- Смотри, - Саша показала Матвею на конек крыши, - видишь, маленькая пика, - Матвей кивнул, а я не сразу поняла, что она имеет в виду, но рассмотрела деревянный брусок, формой похожий на наконечник пики. - Это знак, что семья отправила на войну воина. Где-то одна, где-то две пики.
- - На какую? - спросил Матвей, разглядывая крыши, - с фашистами?
- Нет, это раньше, при царе, - Саша рассмеялась, но была довольна, что отвлекла мальчишку.
Вскоре мы вошли в небольшой сквер, засаженный кустами сирени, роз и пионами. Дорожки в сквере были выложены камнем, в тени стояло несколько садовых скамеек, а посреди раскинулась клумба с анютиными глазками. За ней - обычный дом, но над дверью - табличка: "Сельская библиотека".
Нас встретила хмурая женщина в джинсовом платье. Она несла куда-то стопку книг, окинула нас недовольным взглядом и спросила:
- Что вам? Из программы?
- Нет. Мы хотели бы старые газеты посмотреть, - ответила Саша.
- А вы записаны?
- Нет, - Саша растерялась.
Библиотекарь неожиданно смягчилась:
- Ну и как вы, незаписанные в библиотеку, хотите что-то посмотреть?
- А здесь нельзя? - вмешалась я.
- Все равно, надо записаться.
- Запишите нас, - попросила Саша.
- Паспорт нужен. Есть у вас паспорт родителей?
Я поняла, что наш поход бессмысленный. Хотя уже одно то, что мы уехали от Погорелицы на целый день, меня радовало. Библиотекарь спросила:
- Вам, наверное, нужна определенная информация? - Мы с Сашей кивнули. - Спрашивайте, если что есть, покажу, но надо будет потом подойти с паспортом или мамы, или папы.
Саша посмотрела на меня, и я спросила:
- Что-то о Погорелице у вас есть?
- Какой Погорелице? - в вопросе было столько удивления, что я поняла - не знает.
- В прошлом веке здесь был пожар, сгорела усадьба на том конце села, - продолжила я. - Вот мы и подумали, может в газетах что есть?
- Вы знаете год, когда был пожар? - Я отрицательно качнула головой. - Так вы что, за весь прошлый век собираетесь газеты проверять? - Она уже не хмурилась. - Вы лучше старожилов поспрашивайте. Они легенды местные берегут. Или в церковь сходите. Там у священника мать еще жива и в памяти, ей уже за девяносто. Ее спросите, она любит поговорить.
Мы шли назад, не разговаривая, даже Матвей притих. Белоснежная, на фоне голубого неба будто кружевная, церковь стояла на холме почти напротив больницы. Вокруг нее был разбит небольшой сквер, засаженный ромашками, пионами и розами. Церковь окружал невысокий кованый забор, но ворота были открыты. К дверям вела каменная лестница, выложенная полукругом. Мы поднялись по ступенькам, и ткнулись в закрытые двери.
- Эй, мелюзга, - вдруг донеслось снизу, - кого шукаете?
Возле лестницы стояла старуха, одетая как монахиня в черное длинное платье и с черным платком на голове. Она опиралась о клюку. Матвей с перепугу даже спрятался за Сашу. Я быстро сбежала вниз.
- Здравствуйте! Мы ищем маму священника.
- Ну, я его мама, - сказала старуха, хмурясь, - чего надо?
- Нам кое-что из истории деревни узнать бы, - Саша побежала вниз, таща за собой упирающегося брата.
- О! - старуха казалась довольной. - Ну, пойдемте, может, что и расскажу, коли знаю.
Тяжело опираясь о клюку, она направилась к скамье под липой возле церковной ограды.
- Садитесь, спрашивайте! Меня Власовной кличут. Матреной Власовной.
Мы сели рядом. От старухи пахло ладаном и свечами, и совсем неуловимо - сдобой.
- Бабушка Мартрена Власовна, вы что-то знаете о Погорелице? - спросила я.
Старуха чуть не подскочила: она выпрямилась и побледнела, морщины на лице сразу стали глубже, рельефней.
- Что это за антирес такой? И думать о ней не смейте! И не спрашивайте никого! - Она, казалось, излучала гнев. - Идить отсюда! Идить!
