- Это зависит от тебя, - она приблизилась к ребёнку, всё равно от него не скроешь следы прогулки. - От того, как быстро ты научишься делать как я. Я очень устала. Давай спать.
Она поцеловала сына в лоб, стараясь не испачкать. Он послушно завернулся в одеяло и улёгся.
- Только спой мне.
- А можно я буду петь со своей кровати?
- Ну ладно.
Бланка рухнула на холодную постель, не укрываясь, и нащупала где-то под одеялом чуть тёплую грелку.
- Милый волк, ты меня отпусти,
Липа шумит над камнем,
Расшитые туфли мои возьми,
Плод любви созревал в ней.
<p>
***</p>
Сестра осталась зимовать в Брюсселе.
- У меня есть средства, - простодушно оправдывалась она.
- Снова тратишь чей-то свадебный подарок? - Максимилиан расставлял на доске шахматные фигуры.
Кунигунда засмеялась и отмахнулась.
- А потом расторгнешь помолвку и оставишь бедного кавалера у разбитых надежд?
Кунигунда смеялась, не говоря ни да, ни нет, и начинала игру.
Мария изумлялась ей. Наверно, эта непохожесть их и сблизила: дамы дружно развлекались соколиной охотой, дружно плясали мореску (причём Кунигунда изображала мавра), а зимою вышли на замёрзший канал.
Немецкая принцесса привязала к расшитым серебром башмачкам коньки и пробовала танцевать на льду. Максимилиан, для которого это развлечение тоже было внове, спотыкался с нею по очереди, а иногда и вместе. Мария ездила вокруг них и обстреливала снежками.
Но скоро герцогиня потеряла обычную грацию, и развлечения ограничились домом. Она сделалась боязливой и просыпалась ночью, слыша волчий вой или что-то с ним сходное, и не желала расставаться на ночь ни с мужем, ни с борзыми.
- Ох уж эти волки, - утешала Кунигунда. - Кормятся войной. Но скоро воцарится мир, и люди перестанут их кормить. Кстати, когда я проезжала Метц, за нами увязалась стая. Я сама отстреливалась из арбалета. Вернусь домой - постелю шкурку в спальне, сейчас её слуги отделывают... Хотите посмотреть?
Мария вежливо отказывалась и просила, чтобы Кунигунда легла в постель третьей, желательно захватив арбалет.
Кунигунда гостила до самых крестин, а затем начала собираться домой - с расчётом, чтобы по окончании перемирия оставить пределы бургундских владений. Она взялась передать письмо брата отцу и сожалела, что военной помощи они не могут предоставить: беспокоят венгры.
- С востока - Ворон (21), с запада - Паук... Но мы что-нибудь придумаем.
<p>
***</p>
Бланка тщательно умывалась. До того, как явится камеристка помогать с утренним туалетом, в комнате не должно остаться ни следа. Ни пятнышка. Пол они протёрли вместе с сыном: юркий мальчик заглянул под мебель - а за чёрный ход предоставили оправдываться мясникам. Бланка всегда избирала для прогулок время, когда следы можно укрыть среди себе подобных.
Бланка сидела на кровати в свежей сорочке и, спустив босые ноги на половик, упражнялась на лютне. Сын сидел рядом и болтал ногами, потому что до половика не доставал.
Наконец вошли камеристка и камердинер.
- Туфли расшитые мне ни к чему,
Липа шумит над камнем...
Сколько можно вас ждать?
...Лучше я жизнь твою возьму,
Плод любви созревал в ней.
- Ваше высочество рано проснулись сегодня.
- Наше высочество сегодня не ложились, - Бланка подмигнула отпрыску.
- Ах да, сейчас ведь полнолуние, а оно не даёт вам уснуть.
- Помогите лучше герру Рудольфу, - Бланка вручила сына камердинеру, подождала, пока они удалятся в смежную комнату, и принялась выбирать камизу.
<p>
***</p>
Города и посёлки подобны были гальке на берегу, что волны то приносят, то уносят. Силы были равны, и бой тянулся бесконечно.
Максимилиан уставал от войны - прежде он никогда не считал сражения утомительными, это была возможность похвастать силой и повергнуть противника в прах. Но противник упорно поднимался или отползал в сторону и нападал сзади. Или избирал другую жертву, или баюкал чью-то совесть в кошельке, и окружал, пребывая везде и нигде одновременно.
Мария не была сторонним наблюдателем. Она обращалась к валлонцам, фламандцам, франконцам и пикардийцам, ведь они почитали её - госпожой, а его - лишь наследником, но и то, если их двое детей не доживут до совершеннолетия.
