Также она не соглашалась с общепринятым мнением о Борджиа. Обе её невестки лично знакомы с прекрасной Лукрецией и часто встречаются на Лысой горе. Семейство как семейство. Заурядное.
Но она пришла сюда не спорить, поэтому в связи с Италией вспомнила лишь итальянские песни, одну из которых исполнила.
Потом они перешли во внутренний двор, где Елену учили танцевать с кастаньетами, а после короткого урока похвастали марокканскими комнатами, которые Химена обставляла по собственному вкусу.
Словом, вечер удался на славу. Дав себе клятву выучить испанский по-настоящему, без заклинаний, Елена прощалась с доной Альварес и кормилицей, которая уговаривала фрейлин Хильду и Грету набрать сладостей в дорогу, как будто они отправлялись не в соседний квартал, а самое ближнее - в Лиссабон, а дон Альварес собирался проводить гостью до дома. И вот посреди сей трогательной сцены посмел явиться цирюльник и напомнить сеньоре Химене о необходимости кровопускания.
Химена небрежно кивнула, и отвела Елену в сторону, и призналась, что в последнее время неважно себя чувствует.
- Иногда я боюсь, что на меня кто-то наводит порчу... Знаешь, я слышала, что в Африке на людей вроде меня - ну, с такой кожей - охотятся, как на дичь, - она всхлипнула, - чтобы использовать их плоть для колдовства... Знаешь, мне порой кажется, что на меня тоже охотятся... Я никому об этом не говорила, кроме тебя, даже брату. Я ведь могу тебе довериться?
- Конечно, можешь, - ответила Елена и крепко обняла Химену. И на всякий случай посмотрела вслед подруге и цирюльнику. Тот, кто имеет доступ к твоей крови и волосам, может творить с тобой что хочет. Первое правило колдовства. Ну, в числе первых.
Она невольно вспомнила, как Хоаким склонялся к копытам коня по дороге в Толедо, и сделалась задумчива и медлительна.
Вечер был душным и красным, и длинные тени лениво волочились по горячей земле.
Тени.
Елена опомнилась и посмотрела под ноги. Тень Хоакима переламывалась пополам о стену, розово-оранжевую на вечернем солнце. Так же, как тень его спутницы.
- Послушай, этот цирюльник давно у вас служит? - сегодня все трое общались на "ты".
- Давно, а что?
- То есть опыта у него предостаточно?
- Ты хочешь его пригласить?
- Напротив. У нас в семье... В общем, мои родственники разбираются в медицине и не одобряют эти кровопускания. Нельзя ими злоупотреблять...
- Но врачи советуют избавляться от дурной крови, - возразил Хоаким, но как будто не очень уверенно.
- Кровь - это жизненная сила. Зачем от неё избавляться?
- Жизненные силы даёт нам Господь, - дон Альварес возвёл очи к пламенеющему небу.
- И земля, - вполголоса проговорила девушка.
- Что? - обернулся Хоаким. Жемчужная серьга блеснула цветом крови.
- Я говорю: нельзя слепо верить таким советам.
- Я с вами согласен: во всём нужна мера. Но пренебрежение - тоже не выход.
- Да, пожалуй, - Елена изобразила согласие.
Они расстались у дверей. Едва ступив за порог, Елена прильнула к окну и увидела, как торопливо, почти бегом, возвращается домой граф и судовладелец. Похоже, ей удалось заронить в его душу сомнение.
Да, кстати, отбрасывает ли тень брадобрей?
Елена сбросила туфли и подождала, пока разуются Хильда и Грета, передавая друг другу на хранение корзину с гостинцами.
Кажется, Химена говорила искренне.
Кажется, она только что влезла в какую-то неприятность.
<p>
IV</p>
На следующий день к Елене постучали две женщины. Они принесли образцы кружева для будущей мантильи и запечатанную записку - "от сеньора". Елена сломала сургуч и прочла:
"Ты оказалась недалека от истины. Вчера вечером сестра почувствовала себя хуже, и опасения о её здоровье заставляют меня оставаться дома, отменив многие дела. Прошу прощения за вынужденную разлуку. Надеюсь, через пару дней мы сможем встретиться - и Химена сможет принять тебя, если ты пожелаешь её навестить. Надеюсь, выбор рисунка кружева тебя немного развлечёт".
Елена поцеловала записку, простив её автору скупость в проявлении чувств, попросила Хильду написать по-испански пожелание здоровья для Химены и благодарность за заботу и старательно переписала эти фразы. А когда кружевницы ушли, подумала, что сможет посвятить эти два-три дня делам государственным.
Благословенны южные зодчие, снабдившие каждое своё творение внутренним двориком. Ты можешь взывать к силам природы, не рискуя оказаться замеченным случайными прохожими.
В небольшом саду, заключённом внутри Елениной виллы, росли три инжира, на чьих ветвях любили отдыхать птицы. Неудивительно, что у подножья деревьев часто находились брошенные перья. Молодая герцогиня собирала их, и чистила, и складывала в кошель для будущего применения. Наконец пришла пора заглянуть в копилку.
Она вышла во двор, села у корней инжира, распустила волосы и начала вплетать в них перья:
- Одолжите мне свою рубашку, птицы, а я отдам вам свою.
С этими словами Елена разделась донага, повесила рубашку на ветку - так высоко, как только смогла дотянуться, а на остальные ветви, где достала, повязала ленты, что недавно сдерживали причёску.