Мне показалось, что еще мгновенье, и она кинется на нас и побьет своей клюкой. Мы подскочили и бросились бежать. Бежали до самого пляжа. Злоба, с какой прогнала нас старуха, напугала меня даже больше самой Погорелицы. Мы расстелили подстилку на песке. Саша отправилась купаться с Матвеем - как он хорошо ни плавает, но маленький еще совсем один в судоходную реку заходить, да и моторки здесь носятся одна за одной. Я легла, подставив спину теплому солнцу, и задумалась. Тут меня накрыла тень. Я подскочила и встретилась взглядом с улыбающимся Тимофеичем.
- Шустры вы бегать, от самой церкви за вами бег, да рази ж догонишь!
У старика в руке были котомка и две удочки. Он достал из котомки скамеечку, сел и спросил:
- А что вас старая Матрена погнала?
- Здравствуйте, Тимофеич! - воскликнула я обрадовано - А вы куда?
- Да сюда ж, на бережок. Рыбки половить. Котейка у меня дома голодный, надо бы ему пару рыбешек на ужин принесть. Рассказывай, что там у вас с поповской матерью стряслось?
Тут как раз и Саша с Матвеем подошли, мы рассказали Тимофеичу, что хотим побольше узнать о Погорелице, на что он ответил:
- Ну, о Погорелице не там спрошали, не там... Считается, что это Дина, Матренина мать, ее и подпалила... Ладно, расскажу, что знаю. Только отойдем в сторонку. Вон там, - Тимофеич показал рукой вправо, - деревца на самой кромке реки, там и сядем в тенек, я удить буду, Матвейка мне поможет. Поможешь же, малец? - У мальчишки глаза загорелись, он торопливо кивнул. - Вижу, любишь порыбалить. - Старик поднялся, подхватил скамеечку и пошел к деревьям. - А я вам все и поведаю.
Мы свернули подстилку и отправились следом. Под деревьями Тимофеич обстоятельно выбрал место, приговаривая:
- Дабы и солнце темечко не напекло, и дабы ноги не застудить.
Он поставил скамейку, уселся, достал удочки, размотал. Все это он проделывал с какой-то особой деловитостью, будто это и есть дело всей его жизни. Мы же с Сашей томились ожиданием, но не торопили его. Я боялась спугнуть его желание рассказать нам о Погорелице. Я поняла, что легенда для старожилов значит очень много. Наконец, Тимофеич со дна сумки извлек банку с червями. Он протянул одну удочку Матвею, вторую установил перед собой. Оглянулся на нас и сказал:
- Вы ближе садитесь, рыбалка громких разговоров не любит.
Поплевал на руки и начал нанизывать на крючок приманку. Мимо, вздыбив белые буруны, пронеслась моторка, далеко вверху по течению раздался гудок, нахальная чайка попыталась утащить мои вьетнамки. Я кышнула ее, подтянула обувь к себе, но чайка не улетала. Наклонив голову, отпрыгнула на метр и снова стала подбираться ближе.
Глава 9
Рассказ Тимофеича
- Слушайте, значица. Мать сказывала про тот пожар. Жили они недалеча от Погорелицы. Дома три-четыре ближе сюда от ейной усадьбы. Наши богато жили. И сад, и огород. Дед рыбачил, бабка все по дому хлопотала. Додельная была! До самой смерти с домом справлялась. - Старик мечтательно закатил глаза. - Все у ей в руках спорилось. Бывало, опару поставит, и в огород. Или шить что. Все шила. И рубахи, и платья, полушубки. А как пела, мать сказывала, да и сам помню! - Дед снова закатил глаза, явно не собираясь переходить к интересующей нас теме.
Но мы не торопили, боялись, что передумает, и снова ничего не узнаем. Старик скосил глаза в нашу сторону, усмехнулся.
- Ох, девоньки, девоньки! Рази ж так мы жили, как нынче? Но вас не то волнует, ох не то! - Старик вздохнул, подсек рыбешку и снял с крючка. - Хороша рыбка, хороша! Котейка спасибо скажет, - похвалил, снова покосился на нас.
Мы же наблюдали молча. Ждали.
