Ладно уж, что толку теперь рассуждать? Придется делать то, что можешь, с тем, чем располагаешь. И не ныть.
Собрав разбросанные лекарства и повязав на бедра чистую ткань, самец покинул челнок и отправился к протекавшей неподалеку реке. С собой он прихватил копье — нужно было добыть что-нибудь для самок.
Времени оказалось уже за полдень. Умывшись прохладной водой и побродив по мелководью, Сумрак слегка взбодрился. У него даже поднялось настроение. Подумаешь, рассуждал теперь он, разница в возрасте большая… Со старухами — это он, конечно, погорячился. Прорва и Осень, конечно, дамы не первой молодости, но вполне себе еще ничего… А Солнышко… О ней он тоже судил слишком поспешно. Да, она продолжала на него набрасываться, когда даже старшие сестры уже выдохлись, ну, так это наоборот, наверное, должно было льстить. Значит, он ей понравился. С какой стороны не взглянуть, обиднее было бы, если б самки разочарованно выставили его за дверь после пары-другой соитий.
Мысли о самках и ночном произволе отозвались кратковременным спазмом в подбрюшье. Дабы отвлечься, Сумрак поспешил на охоту и прогонялся за добычей весь остаток дня. Но стоило повеять ночной свежести, как молодой воин отправился за новыми любовными приключениями. На его плече покоилась внушительная звериная туша. Самки всегда предпочитали «разводному мясу» свежепойманное, особенно их жажда крови активизировалась в брачный период, так что ежедневная поставка дичи, хотя бы в чисто символических количествах, становилась на это время святой обязанностью любого самца. Сумрак со свойственным ему прилежанием отловил здоровенное копытное, так что самки теперь при желании могли просто ужраться.
Проделав длительный путь к потухшему вулкану, самец перехватил свою тяжелую ношу и зашел под арку. Можно было переставить свой транспорт ближе, чтобы не таскаться в такую даль, но пока не особо хотелось, чтобы любовницы знали, где он скрывается днем. Летать каждый раз туда-сюда тоже был не вариант — садиться за штурвал после любовных игрищ Сумрак просто бы не рискнул. Да и полезно было пройтись — мысли как-то прочищались.
Самок он застал в купальнях за вечерним омовением. Они кратко о чем-то переговаривались, до блеска натирая свою чешую. От вида лоснящихся влажных тел Сумрак мгновенно испытал острый приступ желания, но надо было соблюдать приличия. Остановившись на берегу, он раскланялся и поприветствовал сестер, снова выдавая им отменную порцию комплиментов. Самки заметно оживились при его появлении: видимо, все-таки надеялись на продолжение, но допускали, что неподготовленный любовник может и сбежать.
Указав на принесенную охотником дичь, Прорва по-хозяйски распорядилась:
— Это унеси в дом и возвращайся.
Вот ведь командирша… Но он послушался, направившись к обветшалому зданию. Скинув тушу в прохладном холле, самец позволил себе на секунду задержаться, осматривая забытую трофейную стену и гадая, кто же мог быть его предшественником и что с ним приключилось. Может, Прорва до смерти затрахала или Осень что-то жизненно важное откусила? Подумав так и невесело усмехнувшись, Сумрак вышел во двор, поспешив вернуться к самкам. Нельзя было заставлять их ждать.
Они и правда уже пребывали в нетерпении. Оказалось, что старшие сестры были приглашены этой ночью на какой-то непонятный самочий праздник, что-то вроде церемонии посвящения младших, короче, ерунда. И Осень выполняла в этом году роль Главной Жрицы, так что ей требовалось уйти рано, чтобы все подготовить до начала действа. С милостивого разрешения Провы она в этот раз первой получила доступ к самцу и быстро покинула купальни, оставив на теле Сумрака новые укусы и царапины. Он уже догадывался, что причина одиночества самки заключается в ее неуемном желании еженощно грызть партнера, а теперь и вовсе все встало на свои места: Осень была неразрывно связана с Храмом, а большинство охотников преследовал суеверный страх перед служительницами культа. Сумрак, впрочем, был далек от всякого рода домыслов, его бы еще кусали пореже и понежнее, так он бы вообще не возражал…
Солнышко как самка среднего возраста не годилась ни в посвящающие, ни в посвящаемые, так что в празднике не участвовала, но отправилась с сестрой — помочь ей нарядиться и проводить ее. Проходя мимо получившего недолгий отдых самца, она озорно дернула его за гриву, пообещав очень скоро вернуться. Прорва, которой до церемонии оставалось чуть больше времени, между тем решила, что любовнику уже довольно прохлаждаться, и небрежно поманила его к себе.
