколько детских трупов, без сомнения, промёрзших до самых костей. Скрюченные пальцы, торчащие из снега.
Ленка бросилась вперёд, принялась голыми руками разгребать снег, сдувать его с лиц, чтобы разглядеть каждое. Игорь стоял, глотая ртом воздух и не зная, что предпринять.
Все они умерли, похоже, по разным причинам. У кого-то была проломлена голова, открывая самую нелицеприятную картину, которую Игорь видел в жизни, кто-то, похоже, замёрз насмерть, будучи одет в лёгкую маечку и штаны. У других - повреждения разной степени тяжести и совместимости с жизнью. Так или иначе - все они здесь были похожи на замёрзших во время ледникового периода мамонтов. Одежда смёрзлась друг с другом, застыв коркой, которую, казалось, не получилось бы пробить даже топором. Глаза, похожие на линзы микроскопа, слепо смотрели в небо, их покрывала лёгкая изморозь.
Они не случайно здесь лежат. Они, наверное, все погибли там, внутри, и их, как мусор, слишком громоздкий, чтобы тащить до мусорного бака, просто вышвырнули за порог.
Наконец, Лена поднялась на ноги, закончив свои ужасные изыскания. Кирилла - вот кого она искала - их пацана среди мертвецов не было. Была одна девочка лет четырёх, другие немногим старше. Самый большой выглядел на одиннадцать, и по его щекастому лицу расплылась глуповатая полугримаса-полуулыбка. Игорю отчего-то вспомнилось выражение на лице любителя хурмы.
Они отступили под чёртово колесо. Игорь со второй попытки достал из пачки сигарету (первую он уронил и не стал поднимать), раскурил и глубоко затянулся.
- Дай мне.
- Тебе нельзя. Ты...
- Дай мне чёртову сигарету! - заорала Лена, и Игорь просто не посмел сжать пальцы, когда она вырвала у него "L&M".
Никто не стал говорить "это ужасно". Невозможно было представить, как такими простыми словами можно было передать всю растерянность, которая охватила их умы. Они собирались, словно дети, искупаться в пруду на мелководье, а вместо ласкового песка на дне нащупали склизкий ил и бездну.
- Во что они превратились, Игорь? - спросила Лена вместо этого.
Игорь ответил не сразу. Он как следует покрутил в голове вопрос, рассматривая его со всех сторон сквозь призму замёрзшей у кого-то из тех детей на щеках слёзной жидкости. Потом сказал:
- Во что-то, что вне нашего понимания.
- Какое, к чёрту, понимание? В любом понимании это монстры... монстры, которых не заботит смерть других детей, таких же, как они, кем бы они теперь не стали. Может, это психотропное оружие, а? Вроде того, что разрабатывали немцы во вторую мировую.
- Ни одно психотропное оружие нельзя распылить так, чтобы оно начало действовать по всему миру одновременно. Что-то поменялось в головах. Знаешь, что я думаю - может этот переключатель всегда был у нас внутри? Просто у взрослых он так далеко за повседневными бытовыми проблемами, что уже и не нащупаешь. А у детей здесь, рядом, только протяни руку. У тех, кто не там и не здесь, он тоже переключился, но как-то неправильно. Один парень мне говорил про шум в голове, как от сломанного приёмника - якобы, это то, что он слышит с недавних пор, и оно мешает ему думать. Может, дети слышат что-нибудь совершенно иное, нежели шум? Что-нибудь, что говорит им делать так или этак? Может, это нечто вроде наказания свыше, - Игорь и сам не понимал, что заставило его, убеждённого атеиста, такое сказать. Но, как говорится, в окопах под огнём атеистов не бывает, а они сейчас вроде как на передовой. - Мы старались сделать из детей что-то, похожее на нас самих, при этом совершенно не подозревая, что они из себя представляют. Мы ведь знаем только себя, да и то плоховато. Мы уже забыли, какими были, когда были маленькими. Мы были как учителя, которые пытались учить, сами не зная предмета, просто по учебникам.
- Да кому какое дело. Всех этих детей... этих детей уже невозможно вернуть.
Игорь долго изучал её профиль с догорающей до фильтра сигаретой в уголке рта, пытаясь понять, кого она имеет ввиду - тех, кто погиб, или тех, кто остался жив. Наверное, и тех и других.
- Если бы я могла... - сказала она, крупно вздрагивая, - Если бы я только могла... я бы замуровала эту дыру в земле навсегда. Я бы сожгла там всё напалмом, как в "Апокалипсисе сегодня".
- Ты никого не сожжёшь, стерва, - вдруг произнёс голос рядом с ними. Он был тих, но и Ленка, и Игорь почувствовали, до каких температур разогреты там, внутри, эмоции. От очкастого флегматика не осталось и следа. Звук этого голоса - шипение реактивных двигателей ядерной ракеты, не иначе.
В затылок Игорю упёрся ледяной ствол. Пётр подошёл неслышно, снежная подушка съедала звуки шагов, а скрипы гигантского колеса над головой - злое его дыхание, слушая которое Игорь просто не мог теперь не понять, как они не услышали его раньше. Тут же откуда-то выскочила его жена. Она схватила Ленку сзади за волосы, оттянула так, что голова той запрокинулась почти на девяносто градусов.
- Там никого не было, слышишь, ты? Там не было ни нашего малыша, ни кого-то ещё. Теперь говори... говори, где он! Я знаю, что вы в сговоре. Твой пацан унёс моего Митьку, чтобы продать на органы. Думаешь, я не знаю, сколько сейчас стоят здоровые дети?
- Отпусти её, она не может так говорить, - сказал Игорь, держа поднятыми руки. Просто удивительно, как Пётр ещё не начал жать на спусковой крючок.
- Так пусть уже говорит! - завизжала Мила, чуть ослабив хватку.
- Там... - прохрипела Ленка, показав рукой в сторону бомбоубежища. - Там, внизу. Они все внизу.
Мила исторгла нечленораздельный вопль и, отдавив напоследок Игорю ногу, бросилась в указанном направлении. Она почти сразу скрылась из глаз, разъярённая медведица, ринувшаяся в погоню за похищенным медвежонком. Вопль, который она издала при виде ледяной братской могилы, содержал ещё больше ярости и ещё меньше смысла, чем предыдущий.