— Хорошо, я вам расскажу все. Но позовите сначала Воскобойникова. Пусть и он послушает.
— На что вам этот кисляй?
— Стыдитесь! Зачем так недружелюбно относиться к товарищу?
— Я не сентиментален и терпеть не могу все слабое, нерешительное, живущее с оглядкой и догадкой. Впрочем, если угодно, схожу за Воскобойниковым.
Когда оба вошли и сели по приглашению Иванова, он долго и пристально смотрел на них, словно хотел прочесть скрытые мысли.
— Вы вправе спросить меня, почему я всем колонистам не дал подробных объяснений, касающихся основания «Полярной Империи». Я поступил так без особой цели, из одного желания избежать интимной стороны дела, которая, в сущности, никому не интересна, и длинных научных рассуждений, непонятных слушателям при довольно низкой степени их умственного развития. Вам же я расскажу всю историю возникновения колонии, если вы того пожелаете. Но прежде всего, слышали ли вы что-нибудь о русском химике Бессонове?
— Я слышал, — заявил Воскобойников. — Бессонов был известен своими работами по органической химии, работам по синтезу белка и еще есть его книжка об углеводородах и происхождении каменного угля и нефти. Затем Бессонов был арестован, судился по процессу 31 и сослан на каторгу. Оттуда бежал и с тех пор о нем нет слуха.
— Совершенно верно. Ну-с, а теперь, честь имею представиться: Бессонов — это я.
Иванов улыбнулся широкой, доброй улыбкой.
— И вам понятно, почему я в России назвался другой фамилией. Я жил в Америке и продолжал свои изыскания в лаборатории завода, где я служил. Будучи последователем Менделеева, я продолжал его работы и пришел к замечательному открытию, предсказанному великим химиком. Каменноугольные копи можно использовать, не выкапывая угля, а зажигая его на месте рождения. Происходит неполное сгорание, дающее огромное количество углеводородного газа, который и можно употребить для освещения и нагревания, главным же образом, для приведения в действие огромных газомоторов. Последние, в свою очередь, приложенные к динамо-машинам, дают возможность получения электрического тока, который можно отвести от копей на любое расстояние. Кроме того, при горении каменного угля развивается огромное количество тепла и слой земли над копями сильно нагревается.
На заводе я познакомился с инженером Уальдом, человеком, посвятившим себя изучению электричества и магнетизма. Он изобрел чрезвычайной силы аккумулятор и, что еще важнее, нашел новый научный принцип, объясняющий многие, еще не разгаданные свойства электричества. Уальдом решена задача использования естественного земного электричества, а это равносильно тому, что мы располагаем неиссякаемым источником энергии. Вот и вся научная сторона дела, которую вы хотели знать, Коваленко! Мы нашли на Южном полюсе мощные пласты каменного угля и зажгли их. Подземный огонь согревает почву, а стеклянные своды предохраняют от внешнего холода. Выделяющийся из копей газ и открытие Уальда в области электричества дали нам власть над природой. Повсюду и во всем мы применили машины и теперь, как я уже говорил, человеческий труд ничтожен. Машина производит новую машину. Трудно было лишь начало. Нужны были колоссальные средства. Вы спрашивали: на чьи средства создана колония? Слушайте же.
Работая вместе с Уальдом на заводе, мы близко сошлись. Оба мы были изобретателями, у которых не хватает главного: денег. Уальд оказался, так же, как и я, социалистом. Мы не хотели отдать свои научные открытия капиталистам, которым мы дали бы в руки новую власть над трудящейся массой. В это время умер глава предприятия, в которое входил и наш завод, — Джонатан Шефферс. Все его баснословное состояние перешло к единственной дочери, мисс Эвелине. Скоро о ней стали распространяться весьма странные слухи. Она ликвидировала все отцовские предприятия, собрала капитал в 20 миллиардов; продала все дома и, оставив себе небольшую виллу на берегу озера Онтарио, жила затворницей. Говорили, что она едва ли не помешанная, вечно грустит, словно у нее какое-то горе.
