И сейчас морщинистое лицо проявилось в голове, оно как будто собралось из всего виденного за день: катушек старинной киноплёнки, что улепётывали из-под ног здесь, под землёй, из снега, пустых банок из-под энергетика на переднем сидении машины, губной помады Милы, из бетонных гробов, в которые медленно превращались дома. Из апельсиновых корок.
А потом всё исчезло.
"Только сделайте всё так, как было", - успел подумать Пётр.
Всю дорогу домой Лена молчала. Игоря ощутимо потряхивало. Они брели, не разнимая рук и почти не разбирая дороги, иногда по колено в снегу. Ни одного ребёнка больше не было встречено, как и ни одного взрослого.
Было свежо. Снег не прекращался ни на минуту, хоть и падал будто по обязанности, на холостом ходу.
Половину пути они одолели в молчании, думая каждый о своём. Потом на пути встал настоящий поезд, потерявший в высоких сугробах рельсы. То было двое санок, связанных между собой велосипедной цепью на двух карабинах; сверху накиданы какие-то бесформенные тюки и бутыли с непонятным содержимым. Высокая сухая старуха дёргала и дёргала его за верёвку; груда вещей опасно раскачивалась и, кажется, готова была похоронить под собой владелицу в любой момент. Игорь устало потащился помогать, однако остановился, когда бабка внезапно обратила внимание на Ленку.
- Постой-ка милочка, уж не беременна ли ты?
Глаза пожилой женщины были как угольки. Лицо её так туго обтянуто кожей, что казалось, будто питается она одной травой. Руки, без перчаток, только что сжимавшие верёвку, теперь лежали на животе, похожие на два скрещенных топора.
Ленка была бледна и, кажется, готова была прямо сейчас улечься в снег и укрыться им, как одеялом: лишь бы её больше не беспокоили. Игорь потянулся и сжал руку жены: мол "не отвечай". Однако сам сорвался:
- Чего тебе надо, бабуля? Иди своей дорогой. Давай, я помогу тебе вытащить этот воз...
Женщина не отрывала от них взгляда. В ушах у неё были огромные позолоченные кольца, как у цыганки. На голове чёрный мужской берет. Пальто как будто отрядил сам Куйбышев - тот, который стоит на постаменте на одноимённой площади.
- Ныне все дети, которые родятся, будут проклятием. Крести их, не крести - всё одно. Проклятие на роду будет. Проклятие на всём человеческом роду. Нельзя, презрев одно пятнышко, не думать, что не испачкался.
Они обогнули старуху по широкой дуге и проследовали дальше. Однако когда Игорь, пройдя десяток шагов, оглянулся, то увидел что женщина, оставив свои сани, семенит за ними, размахивая руками. Почувствовав взгляд Игоря, она вскинулась и громко заговорила:
- Знаете ли вы, неразумные, какая цель у нас теперь поставлена Господом Всевышним? Уступить силам природы и уйти с лица планеты. Так же тихо, как когда-то появились. Нынешние дети будут вырастать в отроков, и разум их помутившийся заставит наложить на себя руки. Но если из чрева матерей продолжат выходить гнилые плоды, то путь наш в небытие затянется. Знаете ли вы, что хочет Господь, неразумные вы мои дети? Так вот, он демонстрирует нам это наглядно. Слышали ли вы о церкви Последних Дней? Были бы у меня листовки и книжки, я бы вам их дала, но только их ещё не напечатали. Церковь эта появилась только вчера, на Ленинском проспекте. Наш батюшка, преподобный Святослав, взял себе имя Вестник и снарядил всех прихожан разносить речь об отречении от материнства. Но никто не хочет слышать... Ангелы трубят с небес конец времён, но очень много остаётся глухих, неразумных вроде вас, кто даже не чешет ухо, когда рекомый ангел приближает к нему трубу.
Голос её хрип всё больше, а потом перешёл в кашель, шаг всё ускорялся по мере того, как Игорь тянул за собой жену. Казалось, с кашлем из её рта вылетают мухи, что-то вроде чёрных снежинок, которые падали бездыханными к её ногам.
Взятый Игорем темп давался Ленке с трудом.
- Стой... стой, Гошик. Я больше не могу. Давай отдохнём.
Она согнулась и тоже начала кашлять.
- Он выходит! - заголосила старуха, подбираясь всё ближе. - Он понимает, что за гниль точит его изнутри и сам хочет избавить тебя от скверны!
