Наемники-пехотинцы держались чуть лучше. Поняв, что сражение проиграно, они попробовали медленно отступить, но когда казаки перенесли на них огонь из фальконетов, пикинеры, потерявшие своего командира, побросали тяжелые пики и ломанулись вслед за удирающими всадниками. Уцелевший ротмистр мушкетеров, подогнав коня древком протазана, поскакал вслед за пикинерами. Его подчиненные побежали вслед за командиром, оставив на поле боя тяжелые мушкеты. Артиллеристы тоже не собирались геройски погибать. Они погрузились на телеги и покатили вслед за всеми. Казаки их не преследовали. Толку от пленных наемников никакого. Поляки их редко выкупали, разве что офицеров. Пробыв шесть недель в плену, невыкупленный наемник освобождался от договора и мог поступить на службу к кому угодно, в том числе и к захватившим его. Я видел среди казаков немцев, датчан, шотландцев. За редким исключением, надолго они не задерживались. Нарубят деньжат — и домой. На поле боя осталось сотен семь-восемь вражеских трупов. Несколько сотен лошадей общипывали траву между окровавленными человеческими телами. Боевые кони от крови не шарахаются. Казаков погибло раз в двадцать меньше.
Когда стих грохот выстрелов, я вдруг заметил, что день сегодня тихий и солнечный. Самое время лежать на песочке на берегу этого озера или плескаться в его теплой воде. Вот только сильный запах пороховой гари придавал этому очарованию тревожную нотку. Положив лук и винтовку на сиденье арбы, я вместе с Ионой пошел собирать стрелы и трофеи.
— Бери в первую очередь золото, серебро, пистолеты и сабли, — приказал я слуге.
Раненый в шею товарищ был еще жив. Возле кадыка надувались над раной розовые пузыри. Шлем слетел, обнажив длинные белокурые волосы, густые и пышные. От таких многие женщины не отказались бы. Повернутое влево лицо было неестественно бледное. Левый ус пропитан кровью, вытекающей промеж тонких губ, а правый казался приклеенным. Гусару от силы лет семнадцать. Наверное, был завидным женихом. Влюбленные в него девки поплачут, узнав о смерти юноши, — и полюбят другого, более удачливого.
Глава 19
Мы с Петром Подковой сидим на берегу реки Чертомлык, рыбачим. Точнее, рыбачит ручная выдра, а мы наблюдаем за ней. Мой сосед, не мудрствуя лукаво, зовет ее Выдрой, а я, как человек менее воспитанный, Тыдрой. Петро Подкова подобрал ее детенышем, вырастил. Дрессировкой не занимался. Выдра всё делает без команды. Стоит привести ее на берег реки, как начинает ловить рыбу. В свободное от рыбалки время ходит за хозяином по пятам, как собака, и даже спит рядом с ним, когда Подкова днем заваливается покемарить в тенечке у сеновала. Это самка длиной сантиметров семьдесят, плюс хвост длиной в половину туловища. Весит Тыдра килограмм восемь. Лапы короткие и с перепонками. Симпатичная усатая мордочка. Короткие ушки едва выглядывают из шерсти, которая сверху коричневатая, а снизу светлая, серебристая. Остевые волосы редкие и грубые, но подпушек густой и мягкий. Шуба из выдры не промокает, и считается, что ей сносу нет. Под водой Тыдра выдерживает минуты две. За это время успевает поймать небольшую рыбешку: красноперку, ельца, линя, карасика. Выбравшись на берег, кладет добычу у ног хозяина, который перекладывает в корзину. Тыдра провожает взглядом рыбешку, а потом смотрит на хозяина глазами-бусинками.
— Молодец! — хватил Петро Подкова. — Лови еще!
У Тыдры шевелятся усы, будто оттого, что губы растягиваются в счастливой улыбке. Не удивлюсь, если она понимает, что ей говорят, только сама сказать не может или не хочет. Как утверждают африканцы, обезьяны не разговаривают потому, что боятся, что их заставят работать. Тыдра разворачивается и съезжает на пузе в реку по мокрому глиняному желобу, образовавшемуся после нескольких таких спусков. Узкое тело, виляя мускулистым хвостом и поднимая со дна облака светло-коричневой мути, растворяется в речной воде. Через пару минут вынырнет с рыбой в зубах. Сначала я замечаю в воде светлую рыбу и только потом — Тыдру, которая становится видимой у самой поверхности воды, не раньше.
