– Ох Ринальдо, – вздохнул Самди, подпирая подбородок кулаком.
– Что? – неожиданно весело переспросил каноник, – Прости, что?
– Что? – уточнил Самди, – Что случилось?
– Ты назвал меня по имени, – удивление и благодарность мешались в голосе Эспозито.
– Действительно, вот незадача. А тебе станет от этого легче?
– Становится, – он опустил взгляд в чашку.
Самди ухмыльнулся.
– Ринальдо, – промурлыкал он, и опустился на регистр, – Ринальдо, а дальше?
– Ринальдо Джанлоренцо Чезаре Лючиано Эспозито, – смеясь отрапортовал преподобный.
– Не надейся, что я буду это все повторять! – возмутился Самди.
– Поцелуй меня, – Ринальдо нагнулся над стойкой.
– И никакого белого платья? – уточнил Самди.
– Э нет, тогда не надо! Пойдем?
– Домой?
– Нет, разумеется! Гулять дальше! Я же должен следить, чтобы ты ничего не натворил.
– У меня кое-что есть для тебя, – Самди положил его ладонь себе на бедро и медленно повел вверх, – Это не Редкая Тварь. Это Законченный Мерзавец.
Эспозито стиснул челюсти. Крепкие пальцы с силой сжались на подвязке поверх белых штанов, и Самди не столько услышал, сколько кожей почувствовал низкий вибрирующий стон.
– Что-то быстро вы поправились, преподобный Эспозито, – проворчал барон, выходя из бара на улицу.
На его плече крепко лежала смуглая ладонь, и он быстро потерся об нее щекой. Иметь своего персонального инквизитора ему нравилось все больше.
Крыса ищет дом
Редактор Вебер посмотрел на часы. Пора было собираться, но никакого желания идти домой у него не было. Он взял в руки материал о ловцах жемчуга и отложил в сторону. Мальчишка Рейнхард прекрасно пишет, каждое слово, как жемчужина. Он даже в редакторе не нуждается, разве что в главном редакторе.
Вебер делал из Рейнхарда звезду. Пока что у него получалось.
Он взял пальто. Если бы у него был такой друг, как Готфрид, возможно, и он снова начал бы писать. Если бы дома его кто-то ждал. Если бы… Возможно, не в Готфриде дело, а ему самому стоит обратить больше внимания на окружающих девушек. В Магдебурге хватает хорошеньких барышень, за которыми он мог бы поухаживать, да и женщины постарше, которые подошли бы ему гораздо лучше, легко нашлись бы. Дело было в том, что он разочаровался в собственной жизни.
Редактор Вебер повязал шарф и вышел из редакции. Уже начинало светлеть. Он пошел вверх по Фогельштрассе, засунув руки в карманы. Уже два года в Магдебурге, а он все еще пропускает нужный поворот от редакции к своему дому. Не так уж хочется ему домой, судя по всему.
Крысиный дом стоял на тротуаре. Хозяин дома собственной персоной сидел на лесенке и задумчиво созерцал верхнее направление Штолленштрассе. Редактор Вебер остановился и посмотрел на крысу. Крыса посмотрела на него с вполне осмысленной скорбью, как ему показалось.
– Доброе утро, – сказал Вебер, – Прекрасный денек, не находите?
Ему было забавно посреди пустой утренней улицы разговаривать с крысой. Почему бы не позволить себе милую причуду, пока никто не видит его.
– Доброе утро, господин.
Вебер никак не ожидал, что крыса ответит. Он пораженно поднял глаза, отыскивая собеседника, и предсказуемо нашел его прямо перед собой. Мальчик в сером твидовом костюме спустился с крыльца. Занятый крысой, Вебер не заметил его раньше.
– Доброе утро, молодой человек.
Ради мальчика Вебер сделал то, чего не сделал ради крысы – достал руку из кармана и приложил пальцы к околышу кепки.
– Не сообщите ли вы мне, что общего у вас с этой крысой?
– Это моя крыса, – со вздохом сказал мальчик, – Но она не может жить со мной. Сестры завели кота, и он охотится на бедного Чипса.
– И что же, нет никакого способа оградить беднягу от посягательств?
– Есть, но это нам не подходит.
– В чем же дело?
– Для этого нужно затянуть дом сеткой, мельче, чем кошачья лапа, и никогда не выпускать Чипса из дома. А это тюрьма, господин. Так нельзя обращаться с живым существом.
