Её ищут!
Окрылённая этой мыслью, Мария с трудом, но направила шаг домой.
Бьянка и Лукреция вернулись к обеду. Не дождавшись Марии, они подумали, что она пошла домой, и очень удивились, не застав сестры на вилле. За столом они сидели как на иголках и договорились сразу после обеда пуститься на поиски.
Естественно, все спрашивали, где Мария, и сёстрам пришлось сознаться, что они затеяли. Пообещав разобраться с ними попозже, родственники отправили слуг на поиски. Во главе с Джованни и Лоренцо, которые устроили допрос всем, кто веселился на холме с их племянницами и сёстрами.
Не желая идти под суд, молодые крестьяне Кареджи присоединились к поискам.
Дождь и сумерки прибавили трудностей. Когда небо прояснилось, они объехали окрестные поля, но ни факелы, ни звёзды не указали, где искать... Пришлось возвращаться ни с чем.
Семья молча собралась в гостиной, стараясь думать, что же делать дальше, и отгоняя все прочие, мрачные, мысли. Лукреция-старшая в безмолвии ломала руки, Лукреция-младшая с Бьянкой спрятались в дальнем углу... Филиппо с Леонеллой спустились из мастерской, чтоб посочувствовать синьорам и предложить помощь.
И тут поднялся шум в прихожей - и в гостиную влетела грязная, оборванная Мария, и принялась кружиться вокруг кресел и скамей, где расположились её родные.
- По-мо-ги-те, - еле слышно выдохнула она.
- Мария! - воскликнули все дружно.
- Я-не-мо-гу-о-ста-но-ви-ться, - прохрипела она, задыхаясь. - Э-то-всё-ту-фли...
Все замерли, следя за странной траекторией её движения. Высоко подпрыгивая и кружась то через левое, то через правое плечо, Мария металась по просторной гостиной, точно ей было здесь тесно, и ни на мгновение не останавливалась.
Сквозь всеобщее замешательство проникла лишь Бьянка, дождавшись приближения сестры и выставив подножку. Мария рухнула, но продолжала сучить ногами. Сёстры для верности сели сверху - и собирались избавить Марию от обуви, на которую она сетовала - но когда изловчились и схватили каждая по ноге Марии, обнаружили, что она боса.
В тот самый миг слуги вновь засуетились у дверей - и впустили священника.
- Я настоятель Сан-Стефано. Ваша дочь ко мне стучалась, но я, увы, замешкался... Она оставила на пороге вот это, - из-под плаща святой отец достал ярко-красные, как раз под цвет платья Марии, будь оно чистым, туфли.
- Нет! - закричала девушка. - Избавьтесь от них! Сожгите их! Это дьявольские туфли!
Неудивительно, что никому не захотелось прикасаться к этим туфлям. Наконец Джованни осторожно взял их и собрался бросить в камин, но находку перехватила Леонелла:
- Туфли как туфли. Раз вы боитесь, так я возьму. Такие на дороге не валяются.
- Ты уверена, что стоит брать? - спросил Филиппо.
- Конечно. Будет мне свадебный подарок.
- Что? - очнулся Лоренцо, а следом за ним остальные. - Какой ещё свадебный?
- Мы хотели сказать, но решили, что время неподходящее, раз такое несчастье, - пожал плечами художник. - В общем, мы с Леонеллой хотим пожениться. И будем рады, если вы, синьоры, благословите наш брак.
- Это вот - к святому отцу. За благословением, - невнятным жестом указал на гостя Козимо. Священник тем временем не преминул воспользоваться гостеприимством и грелся у камина после прогулки по ночному холоду.
- Вот так непостоянно счастье, - проговорил Лоренцо, глядя на огонь и прижимая к груди руки. - Воистину, нет веры в грядущий день...
Проворные слуги подставили молодому синьору стул и поднесли вина.
Священник благословил жениха и невесту, и Филиппо надел Леонелле красные башмачки, за неимением кольца, и куртизанка не пустилась в пляс, а только пару раз подпрыгнула от радости.
Тем временем Мария, осознав, что может больше не плясать, подобралась к отцу и положила голову ему на колени:
- Папа, не наказывай меня, пожалуйста... Я больше так не буду... Честно-честно...
Пьетро погладил дочь по волосам:
- Будешь, Мария, будешь. Уж я-то тебя знаю... Поэтому буду наказывать... Всех буду наказывать... - он обернулся, чтоб удостовериться, что Филиппо со своей избранницей удалился. - Пока не научитесь незаметно сбегать - пеняйте на себя...
От пальцев его пахло мазью. Мария почти задремала.
- Святой отец, - встрепенулась Лукреция-старшая. - У нас к вам просьба: освятите наш дом, будьте так любезны, и все вещи тоже.
- А то творится чертовщина всякая, - подхватила Джиневра. - Хуже, чем сегодня с башмачками.
- С превеликим удовольствием, - почтительно склонил голову священник, выслушав всю историю. - А на сапожника нашего не обращайте внимания, он никогда с головой не дружил... Что ж, я готов начать прямо сейчас - с провизии. Вы ведь не ужинали?
Намёк его был понят верно.
<p>
V. Бумага не краснеет</p>
Сколь тщательно ни собирались Медичи в Кареджи, они кое-что позабыли в палаццо Виа-Ларга. Хорошую погоду. Солнце осталось в городе, отправив следом за каретами дожди и пасмурное небо.
Поэтому семейство торопилось за пропажей и покинуло загородную обитель, едва дождавшись сентября. Удостоверившись, что назад отправляется ровно столько же людей, животных и сундуков, сколько полтора месяца назад приехало в Кареджи, господа банкиры повторили путь между полей, с той лишь разницей, что вместо зелёных ростков их приветствовали спелые колосья и, умудрённые опытом своей недолгой растительной жизни, склонялись ниже и почтительнее.