Волнения не прошли бесследно - третьему ребёнку не суждено было родиться, и Мария тщетно боролась со слезами, полагая, что приличнее скорбеть сейчас о государстве.
Муж возражал, что думать нужно о себе, иначе скоро некому станет подумать о владениях. Он утешал её насколько мог, перебирая наугад все струны её сердца, и дёрнул наконец за ту, на звук которой она неспособна не отозваться.
- Давайте на сутки забудем о войнах и горестях и проведём их как прежде, в начале супружества. Ваш сокол не разучился ещё летать?
<p>
***</p>
- Вид у тебя совсем измученный, сестрица, - говорила Ульрика за завтраком.
Одна из племянниц хихикнула.
- Берта! - одёрнула Маргарита. - Когда ты бродишь по ночам, над тобой не смеются.
- Ей хвост ноги щекочет, - шепнул старший сын Ульрики младшему.
- Эрнст! - укоризненно сказала мать.
Кравчий невозмутимо разбавлял вино и делал вид, что ничего не слышит.
- Что ж, - объявил Иоганн, во главе стола, - коль скоро у нас всеобщий весенний гон, кто-то поедет на смотрины в Бранденбург...
- Ему всего шестнадцать, - возразила Ульрика.
Иоганн тихо рыкнул в ответ, не размыкая зубы.
Ульрика блеснула глазами.
- А что такое гон? - спросил Рудольф.
Кухарка принесла десерт.
- Это когда гоняешься по лесу непонятно зачем и не можешь остановиться, - объяснила старшая дочь Иоганна. - Потому и гон. Это значит, что тебе тоскливо и пора жениться.
- Урфрида! - окликнула Маргарита.
- Мам, это как в твоей песне, когда волк за девушкой гоняется?
- Не совсем, - качнула головой Бланка. Она заметила под ногтем кровь и вычищала её, спрятав руки под скатерть.
Милый волк, ты меня отпусти,
Серебряный плащ ты мой возьми.
Плащ серебряный мне ни к чему,
Лучше я жизнь твою возьму.
<p>
***</p>
Шпоры звенят о каменные ступени.
С намокшего подола каплет кровь.
Весеннее небо хрустально звенит голосами пажей, егерей и горничных.
Максимилиан взлетел по лестнице, толкнул ногою дверь, не позволив слуге успеть отворить её, и положил Марию на кровать.
Мария тихо стонала, ободранные пальцы утонули в складках платья.
Людвиг и граф де Вержи привели врача.
Служанка с чашей воды объявилась откуда-то из-под портьеры и принялась промывать царапины на лице герцогини.
Мейстер Штерн взялся за край её подола и обернулся к Максимилиану:
- Простите, но я вынужден.
Максимилиан кивает.
- Нет, - взметнулась ладонь Марии. - Я не позволю никому...
- Ваше высочество...
- Я не позволю никому меня коснуться...
- Ваше высочество, если вы не хотите потерять второе дитя, прошу вас оставить стыд.
- Вы не понимаете, мейстер Штерн, это судьба. Я чувствовала, что окончу свои дни именно так... Меня зовёт отец...
- Она не в себе, - перебил Максимилиан. - Сделайте что-нибудь.
- Вы тоже сейчас не в себе, - произнёс Людвиг. - Пойдёмте. Пойдёмте, Ваше высочество.
- Стойте, - правой рукой Мария ухватила мужа за запястье, а левой отстранила служанку. - Я прошу вас, мы с вами единое целое, и мой стыд должен жечь вас, как собственный. Я прошу, оставим всё на усмотренье Провидения, мы ведь добрые христиане...
- Сейчас лучше не спорить, - встал между ними Людвиг. - Вы оба не владеете собой. Пойдёмте, Ваше высочество, вашей супруге всё равно нужно привести себя в порядок и переодеться.
- Одну минуту, - попросила Мария. - Наклонитесь ко мне, - она приподнялась, поморщившись от боли, - там была женщина... белая... женщина... - зашептала она и почувствовала, что теряет сознание.
- Уж не ангел ли за ней являлся? - шепнула служанка врачу. - Дурной это знак или добрый?
- Если это бред, то знак точно дурной.
Толпе домочадцев за порогом рассказали, что герцогиня упала с лошади на охоте:
- На лошадь напал волк, и от страха, вместо того, чтоб бежать, она сбросила всадницу, - говорил Баварец. - Но всё в руках Божьих, молитесь.
- Зачем она отвергла помощь? - сокрушался Максимилиан.
- Причём в здравом уме, ведь она не бредила, - поделился сомнениями Людвиг.
- И что за белая женщина? - подал голос Франц.