Я чувствовал, как опухает распоротая ледяной шрапнелью щека. Как горит огнём бровь, ноет колено и пульсирует отбитый локоть. Во рту поселился медный привкус крови, и она же, схватилась коркой на щеке и воротнике.
Моя куртка была покрыта инеем с левой стороны. Там где очень близко прошла стужа, брошенная в меня ледяным големом. Но, слава богу, обошлось без обморожения. Возможно, перстень подаренный мне Малишей, защитил меня от ледяной магии.
Я шёл около часа вдоль реки, стараясь уйти подальше от блуждающих по округе тварей. Но продолжать поход в таком побитом состоянии не мог, и был вынужден остановиться.
Пробовать на самом себе извращённую жреческую магию я не хотел. А медицинского геля или переносного хирургического набора — у меня не было. Щеку следовало зашить, но в этом деле я оказался беспомощен. У меня не было ни зеркала, ни даже банальной нитки с иголкой.
Смешно, но когда дело касается убийства или разрушения я чувствую себя уверенным в себе. Воином, убийцей… но стоит столкнуться с какой-то банальностью…
Разведя костёр, я растопил снега и промыл рану, используя для омовения чистый кусок ткани из рюкзака. Стёр кровавые следы с одежды и призадумался. Иммунитет у меня — десятка, прогноз ИскИна благоприятный, но судя по картинке из биологического атласа, который располагался в интерфейсе, шрам будет здоровенный. И то только в том случае если инфекция какая-нибудь не попадет, и я не откину коньки от жара или иных последствий.
Болеть, шляясь в одиночку по ледяным и безлюдным местам — себе дороже. Даже если ты заключил сделку с могущественным демоном.
За неимением других решений пришлось ограничиться косой повязкой идущей через лицо. Рана была расположена таким образом, что ткань пришлось пустить поверх глаза. Но после наложения повязки я сделал аккуратный надрез ножом и раздвинул её в стороны, чтобы не мешала смотреть.
Разрезанная ледяным осколком кожа кровила, хоть и терпимо. По крайней мере, теперь я мог сказать самому себе, что сделал всё что мог.
Потратив половину часа на бытовые дела, я продолжил путь. Застёжка на лямке рюкзака лопнула во время битвы с ледяной напастью, но я это исправил, отрезав кусок прочной ткани от полотна, что тащил с собой. И затянув им края, создал грубый узел.
Дорога снова ложилась под мои стопы. Затерянная в лесах деревня приближалась с каждым шагом.
Глава 15. Дичь и охотники
Обугленный ритуальный столб всё так же стоял посреди разрушенной деревни.
Разрушенной… но не заброшенной.
Свет пробивался сквозь закрытые ставни и освещал пространство дворов разведёнными кострами. Источников огня было много, света — тоже. Пробраться незамеченным (решись я вдруг на подобную глупость) было невозможно.
Наметив конечную точку своего путешествия, я двигался тем же путем, каким не так давно мы прошли с Соней. Планировал заночевать в одной из покрытых снегом изб в безымянном посёлке, который когда-то стал логовом монстра-дубликата. И уж чего я точно не ожидал — так это встретить здесь отряд чужаков.
И теперь, сидя за поваленным деревом на вершине холма, я следил за снующими в центре посёлка фигурами.
Мои глаза видели оружие, деревянные, очень маленькие щиты, загнутые мечи-сабли и широкие тряпичные пояса, нетипичные для горцев. Головные уборы незнакомцев походили на восточные тюрбаны — тряпки во много слоёв повязанные на голове.
Искин насчитал тринадцать человек, но это не беря в расчёт тех, что наверняка ютились в домах.
Незнакомцы заняли центр посёлка, на перекрёстках горели костры, и как минимум на двух крышах я приметил лучников. Ветер дул в мою сторону, доносил вкусный запах дыма и пищи.
Пока я вёл наблюдение, на заснеженный лес и крыши домов стремительно опускалась темнота. Но она не мешала собирать информацию. Приглушённое ржание… лай собак… незнакомцы создавали впечатление хорошо организованного отряда. Ощупывая взглядом дворы, я нашёл широкие сани с находящейся там же упряжью.
Некоторые люди в посёлке напоминали горцев, выделялись крупными фигурами и мехами в одежде. Но расстояние было слишком велико чтобы я мог убедиться наверняка.