Трижды крикнула чайкой, раскинула руки и взмыла в воздух...
Вот самый лучший способ путешествовать: втрое быстрее и вся дорога как на ладони.
Однако пришлось ей искать приют не единожды и жалеть, что Испания не столь пышно одета в леса, как Германия или Англия.
Переждав дождь, увернувшись от куницы, получив нагоняй от какого-то виллана за поклёванные всходы, она наконец увидела на горизонте башни Толедского замка.
Сделав два круга вдоль окон, она отыскала нужное: за нарядными стёклами, лицом к солнцу, стояла Хуана и под аккомпанемент дуэний пела:
- Роза над розами,
Цветок над цветами,
Дама над дамами,
Госпожа над госпожами...
Голос Хуаны был чист, как родник, бьющий из Пиренейского ущелья, в глазах, продолговатых, как миндальный орех, сиял сладостный, как миндаль, восторг, в золотисто-каштановых волосах играло вечернее солнце, словно задержавшееся ради песни и медлившее заходить.
На запястье, как браслет, висели чётки.
Птичьи глаза загорелись. Елена метнулась в приоткрытое окно - и тут же вылетела обратно, пропуская под лапами брошенный самой благообразной дуэньей канделябр.
Гадая, на кого с неба упадёт золото и осчастливит ли, Елена укрылась под карнизом, на голове какого-то изваяния, и долго переводила дыхание.
Домой она вернулась засветло - к своему удивлению. Солнце здесь будто бы не заходит.
Она боялась, что усталость перебьёт весь сон - но заснула как убитая.
А наутро решила повторить авантюру, вот только под другой маской. Пришлых здесь не любят - что людей, что птиц, эта истина больше не требовала доказательств. Значит, нужно притвориться своей...
Вчера она заметила между дуэньями дремавшую на подушке левретку. Эту собачонку наверняка частенько берут на руки...
План сработал: Её высочество умилённо прижала к груди изящную собачку... но в самый ответственный момент явилась настоящая левретка и начала истошным голосом поносить самозванку. Хуана испугалась и отпустила Елену. Пришлось спасаться от своего двойника бегством. Они нарезали круги вокруг принцессы, пока Хуана в замешательстве не споткнулась о собственную юбку и не упала прямо на левретку. Не на свою.
А тут всполошились дуэньи и фрейлины, прибежали на крики сеньоры, что ей дурно и в глазах двоится, и в страхе за душевное здоровье сеньоры, и без того расшатанное, принялись сеньору поднимать, обнаружили, что вторая собачка действительно существует, и заклеймили её подозрением в связи с дьяволом...
Совершенно верно, сеньоры, Елена вторично спасалась бегством.
Домой она возвратилась, держась за поясницу, приволакивая ногу и точно зная, как чувствует себя Эрнст, когда у него сводит спину. Весь вечер Хильда, Грета и Анзельма делали ей массаж...
Но число "три" воистину овеяно священным ореолом. Всех - и удачливых, и неудачников, тянет к нему, как перелётных птиц в страну борисфениев. И Елена не избежала сей участи.
В третий раз она проникла из-под стрехи в королевскую конюшню и обернулась лошадью. И как только Хуана возьмётся за уздечку, чтобы направить свой путь на лоно природы, Елена вырвет у ней чётки, проглотит и убежит. (Каким образом она извлечёт добычу из собственного чрева, Елена не задумывалась: неприятности нужно переживать по мере их поступления.)
Все шаги оказались донельзя лёгкими - все, кроме последнего. Когорта конюхов держала её железной хваткой, а некий особо верный подданный обнажил дагу, чтобы вспороть воровке брюхо.
Елена прокляла свою изобретательность, выплюнула чётки прямо в лицо этому мяснику, воспользовалась всеобщим замешательством - и убежала в конюшню, где снова обернулась птицей - и была такова.
С грешной земли до неё доносились стенанья инфанты.
И на кой она ей сдалась? Неужели благополучие какой-то там избалованной испанки для неё дороже собственной телесной целостности?
На ужин разгорячённая, взволнованная Елена съела всё, что было на кухне, и успокаивала себя цукатами, марципаном, мармеладом и ещё какими-то восточными сладостями. Горстями хватая их из корзины, фройляйн фон Саарбрюккен не сразу обнаружила, что в корзину вложено письмо со знакомой печатью. Хоаким просил её прийти как можно скорее, умоляя применить все свои медицинские познания и давая в провожатые слугу, доставившего эту самую корзину.
Елена ударила себя по лбу и спросила, когда именно пришла посылка. Если нельзя было просто передать письмо, а пришлось маскировать его сладостями - значит дело действительно серьёзное.
Собрав воедино остатки сил телесных и духовных, Елена кой-как натянула платье, подколола волосы и на бегу ухватила за шиворот верных фрейлин...
<p>
***</p>
Признаться откровенно, Хоаким поначалу и сам не доверял цирюльнику. До покупки графского титула он привык бриться сам и справлялся неплохо, поэтому на появившегося на пороге арагонца Паблоса смотрел с подозрением. Но тот хорошо выполнял свои обязанности, и у Хоакима не было повода придраться.
Правда, дон Альварес никогда не увлекался кровопусканиями и не представлял, насколько эта процедура полезна или вредна. Со слов врачей он знал, что это необходимо, а от сестры не слышал жалоб, поэтому предпочёл предоставить лечению идти своим путём.