– Что на это сказал ваш отец?
– Ничего, – мальчик вскинул глаза, – Я не стану жаловаться отцу.
– А сестры?
– Кот нужен, чтобы мыши не портили зерно в пивоварне, – объяснил мальчик, – Но сестры привадили его приходить в дом, гладят и угощают его. Кот, в общем-то, тоже не виноват, что должен охотиться на крысу…
Последнее он признал неохотно, но искренне. Это понравилось Веберу.
– Как вас зовут, юный господин?
– Хайнц. Хайнц Штольц.
– Вас зовут, как и меня, – Вебер улыбнулся, – Позвольте представиться, Гейнрих Вебер. Я главный редактор газеты, которую ваш отец читает по утрам.
– Отец сказал, что когда я вырасту, меня будут называть Хайнрих.
– Разумеется, но там, откуда я родом, произносят именно так. В этом есть положительная сторона – когда вы вырастете, Хайнц, нас никто не будет путать.
Мальчик удовлетворенно кивнул, объяснение его удовлетворило.
– А теперь позвольте вернуться к крысе, Хайнц. Что вы двое делаете так рано утром на улице?
– Мы ушли из дома, герр Гейнрих, – сообщил мальчик.
– Достаточно ли здравое решение вы приняли? – усомнился Вебер.
– Вообще-то нет, – признал Хайнц, – Но я не нахожу другого выхода.
Вебер посмотрел на крысу. Крыса забралась в гамак и раскачивалась. Помимо гамака в крысином доме была лесенка в спальню, софа и миски для еды. Животное, которое достаточно рассудительно, чтобы спать в спальне и использовать гамак по назначению, не может быть глупым, подумал Вебер. Он решительно развернулся.
– Берите крысиный дом, Хайнц, пойдемте со мной.
– Вы хотите взять Чипса к себе домой? – недоверчиво спросил мальчик.
– Нет, молодой человек, я слишком мало времени провожу дома, чтобы обрекать это животное на одиночество. Я возьму его в редакцию. У крысы, которая знает, для чего предназначен гамак, есть все шансы стать звездой этого клуба.
Вебер и Хайнц пошли обратно в редакцию. Крыса в гамаке раскачивалась с удвоенным энтузиазмом. В редакции крысиный дом был помещен на самое видное место в приемной.
– Теперь Чипсу никогда не будет скучно, – сказал Хайнц.
Редактор Вебер повернул голову и внимательно посмотрел на него. Удивительное здравомыслие и нестандартный взгляд на вещи. Не каждый расстроенный мальчик способен признать, что ни кот, ни сестры не виноваты, а крыса на тумбе в первую очередь развлечет сама себя, а не окружающих.
– Кем вы хотели бы стать, когда вырастете, Хайнц?
– Я пока не знаю, – сказал мальчик, – Но пивоваром будет мой старший брат Уве, так что мне придется искать для себя что-то на стороне.
– Как насчет того, чтобы попробовать со временем стать главным редактором?
– Отличная идея, – просиял Хайнц, – Вы будете учить меня?
– Да, когда ты будешь навещать Чипса, я буду показывать тебе, как функционирует эта адская машина, которую называют прессой.
– Я буду часто приходить, герр Вебер, – пообещал Хайнц, – И не только из-за Чипса.
Вебер улыбнулся. В течение какого-то получаса его жизнь приобрела определенный смысл, в ней появилась разумная крыса и перспективный юноша. Он подошел к крысиному дому и просунув палец внутрь, погладил мягкий серый бок Чипса.
– Вы уже достаточно взрослый, чтобы пить кофе, Хайнц? – спросил Вебер.
– Полагаю, с этого момента да.
– Отлично, тогда идите к автомату и принесите мне двойной эспрессо и что сами пожелаете для себя. И не переживайте, все журналисты начинают с того, что приносят кофе главному редактору.
Увольнение
– Он меня уволил!
Стефан Фальк чуть не плакал. Весь бар грохнул хохотом.
– Утром он оставил мне в кухне расчет, и никакой записки, ничего!
– А выходное пособие? – выкрикнул кто-то.
Стефан пересчитал деньги.
– На месте, – вздохнул он.
– Так чего же ты хочешь? – снова засмеялись мужчины.
Пивная Штольца была полна народу, казалось, каждый взрослый мужчина Магдебурга сидел сейчас у стойки или за столиками. Уве снова бегал по залу с кружками, а за стойкой стоял сам пивовар Штольц.
