Веселая Гора - Евгений Пышкин 19 стр.


     — Как что? Пойду туда.

     — Там темно, а света нет.

     — Возьму фонарик.

     — Точно. Это как игра. Берете фонарик из набора тех вещей, которыми часто пользуетесь и спускаетесь в подвал или поднимаетесь на чердак. Темно. Вы включили фонарик и с удивлением обнаружили подлинное бессмертие.

     — То есть?

     — Я говорю о гене бессмертия. Как оказалось в вашем подвале ненужных вещей завалялось бессмертие. Спящий ген, который, если его пробудить, подарит человечеству истинное биологическое бессмертие.

     — Как сюжет для фантастического произведения, почему бы и нет. Если допустить такое в реальности, то…

     Накамура замолк. Господин Аир был ему интересен, и теперь не верилось, что он назвал себя писателем. С фантазией у Анатолия, конечно, все в порядке, но отчего-то Акио усомнился в писательских способностях собеседника. Это было странно. Не видя «Сказок Мерриберга», безоговорочно осудить Аира на творческую бесплодность? Странная мысль закопошилась, не давая покоя, и единственный вопрос вертелся в голове: «Почему я решил, что гость не является писателем?» Да, он не слышал об этом авторе, но не мудрено. Господин Аир начинающий прозаик.

     — Знаете, — вновь заговорил Накамура, — это интересно. По крайней мере, очень интересно. Но не кажется ли вам, что природе не с руки бессмертие человека. Не увидит ли она в этом конкуренцию всему естественному, извините за тавтологию. В природе каждое существо рождается и умирает. Это цикл. Получается, мы прерываем цикл.

     — Природа мудра. У нее найдется ответ на наши действия. Возможно, окружающая нас среда придумает бесплодие. — Накамура захотел возразить, но Аир не дал высказаться. — Да, да, я понимаю. Звучит не гуманно. Хорошо. Может не бесплодие, а иное биологическое бытие. Но, кажется, мы отвлеклись. Мы же говорили это не как о научном открытии, которое произойдет вот-вот в реальности, а как об идеи для произведения.

     — Тогда, в творчестве возможно все. Если смотреть с этой точки зрения, то у меня нет возражений. Я, правда, уже выбрал иное направление. Космическое. Не происходящее на Земле.

     — Можно мыслить в двух направлениях. Ваше космическое. И еще земное.

     — Для земного нужны новые интересные герои. Так?

     — Это не вопрос. Я даже могу указать на них в реальности. Если не лениться, то можно съездить к ним и познакомиться.

     Аир все больше и больше удивлял.

     Кто вы господин Аир?

     Герои, с которыми можно встретиться в реальности? Ах, какая заманчивая мысль. Даже не мысль, а руководство к действию. Накамура слыл затворником. Он жил в башне из слоновой кости. На самом верху этой башни находилась его комната. Высоко над людьми, над их каждодневной рутиной. И Акио, не торопясь, вытягивал из себя бесконечную нить новых историй, украшая ее изящными словами. Не пора ли покинуть башню?

Реклама

     — Мерриберг. Мое поместье. Я его недавно купил, — произнес Аир.

     — Поэтому вы так и назвали свои сказки?

     — Верно. Когда я впервые там оказался, Мерриберг поразил нездешней тишиной и отрешенностью от суетливого мира. Загадочностью. От поместья веяло древностью. Историей, то есть. Было в этом что-то благородное и значимое. Я решил, только здесь и могут рождаться легенды, мифы и сказания. К сожалению, редко бываю там, и чтобы дом не испытывал сиротства, сдал комнаты двум человекам. Возможно, вы станете третьим. Уверяю вас, они интересные люди. Они вам понравятся. Не только как персонажи.

     — Мерриберг? А это где?

     — Бывшее поселение Веселая Гора. Луганская область. Я вам сейчас нарисую и напишу точный адрес.

     И господин Аир уверенной рукой быстро набросал карту на листе блокнота. Накамура кинул взгляд на страницу и тут же вспомнил. Ну, конечно же, Веселая Гора. Украина. Теперь это Европа. Это на границе с Сиберией, которая занимает огромную территорию от Уральского хребта до Дальнего Востока и Аляски, захватывая часть азиатских пространств.

     Господин Накамура, поблагодарив Анатолия Всеволодовича, сказал, что обязательно воспользуется предложением.

