Подбросив коробочку с диафильмом на ладони, Никитин пошёл в дом, закрыл окно на первом этаже, заглянул к детям. В доме тишина, темнота, проплыли световые пятна по гостиной от фар проезжающей машины. По-прежнему шелестел дождь и, кажется, пошёл сильнее. Даша что-то сказала во сне, засмеялась. Никитин уже засыпал, когда наверху что-то грохнуло.
"Окна открыты, полетит что-нибудь - передавит всех".
Подскочив, он рванул наверх. Едва не сверзился с лестницы. Распахнул дверь и замер. Света не было. Куда идти, вдруг под ногами кто-то есть. Виден был прямоугольник окна. Створки распахнуты.
- Забыл закрыть, - тихо чертыхнулся Никитин и стал шарить выключатель на стене.
Нашёл, включил свет.
- Не понял.
Посреди комнаты валялось мамино кресло.
Улицы, дома, шапито: всё было как после бомбёжки. В окно хлестал дождь, на полу образовалась лужа. По луже брёл Николай с двумя собаками под мышками, за ним вереница людей с котомками, собаками и кошками, попугаями. Брёл по воде по пояс Меркульев, ведя за повод слона, на слоне ехали дети, шёл хмурый Коржаков. И все молчали. "Будто похороны какие-то, ничего не понимаю", - подумал Никитин и бросился закрывать окно.
- Нет, нет! - вскричал архитектор Кондратьев, он стоял на карнизе, под дождём, держа двумя руками над головой портфель. - За нами сейчас прибудет корабль!
- Что за... какой корабль?! - мотнул головой Никитин.
Зло взяло. "Ну какой корабль в два часа ночи?! Идиот".
А люди выбирались из воды, поднимались на кресло и скапливались там. Их прибывало всё больше.
- Зачем? Дома затопило. Я сейчас!
Никитин сорвал мокрую от дождя штору, стал по улицам собирать воду, но люди шли и шли.
- Да куда же вы, сейчас всё будет сухо, - бормотал он, собирая воду, отжимая её в окно, но вереница людей шла и шла, огибала его ноги, обходила.
- Послушайте, Алексей Степанович, послушайте! Бросьте! - кричал Кондратьев. - Не останется времени попрощаться.
- Попрощаться? - медленно выпрямился Никитин, он шагнул к окну с тряпкой в руках, остановился.
Дождь хлестал как из ведра, заливал стол, архитектор едва удерживался на карнизе. Люди перебирались на стол. Как мураши, сгорбившись, укрываясь, пряча грустные лица. Теперь они принялись скапливаться на столе.
- Я вам говорил, Алексей Степанович, что слышу пение, вы один мне поверили. А вчера этот голос вдруг запел так радостно, что услышали все. Но вы его всё равно не услышите, он говорит намного тише нас. Он пел очень долго, а потом заговорил. Говорил и говорил, а слов его, языка не знал никто, но странным образом мы его понимали. Как это возможно? Я долго думал и придумал, что собака ведь тоже не знает языка хозяина, но они друг друга понимают.
- Да она ведь жесты его понимает, - машинально сказал Никитин, - мимику, отдельные слова запоминает, а-а, не слушайте меня, говорите, Кондратьев! Что он сказал? Кто он этот певец?
- Он сказал, - размахивая руками, рассказывал архитектор, крича изо всех сил, перекрикивая шум дождя, - что он с другой планеты, прилетел на звездолёте, что его корабль разбился. Что уже не было надежды вернуться. Но вчера он получил сигнал со своего корабля. Корабль его сумел восстановиться, он так сказал. Корабль у него живой робот, как-то так, сам себя ремонтирует! И теперь он может улететь. Но он не может улететь, оставив нас. Мы тогда умрём. Вот! Вот почему мы ожили, из-за него, я не знаю, как он это делает, но обязательно расспрошу! Но он сказал своему кораблю и экипажу, что остаётся. Тот, кто поёт, когда об этом сказал, заплакал. Или сделал что-то очень похожее на это. Не знаю! Мне захотелось плакать с ним. Я никогда не покидал родные места, но вдруг почувствовал, как это тяжело, навсегда отказаться увидеть их. Понимаете, из-за нас.