И вот тут он совершил огромную ошибку, решив поменяться с Прорвой ролями и спариться с ней более естественным образом. Рассудив, что, если оставить все как есть, эта самка и дальше будет фактически насиловать его, Сумрак вознамерился поставить ее на место. Он быстро перешел в наступление, начав ласкать ее тело и проворно заходя ей за спину. Воспользовавшись расслабленным настроем и слегка усыпленной бдительностью самки, он ухитрился даже нагнуть ее, пристроиться сзади и прикусить за загривок, но предпринять дальнейших действий ему было не суждено…
Прорва выпрямилась, играючи стряхивая его с себя, а потом развернулась и ударила так, что он отлетел к одному из вертикально торчащих на берегу скалистых уступов.
— Лучше тебе быть послушным мальчиком, — прорычала она, резко выведенная из себя.
Угрожающе подойдя к неуверенно встающему на ноги самцу, Прорва схватила его за горло. Сумрак стоически выдержал данное издевательство. Конечно, он смог бы дать отпор, но ударить самку… Это было недопустимо, какой бы зверюгой она ни была. А как можно аккуратно, без применения силы высвободиться из столь железной хватки он попросту не представлял…
Одним непринужденным движением своего мощного корпуса, Прорва впечатала юнца в стену. Приблизив свои жвала к его лицу почти вплотную, она зарычала и медленно отпустив шею самца, приказала:
— Повернись!
Он непонимающе уставился на нее. Прорва зашипела и, схватив его за плечо, насильно развернула к себе спиной, после чего навалилась на самца, прижимая его грудью к скале. Упершись в холодную поверхность ладонями, он повернул голову и встретил ее бешеный взгляд. В этот момент ему реально стало страшно. Он понял, что сильно пожалеет, если двинется еще. Прорва обхватила его поперек туловища одной рукой, другая же скользнула вниз. Сумрак мгновенно понял, что эта извращенка снова собирается использовать вчерашний прием. Боги, за что? Зачем она это делает? Она ведь понимает, что не доставляет этим удовольствия партнеру, а лишь только причиняет боль… Если ей так не терпится, то зачем делать то, что не приблизит момент соития, а наоборот оттянет на неопределенный срок?
Но ощущение растущего напряжения внезапно прервало его отчаянные мысли. К великому стыду и немалому удивлению, Сумрак осознал, что на самом деле предвкушает это прикосновение самки. Голова совсем дурная, видать стала…
Прорва поддела его стремительно восстающий пенис большим пальцем — уже, правда, аккуратнее, чем вчера — и вывернула наружу. Самец ахнул. Его тело будто бы прошил электрический разряд. Чешуйчатые жесткие пальцы сомкнулись на нежном органе, сдавив его; одновременно другая рука самки резко нажала на низ живота. Сумрак разразился громоподобным рычанием, под его когтями закрошился песчаник, и к ногам почти сразу обильно потекло тягучее семя. Прорва сжала самца крепче и сделала несколько сильных массирующих движений, каждое из которых сопровождалось новым стоном и новым толчком золотисто-медовой жидкости. Не выдерживая такого напора, бедняга уткнулся лбом в стену и зажмурился, полностью отдаваясь воле неистовой самки. Наконец, почувствовав, что самец полностью иссяк, она отшвырнула его, как надоевшую игрушку. Сумрак обессилено сполз вниз. Прорва осталась возвышаться над ним. Как же она упивалась беспомощностью молодого любовника! Нет, похоже, ей не столько был нужен сам секс, сколько возможность распоряжаться неопытным самцом, вседозволенность в его отношении, его покорность. Создавалось впечатление, что Прорва затаила в своей душе лютую ненависть ко всему мужскому полу…
Самка, презрительно фыркнув, встряхнула влажной рукой, отвернулась и направилась к воде, грациозно войдя в купель. Сумрак остался сидеть, тяжело дыша и глядя в одну точку. Его пенис медленно ушел внутрь, уронив наземь последние капли спермы.
Солнышко, вернувшись к источникам, застала как раз самый конец экзекуции, но, похоже, сразу поняла, что произошло. Солнышко вообще казалась наиболее адекватной самкой из всех троих. Когда все закончилось, она приблизилась к самцу и села рядом. Сумрак сконфуженно отвернулся. Она видела не все, но более, чем достаточно; Прорва, разве что, только ноги о него не вытерла… Размазав его генетический материал по полу, вместо того, чтобы принять в себя, она уронила самооценку молодого самца ниже плинтуса.
