Коваль откинул засов и впустил Уальда. Инженер сжимал в руке странной формы оружие, в котором все-таки можно было узнать пистолет.
— Ого! Да «господа» наши вооружены посерьезней, чем обыкновенные колонисты! Привилегия!
Уальд окинул Коваля холодным взглядом.
— Электрический револьвер для сторожей на станциях. Против белых медведей…
— А при случае и против людей? Эх, не было у меня этой игрушки! Показал бы я этим скотам!
Уальд слушал с каменным лицом, очевидно, дожидаясь прихода других.
Револьвер оказался и в руках Бессонова и еще у нескольких лиц из партии «ученых».
Коваля окружили.
— Что это? Арест?
— Да! — едва одерживая волнение ответил Бессонов. — Советую не сопротивляться. Вы заставите нас прибегнуть к силе.
— Я не так глуп. Вам, конечно, было бы выгодно подстрелить меня, как белого медведя. Я не сопротивляюсь, но нельзя ли узнать, в чем вы меня обвиняете?
— Общий голос называет вас, как убийцу семейства Шварцев.
Коваль только руками развел от удивления.
— Вы это серьезно? И Шварцы действительно убиты? И меня вы обвиняете в том, что я перерезал этих милых немчиков? Да вы с ума сошли, господа! Когда произошло убийство?
— Сегодня ночью.
— Я не выходил никуда целый день, а вечером у меня была Воскобойникова. К тому же… Не угодно ли вам, господа, пройти в мою спальню? Не смотрите, господин Уальд, так подозрительно — вы плохой Шерлок Холмс! Я не приготовил засады, но вас действительно ожидает сюрприз.
В спальне «ученые» нашли раненого Маркузова в бессознательном состоянии. Коваль рассказал о ночном приходе рабочего.
— Значит, он — убийца?
— Нет, не думаю. Его самого сильно ранили. «Всех убил!» — относится к кому-то другому. Постарайтесь привести в чувство Маркузова. Он должен знать истину.
Бессонов растерянно посмотрел в окно на место недавнего побоища. Около дверей лежали три трупа. Больничные служители уносили раненых. Толпа стояла хмурая, злая, и в грозном молчании чувствовался подавленный гнев, готовый к новому взрыву.
— Что скажем им? Они сейчас ничему не поверят…
— Виновен или нет Коваль, — решил Уальд, — его необходимо арестовать. Для его же безопасности. А Маркузову немедленно подать медицинскую помощь. Следствие все выяснит.
«Ученые» составили конвой и провели арестанта сквозь толпу.
Люди, которым не удалось расправиться самим, выражали теперь одобрение, видя, что за дело крепко взялась «власть». Да, в этих «ученых», которые все знают, умеют толковать и применять законы, колонисты видели уже свое «начальство»!
Идея порядка и справедливости олицетворялась в строгих фигурах конвоиров, проникнутых чувством высшего долга, и… в электрических револьверах.
Коваля поместили в одной из комнат лаборатории.
Только что перенесенная смертельная опасность, казалось, не оставила на нем следа, и он обычным насмешливым тоном стал вышучивать свой арест.
— Вот что значит естественный порядок вещей! Арестант налицо, а тюрьмы настоящей нет. Убедились ли вы теперь, что вся ваша затея ни к черту не годится? Идиллия, рай земной! А сколько уже пролито крови, сколько трупов! И это в стране, где наука победила стихию, где воздух и почва обеззаражены, где Делабранш приставляет утраченные члены тела. Некоторые говорят, что первым зданием новой колонии должна быть школа, другие — церковь. Я начинаю думать, что необходимее всего тюрьма.
Но «ученым» было не до шуток и никто не ответил Ковалю.
Комнату не заперли и не приставили стражи. Уж очень вышло бы похоже на «тот мир», от которого люди бежали в «страну счастья».
Бессонов поверил в невиновность Коваля. Но кто же тогда убийца?
Допрос очнувшегося Маркузова пролил мало света.
Рабочий шел ночью мимо дома Юстуса Шварца, услышал крики о помощи, стоны. Прошел туда. В дверях столкнулся с человеком, лицо которого не успел рассмотреть. В то же время почувствовал удар в бок, но сгоряча не придал значения ране.