Кондратьев замолчал.
Никитин тоже молчал. Не хотелось ничего говорить. Накатила то ли злость, то ли обида какая-то глупая, детская. "Ожили, значит, из-за ночного певца... Если бы не мама, то некому было бы оживать... Да не в этом дело, не в этом". Дождь стих, стало холодно. Пластилиновый народ почти весь собрался на столе. Кто сидел, кто стоял.
- Почему же тогда вы все собрались здесь, если он остаётся? - спросил Никитин.
- Он сказал, что ему долго не протянуть. Чужой мир убивает его, а умрёт он, тогда умрём и мы.
- Понятно. И вы решили лететь с ним, чтобы не умирал никто.
Архитектор устало махнул рукой в знак согласия.
Никитин молчал. Он не знал, что сказать. Все эти люди, все лица были обращены к нему, смотрели на него с надеждой. Будто он мог сейчас что-то решить, что-то сделать, и тогда они останутся, и никто не умрёт.
Но что он мог?
Ему надо было для начала хотя бы поверить в этого инопланетянина. Может, нет никакого ночного певца.
"Взять и сказать, что надо остаться, нет никакой опасности, и всё будет по-прежнему. Опять будем решать мировые проблемы, ругаться, смеяться... опять я буду жаловаться Воронову, что они меня все достали. А если сейчас скажу, а певец есть и он улетит, и люди эти все умрут?"
- Но как вы будете там? - тихо сказал Никитин, оглядывая их всех.
Он спросил, но уже с последним словом знал ответ, что всё будет хорошо. А как иначе? Раз они собрались, значит, верят, что всё будет хорошо.
Невольно вскинул глаза на небо. Звездолёт... Неужели и правда он появится.
Никитин требовательно спросил в никуда:
- Их много. Войдут ли они все? Как они будут... там?
"Может, планета такая, что там всё нормально будет, чего ты, идиот, привязался?"
Тишина. Ну, конечно, он ведь не может слышать, или просто ему никто и не собирался отвечать, или нет никого, кто мог бы ответить.
Он не знал, что сказать. Что тут скажешь? Улетали сотни две пластилиновых человечков, два слона, три жирафа, десяток собак и кошек, один попугай. И что? С вещами, навсегда. И пусть! Нет человечков, нет проблем, не надо думать о непривычном и странном и нет необходимости чувствовать себя полным идиотом, жизнь войдёт в своё русло, привыкнешь... Улетали... Улетали тепло маминых рук, тепло слов доктора Айболита, какое-то страшное и настоящее горе Николая, непонятые ещё им Ассоль и Меркульев, недослушанный говорун Кондратьев, бедолага Коржаков... они забирают и Коржакова с собой, "а я так и не поговорил с ним, с Колей, с Кондратьевым, кино это... всё, всё отложил на потом". Улетали, оставляя свои дома, взяв только необходимое. Потому что тогда не умрёт этот ночной певец, потому что где-то там будет возможность их народу жить долго. Да это ещё неизвестно, вообще ничего неизвестно! Но они ведь умеют мечтать. Как назло, они умеют мечтать и верить в лучшее. Они улетят, не передумают. Задержать, оставить их... Да, а потом они застынут. Будут стоять, молчать и улыбаться. Зато будут всегда с ним. С другой стороны, мама их сделала такими... но как решила бы мама сейчас? Она отпустила бы их?
Горло перехватило, Никитин шумно выдохнул и сказал:
- Ну раз решили, то... будьте счастливы. Все-все. Спасибо, что вы были... у меня в жизни. Простите, если... что не так.
Никитин замолчал опять. Оказалось очень трудно найти слова. Ну кто в самом деле говорил что-то пластилиновым людям, прощаясь при этом навсегда, провожая их... в космос?! Все эти "будьте счастливы" и "простите" звучали буднично, а их ждали звёзды, чёрные дыры, многие годы пути... или как перемещается этот их корабль... Никитин путался во всех этих непривычных мыслях, а люди потянулись на подоконник. Он шли и шли, подходили, протягивали руки, Никитин ошарашено пожимал их. Доктор подошёл и протянул книгу.