От легкого прикосновения он невольно вздрогнул.
— Послушай совета: не перечь старшей сестрице, — утешительно поглаживая его по голове, проговорила младшая самка. — Все равно будет так, как хочет она.
Прорва вылезла из воды и прошествовала мимо, не удостоив провинившегося любовника даже взглядом, и ответив Солнышку на посланное вдогонку пожелание хорошо провести время аналогичным пожеланием с явным оскорбительным для самца подтекстом.
Когда она скрылась из виду, Солнышко, немедленно полезла на вжавшегося в стену Сумрака.
— Прошу тебя, дай мне минуту… — его взгляд стал почти умоляющим, но самка только заискивающе потерлась об него головой и поудобнее разместилась напротив, обхватив талию самца ногами.
— Мы пока можем просто поласкаться, — предложила она. — Отдыхай, сестры вернутся нескоро, так что остаток ночи ты только мой.
Последние слова Солнышко произнесла ему в самое ухо, зарывшись в гриву и нежно перебирая ее пальцами. И потом они правда были лишь вдвоем… Уже позабыв о пережитом унижении, Сумрак раз за разом брал ее то сзади, то стоя, то лицом к лицу. В своих безудержных порывах они оба словно бы перешли на какой-то иной уровень сознания, до бесконечности соединяясь, расходясь и опять соединяясь, теряя разум и безуспешно пытаясь насытиться друг другом. Под конец измученные, но довольные, они вместе соскользнули в теплую воду под молчаливо созерцавшими их страсть звездами…
Шли предрассветные часы. Сумрак добирался до лощины медленно, еле переставляя ноги, практически «на автопилоте». Мысли текли в голове сплошной чередой, рождая невнятные образы и перебирая отрывочные воспоминания. Самец возвращался, будто бы не с ложа любви, а с вышедшей из-под контроля вечеринки, разве что не шатаясь.
Сначала он был почти доволен… Окончание ночи, хоть и было утомительным, но больше в приятном смысле этого слова. Однако, по мере выветривания наступившей эйфории, унижение и боль, которым подвергла его Прорва, медленно, но верно начали вытеснять из сознания сладостные минуты, проведенные с Солнышком, пока в какой-то момент Сумрак вновь не почувствовал себя несправедливо наказанным подростком, безуспешно пытающимся понять, в чем его вина… Как тогда…
Отец…
Первые дни на клановом корабле…
До того момента он видел Грозу лишь издали, да слышал от матери и сестер о его благородном и миролюбивом характере. Но первая личная встреча настолько потрясла и испугала мальчишку, что тот едва не начал заикаться. Что-то эти самки явно напутали… Хотя, чего было ожидать от опытного, повидавшего многое воина, успешно доведенного до состояния шока? Еще и в разгаре Сезона… Гроза, конечно, был на взводе больше, чем когда-либо, и не по собственной вине, но Сумраку-то от этого легче не становилось.
По причине своего слишком юного возраста и специфического воспитания молодой самец был настолько наивен и прямолинеен, что невольно стал настоящим специалистом по выведению отца из состояния эмоционального равновесия. В первый же день он спровоцировал Грозу на крайние меры, когда сперва без всякой задней мысли поинтересовался, почему это на корабле так грязно. Действительно, а почему же клановый корабль, на котором в разное время обитали от тридцати до ста взрослых самцов, суровых, закаленных в боях межзвездных охотников; корабль, ведавший ежедневно десятки сражений; корабль, на который сволакивались ежегодно тонны необработанных трофеев, не отличался стерильностью?..
Гроза на первый раз стерпел. И его неразумный потомок, вместо того, чтобы заткнуться и делать, что говорят, продолжил выдвигать претензии, не подозревая, что играет с огнем. Когда ему было велено переодеться, Сумрак, с подозрением разглядывая предложенную «униформу», беспардонно осведомился:
— А чем моя одежда плоха? И оно, что, уже ношеное?
Гроза только скрежетнул зубами.
— Мне еще еще три года до обучения, для чего ты забрал меня, отец?