     Когда они расстались, Акио забрал блокнот.

     Он вышел из музея через центральный вход. Сторож закрыл за ним дверь. Старые засовы гулко прозвучали за спиной.

     Накамура спустился по ступеням парадной лестницы и бросил взгляд назад. Свет в окнах гас постепенно. Постепенно древняя история человека погружалась во тьму.

<p>

<a name="TOC_id20243355"></a></p>

<a name="TOC_id20243356"></a>Глава 14. Новый поворот

     Капитан полиции Майкл Стабз вышел в отставку по собственному желанию, но поскольку привычке ходить на работу исполнилось более двадцати лет, то трудно отказаться от такой привычки. Поэтому месяц спустя неограниченного досуга в его личный кабинет пришла электронная лицензия частного детектива. Пару недель спустя, там же появилось одобрение, и Стабз зарегистрировал себя в качестве индивидуального предпринимателя.

     У Майкла не было личного оружия — не приобрел. Табельное, конечно, он сдал, когда ушел из полиции. Стабз решил не тратить время на оформление лицензии на ношение и оказался прав: дела попадались «спокойного бытового характера» и личное огнестрельное оружие никогда не пригождалось. Конечно, оно добавило бы веса статусу, но порой мешало. С другой стороны частный детектив это не человек при исполнении, не полицейский. Сыщик свободен в рамках закона, да и опросы свидетелей проходили спокойнее и легче. Одно дело полицейский — представитель власти, и социальная дистанция возникала сама собой, и совершенно оказывались неважны твои личные качества. Другая ситуация — частный детектив. Его нанимали. Он становился на короткий срок почти членом семьи.

Реклама

     Будущее дело не предвещало ничего интересного. Стабз решил, что имеется бюрократическая ошибка и груз доставили не по месту назначения.

     Суть дела была в следующем.

     В богатом родовитом имении гувернантка вышла на пенсию. Она получила расчет. Поводом для такого поступка стало нежданно-негаданно свалившееся наследство. Бездетный далекий родственник в последний год своей жизни, видимо, пожалел, что все нажитое им скромное имущество пойдет прахом и озаботился поиском дальних родственников. Самым близким в географическом смысле родственником оказалась та самая пожилая гувернантка, носящая почти королевское имя: Анна-София Рот. Она не знала о существовании своего родственника-благодетеля, а, узнав, представила его сказочным принцем. На худой конец, сказочным королем. Ведь еще бы, не имея собственного угла, Анна-София прожила всю жизнь в хозяйском доме и вдруг, оказывается, у нее теперь есть свой хоть и маленький, хоть и за городом в почти глуши, но дом. Гувернантка собрала вещи после того как получила известие о наследстве и юридическое заверение в подлинности завещания дальнего родственника. Все ее вещи убрались в небольшой сундук, однако, тяжелый для пожилого человека. Анна-София приняла решение: поручить отправку сундука курьерской службе. Но прежде, ощущая потребность исполнить долг перед родственником, отправилась на могилу своего благодетеля.

     Местность, где нашел последний приют Чарльз Голдфилд, так звали родственника, оказалась тихой и уютной. Бывшей гувернантке здесь очень понравилось. Это не могло не вызвать у Анны-Софии внутреннего трепета, тем более она уже посчитала Чарльза родственной душой, ибо он никогда не женился и не имел детей, и она тоже осталась свободной и одинокой. «Жаль, — подумала пожилая женщина, — что мы не встречались никогда и не были знакомы».

     Анна-София зашла в тихую церковь, и пастор проводил ее до кладбища.

     Они стояли у свежей могилы.

     Скромный холмик чуть возвышался и черная плита, лежащая на земле, гласила: «Чарльз Мэтью Голдфилд скончался в возрасте 89-ти полных лет 21 июля 3021 года от Рождества пророка Заратустры».

     — Он был нелюдим, — сухо произнес пастор.

     Анна-София не ответила. Она сделала шаг к плите и чуть наклонилась над ней.

     Тело после смерти сжигалось, часть праха клалась под могильную плиту, остальная часть относилась на поминовение.

     — Вы не проводите меня? Нужно отдать дань, — сказала Анна-София.

     — Конечно.