В доме Шварца Маркузов увидал страшную картину. Юстус, его жена Мина, двое детей плавали в крови, испуская последнее дыхание. В колыбели надрывчато кричал грудной ребенок…
Потрясенный Маркузов вскоре почувствовал, что вместе с обильно льющейся кровью он быстро теряет силы, и поспешил к ближайшему дому, где разбудил своим стуком Коваля.
Неизвестный убийца, по описанию Маркузова, нисколько не походил на Коваля, был невысокого роста, держал голову вниз, по-бычьи, и был блондин…
Все это было изложено перед народным собранием. Арестованного Коваля тут же постановили освободить.
Многие выражали ему сожаление о случившемся и общественное мнение значительно изменилось в его пользу.
Глава XX
Кто убийца
Если бы Бессонову и Уальду кто-нибудь сказал при основании колонии, что случится с нею в будущем, они сочли бы говорящего за сумасшедшего или за врага свободной жизни человека, за врага социализма.
Основателей колонии, людей, преданных всецело идее, людей высококультурных и гуманных, особенно поражало, даже обижало, что преступления, совершенные колонистами, помимо своей жестокости, бесцельны, прямо глупы.
Кажется, все было дано людям. Живи и наслаждайся жизнью! А они проявляют зверские инстинкты, убивают друг друга.
Точно эпидемия преступлений охватила «Полярную империю».
В лесу, около карантина, в местности, наименее посещаемой колонистами, был найден уже начавший разлагаться труп мулата, отличавшегося отталкивающим безобразием. Его приняли в колонию по желанию Эвелины, у которой он ранее служил садовником. Мулат всегда был ровным, добрым человеком, а под влиянием Бессонова проникся мыслью о проведении идей коммунизма среди негров. Он мечтал создать в «Полярной империи» специальную колонию негров и доказать, что они вполне способны к культуре.
Налицо было опять убийство. Об этом свидетельствовала страшная рана на горле.
Все эти ужасные события глубоко потрясли Эвелину. Она так искренне поверила в возможность осуществить «страну счастья». Мечта о ней спасла миллиардершу от разочарования в жизни, от мысли о самоубийстве. А теперь! Девушке казалось, что огромное, страшное чудовище пришло сюда, под стеклянные своды и, как спрут, раскинуло отвратительные слизистые лапы и отравляет людей своим прикосновением…
Едва удавалось Бессонову и Уальду успокаивать Эвелину в минуты припадков отчаяния, когда она, в судорожных рыданиях, билась на полу в своей комнате и кричала:
— Смерть! Одна смерть дает счастье!..
После взрывов наступило успокоение. Мертвых похоронили, раненые были сданы на руки Делабранша и других искусных врачей.
Колонисты старались забыться в работе.
Страшный призрак смерти пронесся и исчез, гнев и злоба людей насытились.
И при возникновении ссор колонисты вдруг замолкали и, словно что-то вспомнив, спешили разойтись.
Но Коваля мучила мысль: кто убил?
Казалось вероятным, что убийца Шварцев виновен в смерти и мулата. Не сумасшедший ли, искусно скрывающий свою тайную страсть к убийству?
И Коваль вглядывался в лица, изучал их, следил за выражением глаз, ожидая встретить в них вспышки огня безумия.
То, что подумали на него, чуть не убили из-за подозрения, ничем не доказанного, как бы обязывало найти, именно ему, настоящего преступника.
Часто бродил Коваль по колонии, обдумывая и размышляя.
Однажды он услышал жалобный женский плач в одном домике, стоявшем в глубине пальмовой рощи, вдали от поселка «семейных». Там жило семейство ирландцев. Они с самого приезда держались в стороне и не сходились с другими. Патрик-отец умер после свалки рабочих механической мастерской. А потом, в разгар нараставших событий, никто не интересовался ирландцами и не обратил внимания, что Патрик-сын и его сестра перестали являться на работы и на собрания.
Коваль вошел в домик.
Хорошенькая Эльза сидела в первой комнате, опершись локтями о колени. Руки ее крепко охватили голову и она качалась всем телом в ритм причитаний, которыми выражала свое горе.
— Что с тобой?