Игорь почувствовал, как в животе извергается самый настоящий вулкан. Он был готов засветить этой ведьме прямой в челюсть сразу, как только она приблизится на достаточное расстояние. Но, обернувшись, вдруг понял, что вылетающие изо рта мухи - вовсе не мухи и не почерневший от зловонного дыхания снег. Это густые комки тёмной крови, которые оставляли на снегу под ногами настоящие чёрные дымящиеся воронки.
- Послушай, милочка, я тебе помогу, - на костлявом лице расплывалась улыбка. - Я сама... сама была беременная, когда всё началось. Мне ведь всего тридцать пять! Знаю, в это трудновато поверить теперь, но этим... и этим тоже мой Господь дал мне знать, что наш срок на земле подошёл к концу. Что мы все - до последнего человека - нужны ему, чтобы войти в царствие небесное. И когда это началось, я села дома в ванную, положила на себя руки и сделала силой своей воли так, чтобы грязный ребёнок вышел. Преподобный сказал, что я теперь обладаю священным касанием. Я могу сделать, чтобы твоё бремя покинуло тебя, милая, только позволь мне прикоснуться к твоему животу. Я избрана Господом, чтобы помогать людям, так позволь же мне помочь тебе!
- Я тебе сейчас шею сломаю, - повернувшись, рявкнул Игорь.
И остановился. Сперва подумалось, что мозги от напряжения и переживаний последних часов соорудили для них призрака, одного на двоих. Потому что позади не было никого. Игорь напряжённо вслушивался в тишину, надеясь, что голос старухи сейчас вернётся эхом. Но ничего - тишина. Ленка тоже повернулась и пялилась в пустоту широко раскрытыми глазами.
- Это приведение, Гошик. Никогда не верила в такие штуки, однако же...
- Нет... смотри, вон там!
Воз был на месте. Он маячил сквозь снежную пелену, словно огромный медведь, которого сморил долгий зимний сон в нескольких метрах от собственной берлоги. Игорь отцепился от Ленки, сделал шаг в ту сторону, потом ещё один...
Примерно на полпути он споткнулся о тело старухи. Она смотрела в небо невидящими глазами. Руки, превратившиеся в орлиные когти, казалось, пытались расцарапать грудь. На губах замерзали пузыри серой крови, она же заполняла ложбинки на шее и над верхней губой. Пошевелив хрупкое, похожее на сорвавшуюся с петель калитку, тело, Игорь вернулся к жене.
- Пойдём домой. Наверное, это нам просто привиделось. С усталости или от стресса. Бывает же такое, правда?
До дома они добрались без происшествий. Электричества не было. Батареи стояли чуть тёплые, однако в воздухе ещё летал призрак уюта: кажется, котёл отключился всего несколько часов назад. Игорь приволок с балкона портативную газовую горелку и баллон с газом - всё это они летом брали на природу. Во внезапно наставшей тишине, лишённой журчания воды в трубах и гудения электроприборов, они слышали соседей, как будто те были в соседней комнате. Пиром во время чумы звучал нестройный хор пьяных голосов из квартиры - Игорь был в этом уверен - этажом ниже, с обитателями которой он познакомился пару дней назад.
- Переночуем здесь, а завтра будем искать новое убежище.
В холодильнике оставался мясной фарш, несколько болгарских перцев и творог. Всё это требовалось либо съесть, либо перетащить на балкон в ласковые лапы мороза. Игорь предпочёл первое, он морально готовился к тому, что придётся насильно кормить творогом жену. Ленка достала откуда-то свечи и зажигала их, расставляя по всему дому. Игорь не был уверен, что подкованные в пожарной безопасности люди сочли бы это безопасным, но не посмел прерывать её занятия.
Скоро стало значительно уютнее. На любой свободной поверхности горело по свече, на газовой горелке бурлила кастрюля с водой, фаршем, перцами и овощной смесью, которую Игорь в последний момент обнаружил в глубине пустой морозилки. На очереди был настоящий медный чайник со свистком: как хорошо, что Игорь не позволил жене выбросить его, когда они купили хороший электрический прибор.
Игорь вновь задумался, почему его не удивляет, отчего всё катится в пропасть. Ведь с взрослым трудоспособным населением ничего не произошло! Просто в одно прекрасное утро их вышло на работу значительно меньше. А на следующий день ещё меньше. Сегодня, судя по всему, и вовсе почти никто... В результате он пришёл к закономерному выводу: всё это происходит ради мелких бесполезных засранцев, которые должны были унаследовать планету, а вместо этого предпочли создать свой мир отдельно от взрослых. Кто бы мог подумать, что без своей верхушки пирамида потеряет всякий смысл и моментально начнёт разрушаться? Что никакие убеждения не способны будут продлить её существования? Более того, сами убеждающие потеряют волю к тому, чтобы убеждать.