Мелкая рыбешка нам не шибко нужна. Бреднем за один заход поймаем раз в десять больше, чем Тыдра натаскает за весь день. Петро Подкова ей же и отдает часть улова, а остальное скармливает курам и свиньям, которые в этом году наели сала, как никогда. Будет чем зимой закусывать польскую водку, привезенную из похода. Впрочем, на счет зимы беспокойства уже нет. Привезенного зерна хватит до следующего урожая и на посев. На лугу, где после улета саранчи подросла трава, пасутся трофейные лошади, волы и коровы — будет на ком пахать и кого доить. А как зиму переживут ограбленные нами украинские крестьяне — не наше дело. Казаки крестьян, даже единоверцев, людьми не считают, называют, как и поляки, быдлом (скотом) и рогулями. По иронии судьбы, потомки этих рогулей будут считать себя казаками. То, что казаки после захвата Запорожской Сечи русской армией откажутся превращаться в крестьян, разойдутся кто куда — на Дон, Кубань, в Сибирь и даже на службу к туркам — в расчет принимать не будут. Впрочем, байстрюки, рожденные женщинами, изнасилованными казаками, тоже ведь их потомки. И еще потомки татар, турок и черт знает кого, кто насиловал это быдло. Удивляет, что турки с южного берега Черного моря, которых казаки тоже частенько грабили и насиловали, до сих пор не называют себя потомками казаков.
— Гонцы плывут, — глядя вниз по течению, сообщает Петро Подкова.
Из-за поворота реки появилась четырехвесельная плоскодонка, на которой гребут два человека. Плоскодонка — не самое быстрое средство для плавания по реке, зато удобна на мелководье, в камышах на ней прятаться лучше. Для такого случая на ней есть шест, а к корме приделана железная дуга, чтобы вставлять его и, уперев в дно, мощно толкать лодку вперед.
— В поход, видать, позовут, — продолжает мой сосед
Тыдра выныривает из воды с золотистым карасем. Петро кидает рыбешку в корзину и говорит зверьку:
— Хватит на сегодня, пойдем домой.
Тыдра отходит от берега и начинает тыкаться носом в свое тело в разных местах. То ли блох ловит, которые, как я думаю, должны были сдохнуть под водой, то ли проверяет, вся ли шерсть на месте.
Мой сосед не ошибся. Его тезка атаман Петр Сагайдачный скликал казаков в поход на турок. Поскольку предыдущий поход был очень удачным, от желающих поучаствовать отбоя не будет. Тем более, что один отряд, ходивший за добычей по Муравскому шляху в Московию, попал в засаду перед Белгородом и вернулся битый и без добычи.
У нас добыча была очень хорошая, поэтому я нанял людей, которые вытащили тартану на берег и по-новой просмолили ее корпус. Сейчас она стояла кормой на мелководье, а нос повернут вниз по течению. За день мы погрузили в нее паруса, весла, фальконеты и боеприпасы, которые лежали у меня в сарае, и бочки с солониной, мукой, пшеном, собранными со всей Кандыбовки, потому что от каждого дома кто-нибудь отправлялся в поход. На следующее утро тартану столкнули на глубокую воду и отправились вниз по течению реки Чертомлык в Сечь на острове Базавлук.
Глава 20
Сколько раз я после «перемещения» ни проходил Босфор, мне все время не хватало Босфорского моста и Моста султана Мехмеда Ватиха. Ночью их подсвечивали разноцветными лампочками. Как и положено капитану, я торчал на мостике весь пролив, все его шестнадцать миль. Мосты делали процесс немного интереснее. В семнадцатом веке попасть с одного континента на другой можно только с помощью паромщиков, которых в проливе бесчисленное множество, на любой вкус и кошелек, от двухвесельных лодочек до больших галер, способных за раз перевезти несколько сот человек. Паромщики первыми поняли, что к ним пожаловали непрошенные гости. Увидев эскадру из восьмидесяти чаек под предводительством тартаны, все турецкие плавсредства в северной части пролива, включая галеру таможенников, дружно прыснули к обоим берегам, а высадившись, поданные турецкого султана рванули вглубь материка. О защите родной земли никто и не подумал.
Мы пристали к европейскому берегу в том месте, где пролив делает крутой поворот. Течение само выкинуло наш флот на отмель. Нам оставалось лишь не мешать ему. Казаки, назначив в караул возле галер по три-четыре человека — опытного казака и пару-тройку джур, рванули грабить предместья Стамбула. На берегу пролива жили не самые бедные поданные турецкого султана. Были они разных национальностей и религий, в том числе и православные христиане, что абсолютно не мешало казакам грабить их. Разве что убивали реже, чем мусульман.