С новым хозяином завода мы не поладили и оба ушли. Тогда у меня явилась мысль поехать к мисс Шефферс и попросить у нее денег на постройку лаборатории и на опыты. Уальд сомневался в успехе, но меня ободряло одно обстоятельство: Эвелина только что пожертвовала крупную сумму на поддержку забастовщиков. Об этом говорили и писали в газетах с негодованием и вновь объявили миллиардершу сумасшедшей. А я сказал себе: «Мы наверно сойдемся».
С большим трудом удалось мне и Уальду добиться приема. К нам вышла удивительно красивая девушка, несколько бледная, с большими грустными глазами. Во всех движениях ее чувствовалась усталость, как у человека больного или разочаровавшегося в жизни. Я решил приступить к делу прямо и объяснил цель нашего посещения. Эвелина выслушала рассеянно и, когда я кончил, долго молчала, играя кистью шелкового шнурка, охватывавшего ее талию. Девушка и одета была странно — в капот из китайской цветной материи.
Наконец, она заговорила: «Мне денег не жаль и я охотно истрачу их все; если бы только вы меня сумели уверить, что ваше дело принесет добро, а не зло людям. Все эти изобретения, машины… кому живется от них лучше? Предприниматели наживают огромные деньги, немногие пользуются всеми благами жизни, а большинство голодает. Каждая новая машина отнимает заработок у сотен, у тысяч рабочих. Я ходила на митинг анархистов. Один оратор выразился так: „Гад порождает гада, машина производит новую машину. Многие машины уже нельзя построить руками без паровых молотов, без механических станков. Уничтожим все орудия производства, вернемся к ручному труду и мы сделаемся господами положения, а капиталисты погибнут“. Вы скажете, что это бред? Но он выражает глубочайшую истину. Машина — враг рабочих, а вы хотите, чтобы я помогла вам создать новые стальные чудовища, новые орудия закабаления труда!..
Мой отец нажил миллиарды. Я понимаю его. Это то же, что полководец, не думающий о числе убитых и раненых. Лишь бы победить. Отца убаюкала мысль — создать огромный капитал, сделаться обладателем груды золота. О жертвах, о разоренных им на бирже, о целой армии рабочих он не думал. Это — желание борьбы, риск, наслаждение победой. Но что делать мне? Наживать еще? К чему? Ведь и так я могу буквально купаться в золоте. В иные минуты, когда задумаюсь над жизнью людей, жестокой, несправедливой, не хочется жить. Люди — братья! Не братья, а заклятые враги. Быть может, я сделала бы лучше, раздав все имущество и начав новую, трудовую жизнь. Явился бы интерес, вкус к жизненной борьбе. Но кому раздать? И не послужит ли ко злу это проклятое золото? Вы мне не поверите, но я, одна из самых богатых женщин Америки, даже всего мира — я нередко размышляла о самоубийстве. Я хотела бежать, все бросить, жить под чужим именем…»
Вот что мы услышали от миллиардерши. Тут выступил я. Потом меня поддержал Уальд. Нам удалось, наконец, возбудить веру в новое дело: употребить миллиарды на основание этой колонии, а наши изобретения применить к действительному благу людей.
Почему мы избрали Южный полюс? Разве нельзя было найти другой страны с теплым климатом, с естественными условиями жизни? Укажите, однако, такое место на земном шаре, где бы мы могли быть независимы вполне, где бы рано или поздно не вошли «в сферу влияния» какой-нибудь державы? Таинственные необитаемые острова стали легендой. Если существуют неисследованные местности, то ведь это дело лишь времени. Не нынче-завтра, каждый кусок земли будет принадлежать кому-нибудь. И никакими китайскими стенами не оградишься от жизни людей, от их так называемой культуры и цивилизации.
Здесь мы сами создали землю и условия для существования людей. Это наша неотъемлемая собственность. Да и кто и зачем пойдет к нам? Только люди обездоленные, которые захотят здесь поселиться. Вот, как вы. Да, «Полярная империя» страна вполне независимая и мы — ее полные господа!