Ветер набирал обороты, а с наступлением ночи, с неба посыпалась снежная крупа. Я не мог развести костер, не выдав себя при этом, и решил уйти.
Лишние схватки мне были не к чему, а в благие намеренья незнакомых людей я не верил.
Надеясь, что снегопад за ночь скроет мои следы, я двинулся в обход посёлка. Но кое-чего не учёл — ветер сменился, а нюх у собак оказался что надо.
Сначала я не придал лаю значения. Псы и раньше лаяли, но я шаг за шагом разрывал расстояние, а лай приближался. Оглянувшись, я увидел огни факелов среди деревьев и припустил вперёд.
Следовало найти место для схватки.
Вместе с лаем доносились гортанные голоса, незнакомцы натолкнулись на мои следы и не жалея сил быстро нагоняли. Я же к этому моменту порядком утомился, ноги были загружены и требовали отдыха.
В какой-то миг я понял, что бежать нет смысла. Их много, в темноте они не видят, не зря же прихватили факелы. Ночь это моё время, просто они об этом ещё не знают.
Раньше я бы непременно постарался выяснить, что им нужно. Не атаковал бы сразу, опасаясь допустить ошибку и погубить людей. Но то раньше, а сейчас мне было на них плевать, они пошли за мной и поэтому умрут.
Сняв с себя рюкзак, я бросил его в снег у корней массивного дерева и рубанул по коре клинком, оставляя приметный след. Лишний вес в ближайшее время мне не понадобится. Туда же, отправились снегоступы.
Прижавшись спиной к древесному стволу, я упёр меч в землю, опустил обе руки на навершие и, прикрыв глаза, стал ждать.
Шаткие ступени прогнившего и промороженного крыльца даже не пискнули под легконогим Хасаки. Стук раздался неожиданно и заставил сидящего за столом южанина нахмуриться. Вздрогнула рабыня в тени. Тихонько, чтобы не вызвать недовольства забилась поглубже в угол.
Кроме них двоих в избе был только телохранитель, один из бездушных. Он не повёл даже бровью, сидел напротив печи загипнотизированный горящим за решёткой пламенем. Пламя искрило, отражалось на его лице бликами и высвечивая рунную татуировку на щеке.
— Кто?!
Вопрос был задан для порядка. Чужаков за дверью нет, иначе бы бездушный не сидел сиднем. Человек за столом с хрустом выломал из сустава ногу запечённой лесной птицы, и принялся её объедать, не обращая внимания на стекающий по пальцам жир.
— Хасаки, старший брат!
Ответ более чем удовлетворил южанина, и он буркнул в ответ:
— Заходи.
Хасаки услышал.
Скрипнула тяжёлая, покрытая инеем дверь. Холод рванулся в помещение. Словно ласковый кот потёрся об ноги людей, шевельнул волосы рабыни и исчез, стоило дверям закрыться.
Псарь замер перешагнув порог, и проговорил:
— Собаки волнуются брат.
— И что с того? Они вечно волнуются.
Тот, кого псарь называл «старшим братом» носил имя Ирда. Он был сильным и жестоким человеком. Обеспечивал сопровождение одному из мастеров боли. Все люди в этом отряде служили его семье, а та в свою очередь — песчаному трону.
Хасаки ответил с осторожностью, зная нрав своего «брата»:
— Это так, но в этот раз они заволновались со сменой ветра.
Ирда сделал вид, что происходящее его мало волнует. Облизал жир с пальцев и сказал:
— Если ловчим, не сидится в тепле, пусть берут беспокойных собак и топчут снег, мне не жалко.
Псарь Хасаки поклонился и вышел вон. На улице его ждали.
Через несколько минут шестеро южан взяв с собой пару гончих псов, покинули лагерь. Ирда вышел на высокое крыльцо с чашей горячего наваристого бульона и, прихлёбывая его, следил за огнями, что удалялись от посёлка.
Гончие не волнуются просто так. Этих собак специально выводят ради охоты и загона беглых рабов. Если бы они почуяли нелюдя, то подняли бы больше шума. Когда чуют опасность, скулят и трутся об сапоги. Но в этот раз они чуяли людей, а это значит, что рядом появились чужаки.