Я не захотел десантироваться. Поставив тартану на якорь в таком месте, чтобы просматривалась южная часть пролива, откуда может прибыть вражеский флот, с ее борта наблюдал, как дымы пожаров продвигаются всё ближе к столице Османской империи. У некоторых казаков просто мания поджигать всё. Такое впечатление, будто им в детстве запрещали костры разводить. Я опасался, что турецкий флот придет сюда и отрежет казаков от их чаек. У меня будет время сняться с якоря и на веслах уйти в Черное море. А добычи хватит и той, что заплатят мои пассажиры. Уверен, здесь они возьмут даже больше, чем в Синопе. По крайней мере, уже через полчаса казаки начали возвращаться к чайкам, навьюченные барахлом, как советские моряки в иностранном порту. Вместе с ними шли и нагруженные, бывшие рабы, русские литовские, как назвали православных поданных польского короля, будущих украинцев, и русские московские.
Вскоре и к тартане заспешили захваченные турецкие лодки, нагруженные трофеями. Мои матросы принимали добычу и, не шибко с ней церемонясь, швыряли в трюм. Процесс продолжался до захода солнца — и никто нам не мешал. Такое впечатление, что в Стамбуле нет ни армии, ни флота. Вполне возможно, потому что намечался очередной раунд персидско-турецкая войны, и все силы сейчас сосредоточены на Ближнем Востоке и в восточной части Средиземного моря. Трюм тартаны заполнили процентов на девяносто, и на палубу погрузили привезенных на пароме двух белых арабских жеребцов — добычу гетмана Войска Запорожского. Несмотря на высокий статус, Петр Сагайдачный не чурался примитивного грабежа и даже, как говорят, был азартнее многих казаков. Судя по тому, как тяжело и звонко упал брошенный на палубу, туго набитый, кожаный мешок, кошевой атаман не зря съездил на берег.
Наша флотилия успела до темноты выйти в Черное море, а потом пристать к берегу севернее пролива, возле рыбацкой деревеньки, где и заночевали. До полуночи на берегу горели костры, доносилось пение. Был там и Петр Сагайдачный. Ничто так ни сближает, как совместная попойка. Заодно из пьяных, откровенных разговоров атаман узнает, что на самом деле думают о нем казаки. Судя по добыче, думают о нем хорошо.
С утра казаки прометнулись по ближайшим деревням, откуда жители сбежали, прихватив ценные вещи. Освободив несколько десятков рабов-православных и прихватив еды на дорогу, вернулись к чайкам. Приготовив по-быстрому обед на кострах, отправились домой. Ветер дул встречный, поэтому шли на веслах. Перегруженные чайки сидели низко, шли медленно. Мешало и встречное течение. Оно на Черном море крутится против часовой стрелки вдоль берегов, на небольшом удалении от них.
На следующий день заметили погоню. За нами гналась турецкая эскадра из трех десятков галер разных типов. Турки, как ранее испанцы, отдавали предпочтение гребным кораблям. За что в конечном итоге и поплатятся потерей контроля над своими морями. Самые большие военные галеры называются баштардами. У них более пятидесяти весел, на каждом из которых до семи гребцов. Две мачты с латинскимпарусами. На баке пять-семь пушек большого калибра. Обычно посередине ставили самую большую, иногда сорокавосьмифунтовую, а по бокам от нее — остальные. Две-четыре пушки могли стоять на корме. Плюс на бортах фальконеты на вертлюгах. Экипаж, включая рабов-гребцов, мог быть до тысячи человек. Обычно баштарда была флагманским кораблем турецкого адмирала. Самая распространенная турецкая военная галера — кадирга. Весел у нее от двадцати шести до пятидесяти. На каждом до пяти гребцов. Тоже две мачты. Три-пять пушек на баке и фальконеты на бортах. Экипаж до пятисот человек. Самая быстрая галера — кальятта. На ней от шестнадцати до двадцати четырех весел и на каждом два-три гребца. Мачта одна. Пушек на баке до трех, причем калибр редко бывает более шестнадцати фунтов. Кальятты обычно используют для разведки, погони и борьбы с казацкими чайками, потому что быстрее и маневреннее казацких судов. Используют старинную тактику морского боя — проход вдоль борта вражеского корабля, чтоб сломать ему весла, обездвижить, а затем расстрелять из главных калибров или протаранить. У кальятты, как и у предыдущих двух типов, есть носовой таран, которым турки научились умело пользоваться. Правда, брать на абордаж чайки не любят, потому что в рукопашной уступают казакам. На борту первых двух типов от одной до нескольких сандал — больших шлюпок или катеров, которые использовали для преследования казаков на мелководье, в камышах. За нами гнались все три типа галер, причем первыми шли быстрые кальятты, за ними большой группой — кадирги и замыкала строй баштарда.