Эльза вздрогнула от грубого мужского голоса и подняла заплаканное лицо. В глазах ее загорелся испуг. Они напоминали глаза робкого животного, газели, ожидающей удара и трепещущей заранее от страха перед болью.
— Что с тобой? — повторил Коваль. — Где брат?
— Ушел! — едва ответила Эльза. — Я не знаю, где он. Вот уже неделя, как его нет.
— Отчего же ты никому об этом не говоришь?
— Я боюсь! Всех боюсь! Злые, страшные! Убили отца, а меня…
Страшные рыдания потрясли девушку. Коваль сильно заинтересовался. Не здесь ли таится разгадка?
Он умел быть ласковым, особенно с женщинами, и пугливая Эльза немного успокоилась. Но добиться от нее истины не удалось.
— Я заявлю колонии, что твой брат исчез и что с тобой тоже случилось какое-то несчастье.
Эльза вскочила и упала на колени перед Ковалем:
— Нет, нет! Прошу тебя! Как Бога молю! Не говори никому!
Подумав, он обещал хранить тайну, но в душе решил следить за Эльзой. Она, наверное, знает, где брат.
«Семейным» съестные припасы доставлялись ежедневно на электрическом автомобиле, который разъезжал по поселку.
Выходила всегда одна Эльза и брала корзину. На случайный вопрос извозчика: «Где брат?», она отвечала неизменно: «На работе!»
«Если Патрик скрывается, Эльза, наверное, доставляет ему пищу».
Осторожно, чтобы не возбуждать ничьих подозрений, Коваль стал дежурить днем, а иногда и ночью, около домика ирландцев.
Наконец, через несколько дней, он увидел девушку с мешком, пугливо пробирающуюся сквозь чащу пальмовой рощи.
Коваль последовал за нею издали.
Эльза шла по уединенным дорожкам и, видимо, держала путь к карантину.
Следить стало труднее, потому что впереди была полянка. Коваль дождался, когда девушка перешла ее и вновь углубилась в лес, где нашли труп мулата, и возобновил преследование.
Около горячего источника Эльза подняла с усилием большой камень, положила свой мешок и взяла другой, пустой. Камень она опять навалила на ямку.
Сделав свое дело, девушка поспешно удалилась.
Коваль остался в своей засаде.
Пришлось ждать часа три. Электрическое солнце зашло, но берег ручья был ясно виден при свете полярного сияния.
Вдруг из края расселины показалась голова, а за нею выползла и приземистая, широкоплечая фигура. Коваль, путешествовавший вместе с ирландцами, узнал Патрика.
Фигура приблизилась к камню, нагнулась…
Как дикая кошка, в два прыжка, Коваль очутился около Патрика и схватил его сзади под локти. Ирландец стал извиваться, как угорь, но не мог увернуться из железных объятий.
— Пусти, пусти меня!
— Да, чтобы ты меня убил так же, как Шварцев и мулата?
Патрик затих и жалобно застонал.
— Разве ты знаешь?
— Все знаю. Если бы меня убила толпа, ты был бы вне подозрений…
— Ты скажешь? Ты выдашь меня?
— Не знаю. Прежде всего, я тебе свяжу руки, а потом поговорим. У тебя, кстати, веревки за поясом.
Коваль быстро скрутил ирландца и выпустил его, наконец, держа крепко конец веревки.
— Садись и говори все. Я единственный человек в колонии, который может тебя спасти.
— Обещай, что не выдашь!
— Тсс! Кто-то идет!
В лесу захрустели ветки.
— Покажи, где ты прячешься.
— Там, за уступом.
Коваль схватил ирландца поперек тела и вместе с ним скрылся среди прибрежных скал. Шум клокочущего ручья заглушал шаги…
Глава XXI
Под землей
Спасаться приходилось по крутой тропинке. Ноги Коваля скользили по полированной поверхности черных скал, состоящих из древнейшей горной породы. Ежеминутно грозила опасность сорваться вниз и быть заживо сваренным в потоке кипящей воды.
Особенно стесняла ноша. Патрик, сухой, поджарый ирландец, не был тяжел для такого силача, как Коваль, но свободной осталась лишь правая рука, и ею приходилось цепляться за выступы скал.