- Старуха была права, - сказала Лена, обжёгшись и сунув в рот палец. Возле её ног валялись горелые спички. Скоро их дом превратится примерно в то же, что видели они сегодня днём в квартире чокнутой парочки. Игорь подумал с усмешкой, что стоило пригласить этого Петра и его жену в качестве экспертов. Пётр бы размахивал пистолетом, в то время как Мила при помощи топора и нескончаемых истерик пускала на дрова их стулья. - Внутри меня растёт такой же... такой же монстр. Я тут задумалась, ведь он уже давно не шевелился. С тех пор, как всё это началось. Как будто... ну, знаешь, как будто бобы протухли в своей консервной банке.
- Эй, погоди-ка. Он ведь всё-таки там живой. Это наш сын!
Ленка приблизила к нему лицо. Там появилось какое-то новое, доселе незнакомое Игорю выражение.
- В том-то и дело. Он живой. Жи-во-й. Родится и будет такой же, как все остальные... а потом кто-то из этих малолетних монстров придёт к нам домой, чтобы забрать его с собой.
Игоря бросило в жар.
- Но мы же не отдадим. Послушай, завтра же мы уберёмся отсюда и найдём безопасное убежище, чтобы можно было родить ребёнка. Может, найдём хорошую машину и уедем подальше от города, куда-нибудь в горы. На Урал, например. Найдём там заброшенную избушку. К тому времени, как Лёня родится, мы что-нибудь придумаем.
Ленка захохотала. Игорь понял, что нечто громадное надвигается на неё, грозит накрыть с головой, как цунами.
- Гошик, милый, тогда он уйдёт от нас сам, сразу, как сможет ходить. Ты действительно хочешь позволить ему родиться после... после всего, что мы видели? И чего не видели там, под землёй? Неужели фантазия твоя ничего не рисует, кроме идеалистических горных пейзажей? Знаешь, что я сделаю завтра? Я отправлюсь искать врача, который сможет сделать аборт. Чтобы вытащить это... это... из меня. Срок, конечно, большой, но нет ничего невозможного.
Нет, с какой стороны ни рассматривай, женщина перед ним похожа на Ленку разве что внешне. Игорь чувствовал себя так, будто внутри прорвало что-то вроде канализации и мерзкая жижа заполняет его до самых краёв. Он зачерпнул её, поднёс к ноздрям и нашёл в себе ангельское терпение.
- Послушай, давай просто ляжем спать, - сказал Игорь терпеливо, глядя прямо в глаза жене. - Съешь этот чёртов творог, и посмотрим, может, утром он принесёт тебе более позитивные мысли.
Он так и поступил, как примерный солдат по сигналу отбоя. И спал как убитый, зарывшись под одеяло и собственное пальто от холодеющей квартиры. А наутро, когда проснулся, жены в квартире не было.
Ленка не спала всю ночь. Она лежала на спине в комнате сына, углубляясь в свою слепоту, проникая в неё, пока, в конце концов, не наступило состояние, когда никаких чувств, кроме этой слепоты не осталось. Она как будто вышла из познанного мира в мир непознанный, равно как младенец выходит из тёплой знакомой утробы в мир холодный и кусачий, только у младенца жжёт кожу и сминает, крутит органы и кости, как старую тряпку... Это удивительное чувство отсутствия всего - в том числи и зрения - не покидало Лену всю ночь. И когда парок от дыхания стал, наконец, различим в светлеющем воздухе, Ленка встала, приняв для себя важное решение.
Муж храпел так громко, что фарфоровые хрусталики на люстре, казалось, лопались и с тихим звоном сыпались на пол. Было очень холодно. Лена лежала в тёплой одежде, но прежде чем движение немного разогнало кровь по венам, она пережила с десяток неприятных минут, когда, казалось, тело готово было от холода и какой-то внутренней вибрации треснуть и истечь внутренними соками.
Она приняла решение - окончательное и бесповоротное. Современный мир стал той самой непроглядной темнотой, в диалогах с которой она провела ночь. Ленка не хотела бы, чтобы их малыш родился в эту темноту, и тем более пришёл в неё, как её часть, как первопричина.