- Ну так вот. Они жили недалече, мать мала была, годков пяти, не боле. А Динка, поподья, вона при церкви и жила. С мужем попом. Дочь у ей была, годков семи, эта самая Матрена, и сын, тоже, поди, лет пяти. Бабка моя с ей приятельствовала, с Динкой то есть. А Погорелицу как звали, я и не знаю. Не сказывали мне. Она была из знатных. С деревенскими не якшалась. В церкву ходила, Богу молилась, и только. Так что сказываю, что мне мать с бабкой поведали.
Ейная прислуга, Погорелицына, значит, на базаре разболтала, будто овдовела та рано, а мужа любила до беспамятства. Вот и не смогла жить, где он сгинул. Продала свое хозяйство, да и съехала на юг. А ще, болтали будто от закону сбегла. Ну, кто ж знает-то? Все может быть, все. Купила она эту усадьбу и зажила там с сыном и слугами. Их она с собой привезла, местных брать брезгала.
Странная она была баба. Мать сказывала, всегда причесанная, платье кожный день новое надевает. Косы - волосинка к волосинке, прядка не выпадет. И сын, он постарше мамки был, годков восьми, наверное, как Матвейка ныне, тоже чистенький всегда, умытый. Одежа без заплат. Не то что деревенская голытьба. Она его учила сама. И на пианинах он играл, и песни пел, и рисовал. Но не это странно в ей было. Другое.
Старик задумался, даже на поплавок смотреть забыл, а тот запрыгал. Кинулся Тимофеич подсечь, выдернул удочку, блеснула в воздухе рыбина, да сорвалась с крючка.
- Эк, тебя! - воскликнул старик. - Какую щучку упустил! Ладно, слушайте дале. Так вот что странное самое было. Привезла она с собою ручных волков.
При этих словах меня словно окатило холодом. Я покрылась гусиной кожей. Посмотрев на Сашу, я увидела в ее глазах тот же ужас, что разливался во мне. Матвей был так увлечен рыбалкой, что не слушал. Старик тоже ничего не заметил и продолжал:
- Два матерых волка жили у ей в саду в железной клетке. Рано утром и поздно вечером она выходила с ними в поля. Благо, усадьба была в селе последней. В полях она отпускала волков бегать на свободе. Говорят, волки пару раз на кого-то нападали, но никого не покалечили. Слушались они ее оченно. Слушались.
Так вот, Динка была на сносях третьим дитем, когда несчастье это случилось. Старшая-то ейная, ось та и есть, поповская мать нонча. А второй Динкин мальчонка пропал. Как пропал, не знамо, бабка моя думала, что каку каверзу учинить хотел, побег куда с другими мальцами, те к вечеру вернулись, а он - нет. Наутро все село, почитай, собралось под усадьбой Погорелицы. Сказывали: Динка разъярилась, что медведица, дитев закрывающая, пузо до подбородка, орет: "Петуха красного подпущу! Ты мальчонку мово сгубила!" А барынька стоит на крыльце, прямая, что весло струганное, не дрогнет. Слова не сказала. Волки в вольере по кругу носятся, воют, рычат, железки грызут. А она постояла скока-то, посмотрела на толпу и ушла в дом.
А в скорости усадьба ейная и полыхнула. Да так сверкало, так горело! Участковый, сказывали, из уезда был в другой день, следствие делал. Спрошал всех ходил. Да в ту ночь непогода была, гроза, ливень. Та гроза над деревней целую ночь глумилась. Мать сказывала, страшно было. Так и порешили, что молния попала в дом. Когда пожарище разбирали, тел хозяйки и сына не нашли. Слуги в домике рядом жили. Они народ тушить пожар созвали, да поздно было.
И мальчонку Динкиного так и не нашли. Тут тож разно думали. Кто говорил, цыгане украли, кто - сом на дно утащил. Всяко болтали. А волков тогда вывезли в поле, замок с вольера сбили и уехали. Через два дня пустую клетку обратно приволокли. Рядом с пепелищем бросили.
А через месяц Погорелица впервые появилась. Мать видела. Вся в черном. Все к Динкиному дому ходила, в окна заглядывала. На пепелище приходила, все вокруг шныряла. Динка как раз третьим дитем разрешилась от бремени. Сына принесла, тот в семинариях потом учился, да помер рано. Вот Матренин муж и стал тада нашим попом, а нонча сын ейный наш поп. А Динка пропала, дитю младшему и года не было. Пошла в соседнюю деревню. Туда часто ходили на привоз. Пошла и не вернулась. И следов не оставила.