Наконец, Коваль достиг довольно широкой площадки, и здесь, у подножия отвесной каменной стены, решил отдохнуть.
Патрик все время молчал, боясь, что на голос его придет кто-нибудь из колонистов, но в глубине пропасти стал просить развязать руки.
— Хорошо, но я отниму у тебя нож и привяжу веревку к поясу. Помни, что при малейшей попытке бежать я тебя сброшу в эту чертову дыру.
Тайное убежище ирландца оказалось большой пещерой, в которой могло бы поместиться до ста человек.
— Есть и другие — поменьше, — объяснил Патрик. — Доступ к ним еще труднее.
В пещере было тепло. Воздух увлажнялся испарениями потока, но присутствие сернистого газа было так ничтожно, что не могло вредить здоровью.
— А ты не боишься разводить здесь огонь?
— Я его и не зажигаю. Пойдем, покажу мою кухню.
Оба спустились ниже, к самому горячему потоку. Здесь он уходил под свод. Жара была нестерпимая, и дышалось с трудом. Температура потока, насыщенного солями и нагретого под землею при высоком давлении, была значительно выше 100°.
Это избавляло Патрика от необходимости устраивать очаг. Совершенно достаточно было опустить котелок в горячий поток, чтобы сварить пищу.
— Молодец! — похвалил Коваль, ударяя по плечу Патрика. — Как это твоя глупая башка додумалась? Тебе бы Робинзоном быть на необитаемом острове.
Хозяйство ирландца было немногосложно. Спал он на пуке сухой травы, которую натаскал по ночам. Нож, топор и электрический фонарь составляли все имущество беглеца. Съестные припасы доставляла почти каждый день Эльза.
— Ты помешал мне взять мешок. Я голоден.
— Ступай и принеси. Буду ждать.
Патрик скоро вернулся и с жадностью принялся за еду, а потом долго, не отрываясь, пил из горла бутылки виски.
— Будет! Одуреешь! Небось, и людей перебил пьяный?
Патрик вздрогнул от ужасного воспоминания и скорчился, охватив колени руками и опустив голову.
— Ну, рассказывай! Ты убил?
Патрик вскочил и стал вдруг махать руками, весь взволнованный, потрясенный.
— Подлецы, негодяи! Что они сделали! Эльза плакала об отце. Убивалась. Потом я пришел: она сидит бледная, глаза большие-большие. Словно столбняк на нее нашел. «Что с тобой?» Молчит. Каменная сделалась. Упала потом на пол, катается, в судорогах вся. Потом узнал я. Мулат ее изнасиловал. Завел в лес, рот тряпкой заткнул. Что хотел — делал…
Патрик дышал тяжело, глаза налились кровью.
— Негр! Гнус! Звал Эльзу приходить в лес. Я сказал ей, чтобы согласилась. Сам спрятался там же. Обнял он ее, а я выскочил, и нож ему в спину! А потом опрокинул и горло резал, резал. Кровь так и хлещет…
Потом думаю: все равно — убил человека! Пойду, отомщу за отца. Шварца зарезал сонного. Проснулась его жена, закричала, я ее топором! Дети завыли — я их! Бежать надо! Кто-то вскочил в дом ко мне! Я его ударил ножом в бок. Бежал, сам не знаю куда. Подальше от людей! Сзади слышу: ревет толпа, электрические прожекторы мигают. Добежал до ручья. Хотел утопиться. Спрятался, а потом и пещеру эту нашел. Повидался с Эльзой. Она мне пищу носит. Вот и все…
Коваль посмотрел на него холодно, с явным презрением.
— Да, наделал ты дел достаточно. Сам ведь за несколько минут не знал, что убьешь. Человек, которого ведет за собою нож, топор. От крови опьянел. Из трусости перерезал целую семью… Что же ты теперь думаешь делать?
— Не знаю. Не выдавай меня.
— Чего же ты боишься? Здесь нет английской виселицы, французской гильотины, американского электрического стула. Продержат в тюрьме и, когда откроется навигация, отвезут в какой-нибудь порт, да еще денег дадут.
— Эльзе кто-то говорил, что убийца наверно сумасшедший, и его надо найти и посадить в больницу.
— Ну и сиди! Кормить будут, лечить — все удобства.