- Вы всё-таки написали её, - удивился Никитин.
- Я так торопился, - развёл руками доктор, - не знаю, как получилось у меня. Хотелось сказать буквально несколько слов о каждом из нас. А вы как раз долго не приходили, и я переживал, что мы чем-то вас обидели. Будьте счастливы и здоровы, детям, семье вашей всего доброго.
- Что вы... ни на что я не обижался! - замахал руками Никитин, в руках была мокрая штора, он её бросил наконец. Он вздохнул. - Никогда не переживал ничего подобного, простите, чувствую себя дураком полным. Спасибо, я буду читать... и ждать от вас вестей. Хоть, наверное, и зря.
- Я всем буду рассказывать про вас, - сказал доктор.
- Книгу пишите, - серьёзно сказал Никитин.
- Точно! - доктор поднял кверху палец, махнул на прощание и пошёл.
Последним уходил Николай, с ним была девушка и две собаки. Коля девушку представил как Ассоль. Никитин растерянно рассмеялся, посетила дурацкая мысль - и всё-таки эта неугомонная Ассоль улетает на корабле, и на каком корабле, на звёздном.
Никитин понял, что замёрз. Сыро шлёпали дождевые капли в саду, срывающиеся с кустов и деревьев. Осень. Он любил этот запах промокших деревьев, опавших листьев, озябшего леса. Последние тёплые дни. Черноту ночи прорезал сноп света. Никитин поднял глаза. Но свет бил снизу.
Люди стояли на подоконнике. Что-то происходило, но Никитин не понимал что.
Вытянул шею, выглядывая из-за людей, и пожал плечами. Что там творится, чёрт возьми?!
9. Не нойте, Лялин!
Люди спускались кто как мог: перешагивали карниз и просто шли по стене, кто-то сорвался и полетел молча, не пикнув. Женщины и дети садились в люльку на привязанном канате, испуганно плакали и ехали, слон стоял, обвязанный верёвками, и, похоже, ждал своей очереди. Кондратьев руководил всем этим, помогал усаживаться, вязал узлы, тащил сундуки.
- Что? - крикнул ему сквозь гвалт Никитин. - Звездолёт не может вас забрать отсюда?
- Нет, что вы! - крикнул архитектор, махнув рукой куда-то вдаль. - Мы должны ждать звездолёт в условленном месте, не может же он сесть прямо на дом!
"Ничего не понимаю".
Никитин перестал смотреть в небо и уставился вниз. Горел свет у входа. "Нашли выключатель", - растерянно отметил Никитин, разглядывая странного вида сборище на дорожке перед домом.
- Вы что? Пешком собрались идти?! Вас передавят как котят! - крикнул во всё горло Никитин, возмущённо ткнул кулаком в воздух. - Если уж вы так хотите, я могу увезти вас на машине.
Все повернулись к нему.
"Ну как дети, в самом деле, собраться и пойти! Куда, зачем, не зная ничего. Встали и пошли!"
Никитин сгрёб в охапку тех, кто ещё оставался на подоконнике, побежал вниз. Человечки в руках переговаривались.
- Я забыл взять нож, - говорил один в белой панаме.
- Ничего, там что-нибудь найдём! - бодро отвечал другой. - Сук какой-нибудь!
- Что?! Что вы найдёте, безумцы, вы хоть знаете, куда мы идём?! Этот болтун Кондратьев сам знает, куда мы идём? Кто-нибудь мне ответит? - высоким голосом возмущался третий. - Там могут быть... собаки! Машины... не знаю что... там всё может быть. Я читал, что в лесу водятся дикие животные, о боги, куда мы все идём?!
- Мы будем защищаться, не нойте, Лялин, - отвечал ему первый.
"Защищаться они будут! Ну какой корабль?! И я стоял и слушал их".