— Догоняют, — сделал вывод кошевой атаман, который понаблюдал за турецким флотом, стоя на корме у фальшборта тартаны. — Придется высаживаться на берег и давать бой.
Кальятты давно бы уже догнали нас, но задерживать ценой собственной жизни не хотят. Мы шли вдали от берега, срезая путь. Выйти должны к Прорве — одному из гирл Дуная, которое я знаю хорошо. В свое время каждый день проходил по нему вверх и вниз, причем без лоцмана, хотя на шестом километре очень сложный участок. Река там сужается и делает поворот почти на девяносто градусов, а потом еще раз, возвращаясь к прежнему направлению. Глубины на этом участке хорошие, но все равно сердце судоводителя тревожно замирает, когда проходишь в нескольких метрах от берега.
— Скоро выйдем к устью Дуная, там можно будет спрятаться, — предложил я.
— И долго будем прятаться?! Они ведь не отстанут! — воскликнул Петр Сагайдачный и добавил с ухмылкой приблатненного дворового пацана: — Видать, сильно мы разозлили султана, раз такой флот за нами послал!
— Значит, дадим бой, — сказал я. — Есть там удобное местечко.
— А успеем? — спросил недоверчиво кошевой атаман.
Несмотря на то, что я еще ни разу не подводил его, все равно не верит мне. Догадываюсь, что непонятен ему, слишком сложен, а потому кажусь опасным. Возможно, рассматривает меня и как претендента на место кошевого атамана. Я знатен, образован, умелый воин и, что главное, удачлив. Зимовых казаков не принято назначать атаманами, но правило без исключений — не правило, а дурная привычка. Когда забираешься на вершину, надо постоянно следить, чтобы не столкнули. Работал я в советское время с капитаном, который запасал компромат на любого штурмана, присланного на его судно, а на старпома — в усиленном режиме. Он собирал объяснительные и рапорта, но хода им не давал до поры до времени. Если ты уходил на другое судно, твое «дело» откладывали в архив. Если же тебя собирались назначить капитаном на это судно, вот тут-то начальство и узнавало, какому негодяю они собирались доверить такой ответственный пост.
— Жить захотим — успеем, — ответил я.
Таки успели. До темноты вся наша флотилия заскочила в гирло Дуная. Понятия не имею, как оно сейчас называется, но в будущем будет Прорвой. Передние турецкие галеры отставали примерно на милю. С одной кальятты даже стрельнули разок по нам из пушки, но промазали.
Глава 21
Ночи становятся все холоднее, поэтому утром был туман, но после восхода солнца быстро рассеялся. Зато комары и оводы пропали. Я стою за толстым стволом ивы и смотрю, как по серой речной воде движутся галеры. Весла, выкрашенные в красный цвет, в такт поднимаются и опускаются, ни разу не сбившись. Впереди идут две кальятты, за ними три кадирги, баштарда и остальные галеры. На баштарде бунчук с четырьмя конскими хвостами, черным, красным, синим и белым, заплетенными в косички, — древко длиной метра три с позолоченным шаром вверху, обтянутое в местах крепления хвостов тонкой кожей с узорами, — знак чиновника турецкой империи высшего ранга. Больше хвостов — семь — только на бунчуке самого султана. Значит, на баштарде капудан-паша, генерал-адмирал, главный начальник турецкого флота, морской министр. Как мне сказали, сейчас эту должность занимает армянский ренегат Дамат-Халил-паша. Подобные бунчуки я видел у многих кочевников. Монгольские вожди по количеству хвостов переплевывали султана, а половцы предпочитали всего один хвост, причем не крашеный и не заплетенный. Казачий кошевой атаман тоже имел бунчук с одним хвостом. Видимо, позаимствовали у половцев. Судя по месту, занятому в строю баштардой, турки не сомневаются в быстрой и легкой победе. Первая кальятта преодолевает сложный изгиб речного русла, выскакивает на широкое место — и замечает выше по течению стоящие у поросшего ивами, левого берега чайки и тартану. С них сгрузили часть трофеев, фальконеты и ссадили освобожденных из рабства женщин и детей. Мужчины сидят на веслах, подменяют тех, кто расположился рядом со мной в засаде.