И чужаков не много, раз гончие не посчитали их опасностью.
Прищурившись и глянув на отблески факельного света в лесу, Ирда улыбнулся. Возможно, сегодня ловчие приволокут к кострам путешественников, или крестьянина, который расскажет о новых деревнях. А может, повезет, и они притащат имперку. Местные женщины нравились Ирде, но оставленная в живых рабыня поистрепалась, давно следовало отдать её мастеру боли.
Внезапно что-то произошло. Ирда поперхнулся горячим бульоном и выронил чашу, которая упав — разбилась. Скрипнули ворота соседней избы, из темноты двора появилась низкая фигура. Колдун, один из тех, кого звали мастерами боли, шустро перешёл дорогу.
Увидев на крыльце командира южан, он спросил:
— Твои люди в деревне?
Ирда с удивлением глянул на колдуна и ответил:
— Да, но не все. Собаки вол…
— Кто-то умер рядом. Выясни, что происходит. Я жду у себя.
Колдун развернулся и быстрым шагом вернулся в свой двор. Ворота скрипнули и закрылись.
Ещё не до конца осознав, что происходит, командир южан бросил взгляд в сторону ушедшего в лес отряда ловчих. Там где раньше сквозь тьму пробивался свет шести факелов, теперь царила непроглядная тьма.
И будто подтверждая самые мрачные опасения Ирды, над деревней разнёсся тоскливый, собачий вой…
Гончие не кинулись на меня, хотя имели такую возможность. Окружили с двух сторон продолжая лаять и держась на почтительном расстоянии.
Тренированные, не дадут ударить мечом, ждут хозяев — указывая лаем на добычу. А те уже близко, от света факелов длинные тени пролегли вокруг древесного ствола, за которым я укрывался.
Глядя на псов, я улыбался. Мне всегда нравились животные. Эти к тому же были гораздо красивее уродливых мутопсов из мира-Первоисточника. Гладкая шерсть, поджарые, мускулистые тела. Вытянутые пасти щёлкают зубами, да так, что слюна разлетается в разные стороны.
— Тифлос Ламси!
Звенящим шёпотом с моих губ сорвалось заклинание. Обжигающая вспышка тьмы, уже использованная единожды против хозяина дома Мягкой лапы, накрыла местность чёрным покрывалом.
Из непроницаемой черноты послышался визг, хрип и стоны. Боевое заклятье насыщало воздух едкой чернотой буквально пару мгновений, но эффект был просто ошеломляющий. Один из псов тихонько лежал в снегу покрытый вскипевшей волдырями шкурой. Второй доживал последние мгновенья, зарывшись головой в снег, дрожал и взбрыкивал задними лапами в предсмертной агонии.
С людьми всё обстояло чуть лучше.
Их факелы потухли. Они оказались во тьме, обожженные и ошеломлённые. Лишь двое из шести не пережили вспышку. В момент срабатывания они находились ко мне ближе всех — обходили с двух сторон.
Перешагнув через один из трупов, я увидел убегающую фигуру и бросился следом.
Беглец оказался крепким малым. Спотыкался, падал, врезался в деревья, но убегать не переставал. Я знал, что за моей спиной остались его выжившие товарищи. Слышал ругань на незнакомом языке и стоны. Но интересовал меня в первую очередь именно тот, что мог сбежать.
Я догнал его на краю леса, перед дорогой ведущей в деревню. Он меня услышал, обернулся, достал из ножен кривой кинжал… и умер.
Я бросил длинный меч, словно копьё, метров с трёх — четырёх, и не промазал. Незнакомец упал на спину, захрипел поначалу, но я быстро его добил. Вертикальный удар разрубил переносицу и погрузил остриё клинка в череп, ставя точку в этом забеге.
Выследить остальных, стало делом времени.
Чтобы удар выходил смертельным, я каждый раз разжигал чёрное пламя. Второй выживший едва стоял на ногах, тихонько выл и тащился по лесу, куда глаза глядят. Этот меня даже не заметил, его одежда зияла дыра, сквозь которую было видно розовую плоть. Моё заклятье не убило его лишь чудом, но клинок быстро исправил эту ошибку.
В снег рухнули кости и пепел, а я почувствовал прилив сил. Подобная охота — была мне по нраву.