Лоренцо понимал теперь, почему каждый певец норовит сравнить возлюбленную с цветком: он глуп и бесчувственен, только знай себе держит нос по ветру, склоняясь туда, куда влекут непреодолимые обстоятельства. Дурманит, как роза, своим приторным ароматом. Или пьянит, как лоза, а поутру проснёшься с тяжёлой головой и клеймённый позором...
Юноша окинул задумчивым взглядом весь караван.
В первой карете ехали его родители и дядя с тётей. Отец путешествовал лёжа и пытался думать о делах. Увидев в окошко старшего сына, он подозвал Лоренцо поближе и предупредил, что его ждёт поездка в Милан.
- А? Что? - рассеянно спросил Лоренцо, с трудом выныривая из поэтических аллегорий.
- Говорю, поедешь в Милан. Нужно будет переговорить с герцогом. Странно, что мы до сих пор обходили его владения стороной.
- Ничего странного, - сказал Джованни, сидевший в изножье и созерцавший бутыль с молодым вином в корзине под соседней скамейкой. - Это известный извращенец, его все сторонятся. А ты собираешься рисковать собственным сыном, чтобы открыть ещё один банк.
- Лоренцо не в его вкусе. Зато быстро соображает. Ну я, конечно, напишу тебе, что говорить, - Пьетро вновь обратился к сыну. - Запомни только, что с ганзейцев процент вдвое больше, а остальное я напишу. Но ты герцогу не показывай, отдай только письмо, знать всё ему не нужно, а то полезет в наши расчёты, а мыслит он... своеобразно, потом не разгребёшь. Всё понял?
- Э-э-э, - ответил Лоренцо и на всякий случай придержал коня, чтобы отстать.
- Господи! - Пьетро хотел всплеснуть руками, но всё болело. - Проклятая погода...
- Проклятая твоя неумеренность, - откликнулась с изголовья Лукреция. - Врач уже говорил, что осторожнее надо с едой и с выпивкой.
- Этот Фичино сам вычистил у нас полпогреба, так что пусть переводит своего Платона и помалкивает.
- Ну найдите другого врача, - пожала плечами Джиневра, прицеливаясь, как бы вовремя перехватить у Джованни бутылку, на которую он всю дорогу облизывается.
- Отец с ним не расстанется, - покачал головой Джованни, рассчитывая, как бы завладеть бутылкой прежде, чем её перехватит Джиневра.
- Ах... - откликнулась Лукреция. Она сегодня тоже была рассеянна. Последние две недели она всё сильней утверждалась в мысли, что снова беременна.
Во второй карете также царил Вакх. На правах главной жрицы бабушка Контессина философски потягивала из заветной фляги молодое вино, предоставляя внучкам полную свободу слова.
- Ты должна уступить его мне! - топала Мария, чуть не раскачивая карету.
- Вообще-то я старше, - не теряя самообладания, возражала Бьянка. - Поэтому он по праву мой.
- Всего на одиннадцать месяцев!
- На целых одиннадцать месяцев!
- С чего вы взяли, что Антонио вообще на вас посмотрит? - отвечала Лукреция-младшая, в глубине души давно уже решившая, что несчастный Антонио, кем бы он ни был, обязан достаться ей.
Увидев, что сестрицы так пьяны любовью, что вот-вот начнут буянить, Лоренцо снова приотстал.
Дедушка с Джулиано нашлись в обозе, они вдохновенно нянчились с братишками и сестрёнкой Леонеллы. Козимо вырезал им дудочки из тростника и попутно рассказывал, как маленький Лоренцо нарушил ему все переговоры с кредиторами, вбежав в зал и настаивая, чтобы дедушка сделал ему настоящую свирель:
- Ну как я мог отказать. Те синьоры, правда, меня не поняли. Ну я им говорю: "Что ж вы, детишек никогда не нянчили? Разве вы не отцы и не деды? Не знаете, что это?".
Джулиано от души смеялся, и пробовал все дудочки, и только после тщательной проверки вручал малышам.
Лоренцо покраснел, смущённый детскими воспоминаниями, и отправился дальше.
А вот их старшая сестрица, его виноградная лоза и Лилия Сарона - предательница Леонелла. Кротко склонив голову на плечо Филиппо, она сетует, что беременна.
- Так радоваться нужно! - восклицал супруг. - Знаешь, как я мечтаю о детях!
- Я ещё не знаю, от кого, - ворчала молодая жена.
- Ну, в лучшем случае - от меня. А в худшем - это будет самый точный из портретов Медичи, в создании которых ты участвовала, - Филиппо как никогда был рад собственному усердию в живописи, ведь теперь ему нужно содержать семью...
Лоренцо не добился от них ни капли внимания и, погружённый в печаль ещё глубже, чем в начале пути, вернулся вперёд и на ходу перебрался из седла в карету к родителям, в надежде, что вино ещё осталось.
<p>
***</p>
Градостроители по старым чертежам прекрасно знали, что два века тому назад приход Сан-Лоренцо имел собственный выход из города, но старые ворота канули в реку забвения, потопленные грузом новой застройки. Церковь и улица, названная в её честь, обнаружили себя в самом сердце города.
Кто знает, как пролегли бы дороги и сколько мостов опоясали бы голубое платье реки Арно, будь оно так, а не иначе... сейчас она носила два - под самой грудью, и миновать их возможно, лишь если въезжаешь в ворота Прато, с северной стороны.