Правда, этот материк обладает неизмеримыми горными богатствами. Мы открыли жильное золото, копи драгоценных камней, но об этом никто не знает там.
Коваль слушал, не прерывая ни словом, и только тут встрепенулся.
— А вы не боитесь предательства? Доноса отсюда туда. За золотом и бриллиантами приплывут, прилетят, приползут по ледяным пустыням.
— Кому нужно нас предавать? Все довольны, видимо счастливы. Сношение с внешним миром мы поддерживаем посредством «Утопии», за экипаж которой я ручаюсь. Есть еще два грузовика к услугам, но хозяева их получают огромный фрахт и молчат, как немые. Никто не знает, куда исчезла Эвелина Шефферс и где находятся Бессонов и Уальд, который, как и я, имеет псевдоним для внешних сношений — Форстер.
Выходя из лаборатории, Коваль небрежно бросил вопрос:
— Что вы обо всем этом думаете?
— Бессонов — гений! — восторженно отозвался Воскобойников.
— Да, он гениальный автор волшебных сказок.
Глава IX
Страна счастья
Наступил, наконец, последний день карантина.
За это время колонисты лучше ознакомились друг с другом, привыкли к необычайной одежде и другим условиям этой странной, так сказать, неземной жизни.
И в самом деле, это маленькое государство под стеклянным колпаком одинаково могло существовать и в горячих песках Сахары, и в нетающих льдах полюсов. Но почему именно на Земле? Разве не могла «Полярная империя» существовать на планете Марс, на Венере, даже на планетах дальнего круга, Нептуне, Урании, описывающих свои огромные орбиты в страшном холоде и получающих лишь ничтожную долю утешительных лучей солнца?
«Полярная империя» оторвана от всего мира. Она живет в себе и для себя. Это страна нестесненной свободы человека… правда, в стеклянной клетке…
Это страна, в которой почва, климат, сами условия жизни животных и растений созданы человеком, являются победой его разума над грубой материей и над необузданной стихией.
И сам человек здесь должен переродиться, осуществить золотую мечту равенства и братства, оправдать древнее предсказание о новой земле, о новых небесах, о новом солнце, о царстве добра, когда и «лев станет есть солому»…
Выйдя из карантинного здания, колонисты очутились на лесной полянке. Здесь росли эвкалипты, мирты и разные бальзамические растения.
Солнце трехмесячного полярного дня заливало все кругом ярким светом.
Воскобойников взглянул на «небо». На огромной высоте безоблачную лазурь покрывала паутина черных, крест-накрест пересекающихся нитей. Это была стеклянная, с железными переплетами, крыша гигантской «оранжереи для людей».
Пройдя лесок, колонисты очутились перед потоком, который, пенясь и грохоча, несся по дну глубокой трещины.
Висячий ажурный мостик был перекинут с берега на берег.
От поверхности потока то и дело подымались клубы пара, и колонисты почувствовали резкий запах сернистого газа.
— Горячий целебный источник! — ответил Иванов-Бессонов на недоумевающие взгляды.
— Он, вероятно, образовался от подземного пожара копей? — поинтересовался Коваль.
— Это еще вопрос. На южно-полярном материке до сих пор энергично действуют вулканические силы. Вы, вероятно, слышали о южно-полярных вулканах Эребе и Терроре?
— А ничем не угрожают эти силы колонии?..
Бессонов ответил не сразу и не обычным, столь уверенным голосом, а словно колеблясь:
— Я этого не думаю.
За горячим потоком росли опять бальзамические деревья, но они скоро сменились разнороднейшей флорой. Особенно хороши были пальмы. Все растения казались еще очень молодыми, но все же делалось непонятным, как могли достигнуть они такого роста менее, чем в три года.
Бессонов разъяснил и это.
— Среди ученых нашей колонии есть француз Делабранш, специально изучающий физиологическое действие электрических токов. Особенно замечательны его опыты электризации почвы, причем все посеянное и посаженное вырастает в несколько раз скорее, чем при обыкновенных условиях.
Воскобойников чувствовал себя подавленным торжеством науки, проявляющимся в каждой мелочи в этой искусственной стране. Он был в восторге.