– Но как он мог уволить меня?! За что?
Весь бар внимал Стефану.
– Мы так хорошо понимали друг друга!..
Пивная снова зашлась хохотом.
– Видели мы, как вы понимали! Сколько пари ты разрушил, Стефан, когда догадался, кому на самом деле надо везти цветы!
– Это не я, – Стефан вытер лоб салфеткой, – Это ангел написал записку.
Стекла зазвенели от хохота. Кто-то подавился пивом, не вовремя отхлебнув. Пилот Бауман, которого даже слегка оживленным никогда не видели, утирал слезы от смеха.
– Ты заставил ангела написать записку! – пивовар Штольц покачал головой, – Да ты талант, Стефан. Тебе цены нет.
– Да уж, чего нет, того нет, – понурился Стефан.
– Ангел прав, – сказал Рейнхард, – У него теперь молодая жена. Неужели ты не сделал бы того же?
– Но я-то тут причем? Мало ли у кого жена. Никто же не увольняет из-за этого человека. Это не по закону.
Бар затих. Стефан понял, что что-то не то сказал.
– Я не то хотел сказать, – пробормотал он.
– Ты не то хотел сказать, Стефан Фальк, – с нажимом повторил пивовар Штольц.
Стефан вздохнул и, кажется, немного протрезвел. К нему тут же были пододвинуты несколько кружек пива и он с облегчением уткнулся в одну, снимая неловкость.
– А что я теперь буду делать…? – беспомощно спросил он.
Бар снова грянул хохотом. Стефан озирался, не понимая, чем вызвана такая реакция.
– Что смешного я сказал? Я остался на улице без заработка, а надо мной потешаются, словно на ярмарке! И всей моей вины только то, что ангел решил жениться, и я теперь недостаточно хорош.
– Уве, отнеси ему это, – пивовар Штольц поставил на стойку рюмку крепкой анисовой настойки.
– Он же пьет пиво, – резонно возразил Уве.
– Именно, – кивнул Штольц, – Утром у него будет такое похмелье, что ему будет не до того, чтобы убиваться.
Уве понемногу начал постигать мудрость своего отца. Он отнес рюмку и поставил ее перед Стефаном. Фальк опрокинул ее и поморщился.
– Эй, парни! – крикнул Штольц и пивная затихла, – Кто в молодости развозил молоко у ангела?
Стефан Фальк ошеломленно огляделся кругом – он сидел в лесу поднятых рук. Половина дееспособных мужчин города сидела, ухмыляясь и задрав руки. Все начинали свою трудовую карьеру в молочне ангела.
– Был ли кто-то уволен иначе, чем Стефан?
– Мм… Я был, – неожиданно произнес Эрвин Краузе.
– Ты?! – все повернулись к нему, никто явно не знал таких деталей биографии адвоката.
– Да, я был уволен без выходного пособия. У меня молоко в руках кисло, – признался Краузе.
Все снова засмеялись с облегчением.
– Я даже не знал, что ты служил у ангела, – прошептал аптекарь Мюллер.
– Это только неделю продлилось, – так же шепотом ответил Краузе.
Пилот Бауман озвучил общую мысль:
– А кто теперь будет развозить молоко, уже известно?
– Можно предположить, что один из кузенов Эльке или ее младший брат.
– А разве Лукас Нойманн уже получил водительские права?
– Аккурат в день своего рождения, – кивнул инструктор Келлер, – На редкость смышленый парнишка, такой же вертлявый, как Эльке.
– Эй, осторожнее, герр Келлер, вы говорите о фрау ангел.
– Прошу прощения, но на мой взгляд, это характеризует его с наилучшей стороны. Бесподобно водит, я уже на втором занятии с ним спал.
Пивная недобро затихла. Келлер поставил кружку на стол, обернулся и вдруг неприлично захохотал.
– С ума сошли! Я мог поспать, пока он занимался на площадке, и не бояться, что он разобьет машину!
– Сошли не сошли, а ты следи за языком, Келлер, – буркнул герр Ланге.
– Будто ты меня не знаешь, – ухмыльнулся инструктор.
Вздох облегчения пронесся по бару, в самом деле, кто же не знает инструктора Келлера, которому никогда не позволяют заниматься с девушками во избежание неловкостей; который все еще не женат, потому что ни одной честной девушке гуляка не нужен, а нечестная девушка не нужна ему самому; который не пропустил в жизни ни одной юбки даже там, где девушки ходят в брюках.