В живых остались трое, но лишь один из них смог оказать сопротивление. Стрела, выпущенная незнакомцем на звук, едва не впилась в моё лицо, разминувшись с ним на половину ладони и потревожив снег на ветвях дерева.
Я оценил его мастерство в обращении с луком и ответил всплеском сырой силы.
Оторванная нога, кровь изо рта… Удар мечом стал для него милостью. Я не был садистом и их мучения не дарили мне радости. А вот смерть — да, она раскрашивала серый мир красками и заставляла меня улыбаться.
Последнюю пару убивать было жаль. Один тащил на себе другого. Оба обожжены и едва переставляли ноги. Я уважал таких людей. Цепляются за жизнь, борются со смертью вместе, связанные одной волей на двоих. Не бросают друг друга.
Ступая за ними в темноте, я какое-то время наблюдал. Подмечал особенности одежды и внешности. Крючковатые носы, густые брови, серьги в ушах…
Они услышали мои шаги. Точнее скрип снега под подошвами сапог. Тот, что уверенней стоял на ногах обернулся и отпустил своего товарища. Тяжелораненый упал в снег и приподнялся на руке. Оба молчали.
В последний миг один из них пытался обмануть судьбу. Дождался когда я подойду ближе и, увидев меня в лунном свете, неожиданно рванул саблю из ножен, превращая это движение в свистящий удар.
Меч рыцаря защитника разрубил и саблю и самого воина.
Его друг дал слабину, когда увидел во что превращается его напарник. Пополз прочь тихонько воя. Я не винил его за слабость. Картину, когда живая плоть за секунды оборачивается пылью, обнажая кости — не всякий выдержит. Особенно если знает, что через пару мгновений такая же участь постигнет его самого.
— Кто вы? Расскажи мне, и я оставлю тебя в живых.
Сквозь жалобный вой пробились слова на незнакомом языке. Похоже, нам не суждено понять друг друга. Я рубанул его по спине, втянул в себя морозный воздух и бросил взгляд на округу.
Вокруг раскинулась тихая, молчаливая ночь. Снег прекратил сыпаться с неба, ветер успокоился, а я, в пылу охоты, этого даже не заметил.
Деревня продолжала мерцать огнями разведённых костров где-то за деревьями, но я не видел и не слышал новых гостей.
Похоже, на какое-то время, меня оставят в покое.
Глава 16. Мастер боли
— След острого оружия. Меча.
Ирда провёл пальцами по ровному шраму на стволе дерева.
— Ты наблюдателен мой друг. Но я бы не стал трогать это руками.
Колдун сидел на корточках спиной к воину и разглядывал замёрзший собачий труп. Он не мог видеть Ирду, но, тем не менее, угадал. Командир южан отдёрнул пальцы от шрама на коре, будто тот был ядовитой змеёй.
— Кто или что это было? Собаки как будто обгорели без огня, от ловчих остался один пепел, кроме тех двоих, что поднялись и пришли к лагерю.
Ирда говорил про тех воинов, что погибли от заклятья, но не от меча. Ночью они вышли к свету костров, скованные холодом, мычащие и тянущие руки к живым. Слуги Риордана — нежить.
— Собаки тоже должны были подняться.
Колдун протянул руку и аккуратно отстегнул кожаный ошейник. Что-то неслышно прошептал и выдохнул пар прямо на полоску выделанной кожи. На секунду структура ошейника изменилась, под действием пара на нём появилась вязь символов, но почти тут же всё вернулось на круги своя.
Мастер боли улыбнулся своим мыслям и склонив гладко выбритую голову набок, ответил:
— В нашей стране популярно тёмное искусство. Собаки носят на своих шеях амулеты, заговоры не позволяют наслать на них безумие или помутить разум, защищают их разум и души. Захоти их кто-то поднять, он бы это сделал. Но он не хотел.
Колдун вздохнул и откинул ремешок прочь.
— А как же младшие братья? На них тоже были амулеты! — И продолжил тише боясь вызвать недовольство. — Ты сам их делал.
Мастер боли пожал плечами и ответил:
— Мы в империи. Здешние мастера зовут себя кудесниками и самое популярное искусство среди них, оборачивать свой дар стихией. Мои амулеты могли отвести разряд или пламя, но не тьму. Невозможно защитить от всего.