     Пастор пошел вдоль могил, пожилая женщина последовала за ним. Они покинули основную территорию и оказались у часовни. Она представляла собой колонну высотой по грудь. Колонна заканчивалась поминальней — миниатюрным домиком с двускатной крышей. На «пол» домика обычно ссыпалась часть праха умершего, а его родственники раскладывали кусочки хлеба. Хлеб склевывался птицами. Считалось, что хлеб смешивался с прахом, так тело усопшего обретало новую жизнь, а душа возвращалась на небо на птичьих крыльях.

     — У вас есть хлеб? — спросил пастор.

     — Да.

     Анна-София открыла сумочку и извлекла небольшой кусок ржаного хлеба, завернутый в кондитерскую бумагу. Хлеб был куплен недавно и расточал густой аппетитный аромат.

     — Вы не поможете мне? — попросила женщина.

     Пастор, молча, принял сумочку. Анна-София покрошила хлеб. Конечно, некоторая часть праха еще осталась в поминальне, но большую часть раздуло ветром по кладбищу. Женщина ровным слоем разложила мякиши и корки.

     — Спасибо, — поблагодарила Анна-София, забрав сумочку. Они, не торопясь, зашагали к церкви. — Вы сказали, он жил затворником?

     — Да. Особо не общался, но я не могу сказать, что он был мрачным человеком. — Пастор, сощурив глаза, бросил взгляд на летнее небо. — При всем прочем он оставлял впечатление приятного человека. — Пастор посмотрел на Анну-Софию. — Безусловно, по мере своих скромных возможностей, господин Голдфилд помогал церкви, но, поймите меня правильно, не из-за того, что он помогал церкви, я и хорошо отозвался о нем. Он, действительно, был приятным человеком. Малообщительным? Да. Но что здесь такого странного? У всех есть свои недостатки, тем более сей недостаток компенсировался мягкостью характера и некоторым чудачеством. Представляете, он верил в скорый приход Фрашкарда. Кажется, в этом году.

     — Я не осуждаю вас, — вымолвила пожилая женщина, и подумала, что фраза сказана не к месту.

     Осуждение? Какое уж там осуждение. В тайне каждый, наверно, хотел иметь такого родственника и соседа, который помогает церкви и оставляет небольшое наследство ничего неподозревающему дальнему родственнику. Думать так было непозволительно, словно она радовалась смерти господина Голдфилда. И чтобы отвлечься от кощунственных мыслей женщина спросила:

     — Скажите, пастор, он происхождением из этих краев?

     — Да. Он не приезжий. Несколько поколений Голдфилдов нашли последнее пристанище на нашем погосте.

     Они остановились у церкви.

     — Скажу больше, — продолжил пастор, — фамилия довольно известна в этих краях. Его далекие предки были владельцами полей, на которых они выращивали злаковые. В основном пшеницу и рожь. Кстати, отсюда и произошла родовая фамилия.

     Фамилия с историей — это понравилось Анне-Софии. Она представила, что поля, которые видела в окно скоростного поезда, уже подъезжая к пункту назначения, когда-то принадлежали Голдфилдам. Сейчас эти поля были ухоженными и зелеными на протяжении всего теплого периода, зимой они покрывались снегом, но очень-очень давно поля жили иной жизнью и ко времени сбора урожая меняли цвет, становясь желтыми. Анне почудилось, что она даже услышала шепот созревших колосьев и увидела, как ветер нагибает их, создавая золотые волны.

     Отдав последнюю дань родственнику, Анна-София вернулась. Молодой хозяин вызвался помочь ей. Он предложил доставить собранные вещи в ближайшее почтовое отделение у вокзала. Женщина благосклонно приняла помощь, да и помощь была естественной. «Вы столько лет отдали нашему дому, моему отцу и матери, — напомнил молодой хозяин, — поэтому то, что я делаю сейчас само собой должно восприниматься естественно». Бывшая гувернантка согласилась. Она прикрепила к сундуку ярлычок с адресом и даже не стала сопровождать ценный для нее груз. Анна-София была рада: теперь есть немного свободного времени и стоит позаботиться о билете на поезд. Она спокойно добралась до места, однако сундук так и не прибыл по адресу. Уже истекли все мыслимые сроки, и женщина даже не поверила своему предположению, что в тридцать первом веке возможна ошибка, что ее вещи могли из-за оплошности оказаться в другой точке пространства. Какая нелепая мысль, но мысль единственно верная.

Назад Дальше