Вот это стало последней каплей. Гроза взревел. Гроза вспыхнул. Сумрак доигрался…
То, что последовало дальше, он помнил так, будто это случилось вчера. Его, еще ни разу в жизни ничьим пальцем не тронутого, отец бросил на колени и безжалостно выпорол до кровавых рубцов. Ни юный возраст, ни скромные габариты подростка не остановили его руку; вожак наказал его с той же строгостью, которую иногда был вынужден применять к особо проштрафившимся охотникам клана. К взрослым, черт возьми, привычным к боли мужикам, огромным, почти как он сам!
Сумрак охрип от крика, и ноги отказывались держать его. Слезы застилали глаза, он ничего уже не видел вокруг и ничего не понимал. А озверевший Гроза схватил сына за гриву, подняв одним рывком, протащил по коридору и втолкнул в пустой отсек, где молодому самцу предстояло провести все ближайшие, отнюдь несладкие свои годы…
Забившись в дальний угол, Сумрак провыл всю ночь от ужаса, обиды и боли. К утру вся спина воспалилась, началась лихорадка. Явился чопорный корабельный врач, направленный остывшим и теперь уже обеспокоенным Грозой. Он сердито сказал, что не обязан ко всем болезным сам таскаться, и Сумрак должен был обратиться еще вчера, а то, что юнец не в курсе, где медотсек — не его проблемы; обколол антибиотиками и дозволил тренироваться.
Этот случай был лишь первым в бесконечной череде подобных… Так нелепо и недостойно Сумрак приобрел свои первые шрамы, которым суждено было оставаться на его шкуре всю жизнь как напоминание о том, кем он был, и намек на то, кем он должен был стать.
Именно такие ситуации быстро научили его держать пасть на замке, а, если и говорить, то часто неправду. Капризам и вольнодумству следовало навсегда остаться под далеким кровом материнского дома…
Мать…
Иногда она, конечно, тоже была к нему строга, но максимум, что позволяла себе — это легкий шлепок или подзатыльник. Ее дочерям, порой, доставалось крепче, чем единственному наследнику. А Сумрак, даже капитально провинившись, вскоре оказывался полностью прощенным. Тогда, прикорнув у Загадки на коленях, он наслаждался тем, как мать нежно ворошит его гриву и гладит по спине, слушая ее долгие рассказы о мире и природе вещей, о яутжах и их взаимоотношениях, об искусстве, морали и политике — обо всем на свете.
Для окружающих так навсегда и осталось непонятным, почему Загадка настолько по-особенному относилась к сыну. Даже супруг, спустя годы, не добился от нее вразумительного ответа. А все было на самом деле элементарно. Изначально не хотевшую сыновей самку просто перемкнуло, когда она впервые увидела свое дитя: маленькую копию возлюбленного Грозы, который так редко бывал рядом и которого Загадка, будь на то ее воля, никуда бы от себя не отпустила.
Сумрак навсегда запомнил прикосновения материнских рук… Ни одна самка не смогла бы дать того же. Женские ласки, как он уже успел убедиться, всегда вели только к одному… И, чем ближе эти хищницы оказывались к заветной цели, тем яростней и жестче становились их касания, будя в самце ответную ярость. А он иногда так хотел прежнего покоя…
Лишь однажды молодому воину довелось испытать нечто, от чего всколыхнулась внутри все родное, близкое, забытое…
Сойэ…
Эта самка многим отличалась от самок яутжей. Ничего удивительного, ведь она таковой и не являлась. Она была уманкой – представительницей одной из слаборазвитых далеких цивилизаций. С уманами поддерживались длительные и прочные отношения одностороннего порядка — проще говоря, на уманов издревле охотились. Агрессия этих, на первый взгляд, очень слабых существ, иногда просто поражала. Они неустанно грызлись между собой, истребляя целые населенные пункты самым варварским способом. Они не чтили своих самок и не останавливались перед уничтожением детенышей, но при этом умудрялись плодиться с такой ошеломительной скоростью, что можно было только диву даваться. Разумный контакт с этим видом вряд ли что-то мог дать, а вот боевые упражнения на планете уманов были полезны, развивая у молодняка представление о хитром и коварном враге, которого легко недооценить. Раз в несколько лет яутжа выбирали из всей популяции самые агрессивные и опасные группировки, на которых тренировалась побеждать. Черепа этих странных существ должны были на начальном этапе украсить трофейную стену каждого достойного воина. Кое-кто потом всерьез увлекался добыванием специфической дичи, кто-то, напротив, разочаровывался в ней — видимо, кому как везло, у уманов не было общей военной стратегии. Именно благодаря своей непредсказуемости они и считались достаточно сложным объектом для Охоты.