– Так он заранее все продумал, этот Лукас? – спросил Ланге.
– Судя по всему да, у него было время подготовиться, пока длилась помолвка, – сказал адвокат Краузе.
– И он уже умел водить, когда пришел учиться?
– Не знаю, кто натаскивал мальчишку Нойманна до меня, но уже на втором занятии я мог выйти из машины и читать газету, пока он выполнял повороты на площадке! Кто-нибудь знает?
– Я его учил, – неожиданно сказал Готфрид.
Все посмотрели на Готфрида. Никто не ожидал, что он стал бы этим заниматься.
– Погоди, а он тебе что? – спросил Ланге, – Откуда у младшего Нойманна деньги?
– Не было у него никаких денег, – ответил Готфрид, – Он носил цветы.
Пивная затихла. Раскручивалась интрига такой величины, что безмолвие установилось, как в церкви.
– Какие цветы? – вкрадчиво спросил Рейнхард.
– Я попросил его приносить от тебя цветы Марике.
– От меня?! Да я в жизни не послал Марике ни одного цветка!
Готфрид хмыкнул в свой бокал.
– Да, и я сделал это за тебя.
Кружка Рейнхарда с грохотом опустилась на стол, пиво выплеснулось.
– Кто тебя просил?! – прошипел он, как рассерженный кот, вскочил и пулей вылетел из пивной.
Готфрид вздохнул и покачал головой, развел руками, иронично усмехаясь, обвел взглядом бар, как будто прося прощения у окружающих. Допил пиво, встал, поигрывая ключами от машины в руке, и пошел к выходу.
Гроза пронеслась мимо. Все с облегчением выдохнули и снова вернулись к разговорам.
– А кто вел расходные книги в молочне? – спросил бакалейщик Кляйн.
– Я и вел, – ответил Стефан, – И уверяю, я их вел очень тщательно.
– Какие статьи в книгах ангела, Стефан?
– Сколько молока израсходовано на сыр и масло, – с готовностью отвечал Стефан, – Какие суммы выручены, что приобретено. Расходы на автомобиль, бензин, счета за электричество. Закупки. Налоги. Выплаты по закладным.
– А закупки ангел делал сам?
– Нет, – Стефан показал головой, – Закупками тоже занимался я. До последнего пфеннинга.
– Завтра я приду в молочню и посмотрю на расходные книги, – Кляйн поставил кружку на стол, – И если они меня устроят, я предложу тебе место помощника.
Стефан ахнул. Такого поворота он не ожидал. Он сидел молча так долго, что все занялись своими разговорами и перестали обращать на него внимание. Когда публика начала расходиться, Уве вернулся за стойку, а Штольц с бутылкой анисовки подсел за столик к аптекарю и адвокату, Стефан Фальк встал со своего места и расплатился с Уве новенькими купюрами из перехваченной резинкой пачки, которую утром ангел оставил ему на столе в кухне.
– То есть получается, что все знали, что так будет, кроме меня? – спросил Стефан.
– Почаще держи глаза открытыми, Стефан Фальк, – пивовар Штольц налили еще одну рюмку настойки и подвинул к нему, – За счет заведения.
Карьерный рост
Ринальдо Эспозито, персональный инквизитор барона Субботы, позвонил в обшарпанную дверь своего подопечного в Магдебурге и прислонился к косяку. В руках у него была коробка от туфель, в которой что-то билось, и пачка бумаг, перевязанная веревкой крест-накрест. Когда дверь открылась, он уже почти что задремал, что, конечно, было крайне неразумно перед дверью барона.
Фальчион больно ударил Самди по ногам, когда каноник обернулся закрыть за собой дверь и свалил свою поклажу прямо на пол.
– Что это?
– Доносы. Поцелуй меня.
– А почему так много? Или это все на меня?
– Нет, не все. Хочешь, я тебе их почитаю?
– А в коробке что?
– Смерть, – зевнул Эспозито и Самди шарахнулся к стене, – Да не твоя, твою тебе принесет Легба.
– Никогда не открою ему больше дверь, – пробормотал Самди.
– Кстати, как открываются твои двери? – спросил Эспозито, проходя в кухню.
– Руками.
– А если я приду, когда тебя не будет дома?
– Для тебя я всегда дома, – усмехнулся Самди, – А когда меня нет дома, эта дверь открыта. Она закрывается только изнутри.