— Конечно, вы разводите растения только полезные?
— Разумеется. Ядовитые экземпляры культивируются лишь в садах «Дворца разума», как мы называем нашу Академию экспериментальных наук. То же самое относительно животных. Вы не встретите в «Полярной империи» ни одного вредного существа. Мы, впрочем, допустили животных, так сказать, декоративных. Певчих и красиво оперенных птиц. Разноцветных бабочек. В наших искусственных озерах живут даже лягушки. Их концерты иным нравятся. А французские выходцы ими лакомятся. Вы не встретите здесь ни хищников, ни змей, ни мух и комаров. Не говорю уже о паразитах. Последние анализы почвы, воздуха и воды доказали полное отсутствие болезнетворных микроорганизмов…
— А отчего вы не перейдете к вегетарианству или даже к питанию искусственными продуктами? Ваши работы по синтезу белка…
— Основной наш принцип: полное нестеснение свободы. На общем собрании колонистов большинство высказалось за сохранение мясного питания. Да ведь вегетарианство далеко еще не обосновано научно. Имеются и солидные возражения. У нас не возбраняется и алкоголь, и табак. В следующих поколениях все это исчезнет, сама натура переродится. Впрочем, у нас случаи пьянства почти не наблюдались.
Бессонов долго и подробно разъяснял физические условия жизни «Полярной империи», а Коваль злился.
Эта страна счастья вызывала в его непокорной душе какое-то неясное, но сильное чувство негодования. По телу разливалась дрожь и сами собою напрягались мускулы. Почему-то хотелось, чтобы налетел неслыханной силы циклон и снес крышу оранжереи, где в легких костюмах прогуливались в тепле и безопасности счастливые колонисты.
Воображение работало. Слышался треск, звон разбитых стекол. Врывался потоком с воем и свистом ледяной воздух. Клубами мертвящего инея крутился он среди пальм и эвкалипты. И светлые озера, окаймленные бордюром зелени, прозрачные озера, в которых купались, шаля и брызгаясь, дети колонии, внезапно застывали звонким, колючим льдом…
Или взрывы вулканических сил. Землетрясение. Все рушится… Огонь, потоки лавы, грохот разрывающихся вулканических бомб…
«Нет вредных животных, растений!» «Все только полезное, красивое, приятное!» — А в этом воображении Коваля на этой полянке вырастала гигантская крапива, чертополох, ядовитая белена… Шипели змеи… За голыми детьми гнался аллигатор… Голодные волки выли в чаще пальм… В воздухе носились хищные крики орлов и зловещее карканье воронья…
«Счастливые!» И сами собой приходили на ум злые слова: «Слизняки, мучные черви, жвачная скотина…»
Но ничем наружно не выдавал себя Коваль. Только ярче блестели глаза, да резче прошли борозды около рта, искривленного недоброй усмешкой…
Вдали показались большие здания и одно из них, центральное, представляло белую крышу в форме купола, поддерживаемого рядом тонких, изящных колонн. Кругом толпились колонисты, некоторые из них шли группами навстречу вновь прибывшим.
— Нас ждут, — сказал Бессонов, — вся компания в сборе. Это здание — зал наших общих собраний. Я представлю вас товарищам, а потом устраивайтесь, как найдете для себя лучшим.
Собрание колонистов представляло любопытную картину.
Если во всем граждане «Полярной империи» были свободны, то форма одежды, напротив, являлась обязательной для всех. Таково было единогласное постановление общего собрания. Это был как бы символ равенства. Костюм изменялся лишь для беременных. Они носили широкие капоты. Но большинство, особенно молодых женщин, прибегало к ним лишь в те месяцы, когда фигура уже окончательно не дозволяла надевать мундир равноправия.
Вся эта толпа в куртках, коротких панталонах и сандалиях, по-видимому, крайне интересовалась новыми колонистами. На них были обращены глаза всех. Некоторые спешили пожать руку, сказать приветствие.
— Какие все здоровые, веселые! — восхищалась Воскобойникова.