Дивный Мир Будущего - Виноградов Максим 15 стр.


В отличии от предыдущей стоянки, эта располагается на крыше, а не на террасе. Здесь не так просторно, зато и гораздо менее многолюдно: кроме нашей машины других флаеров не видно. Глянуть вниз не удается — конвоиры сразу же берут в оборот.

Зажатый Джонами с двух сторон, я спускаюсь по широкой пологой лестнице. Ожидаю долгих переходов, но путь заканчивается, не успев начаться. Мы упираемся в громоздкую деревянную дверь, отделанную с изыском и претензией на роскошь.

— Вам сюда, — приглушенно и почтительно произносит Джон-один, приоткрывая внушительную створку.

Оглядываю комитетчиков с внезапно проснувшимся подозрением и, очертя голову, вхожу.

Передо мной большая, если не сказать — громадная — квартира, пространство которой объединено под одной крышей. Здесь можно рассмотреть все: спальню, с шикарной кроватью и парочкой диванов; рабочий кабинет, уставленный столами и стульями; гостиную, совмещенную с кухней; ванную, представленную блистающим джакузи и роскошной душевой. И куча, куча, просто тьма свободного места, не занятого абсолютно ничем. После той тесноты и скученности, что царит в плебейских кварталах, такое расточительство кажется просто диким!

Тут светло, хоть не видно ни одного светильника. Свет просто идет отовсюду, словно мерцает сам воздух. Тепло и свежо, пахнет домашним уютом и определенной роскошью. Мебели не слишком много, и на вид она довольно простая, зато все материалы натуральные: дерево, сталь, камень, стекло — никакого пластика и резины! Откуда-то издалека льется приглушенная музыка, вибрирующая восхитительными созвучиями и аккордами.

— Доброе утро! — голос раздается совсем рядом, я резко оборачиваюсь.

На меня спокойно глядит высокий седовласый мужчина. Фигура хозяина настолько внушительна, что я не понимаю, как ему удалось подойти незамеченным: кажется, эта спина могла бы заслонить солнце! Несмотря на пожилой возраст, он по-прежнему плечист и явно силен, под белоснежной тканью рубашки угадываются впечатляющие округлости мышц. Серьезное уверенное лицо с двумя точками пронзительных, чуть усталых глаз; седая шевелюра без всякого намека на залысины; бычья шея, богатырские ноздри, выпирающий вперед подбородок. Грудь колесом, плоский живот, широкая стойка на могучих бревнах-ногах. Этот старик выглядит настоящим геркулесом на пенсии!

При всем при том, ему явно не откажешь в недюжинном разуме, внешней изящности и изысканности. Домашний наряд из рубашки и серых брюк сидит на атлетичной фигуре, как влитой — хоть сейчас на важное совещание! А можно — и в спортзал. Или погулять в парке, по зеленой траве… Внимательный взгляд голубых глаз прожигает насквозь, такому нет смысла врать — все равно ничего не утаишь. Смотрит на меня, а вроде бы и мимо, будто я прозрачный, как стекло.

Аура властного могущества придавливает настолько, что дар речи теряется; с трудом сдерживаюсь, чтобы не бухнуться на колени. Рот открывается и захлопывается обратно, я не в силах издать ни звука.

— Проходи, — мужественный баритон пробирает до костей.

Мужчина поворачивается, указывая рукой на ряд кресел; шагаю вперед, не осознавая собственных действий. Такому голосу невозможно противиться, любое его слово воспринимается истиной в последней инстанции.

— Садись.

Моя задница прирастает к креслу, а потом я полностью растворяюсь в его мягком плену. Однако же, несмотря на невероятное удобство, сна ни в одном глазу, расслабленностью даже не пахнет. Я собран и невероятно мобилизован, готов, как говорится и к труду, и, если понадобится — к обороне.

— Меня зовут Виктор Семенович, глава Социального Комитета по сто тринадцатому кругу.

Даже не знаю, как реагировать. После всех этих имен — Тей, Мари, Август, Франко — вполне обычное «Виктор» кажется слегка инопланетным. А тем более — «Семенович»! Звучит, как будто персонаж классической литературы внезапно попал в мир комиксов.

— Я вижу, жизнь тебя, все же, учит, — усмехается мужчина, отводя взгляд в сторону, — Ты можешь говорить!

Оцепенение отпускает, скованность исчезает мигом. Аура силы все еще давит, но теперь как фон, не столь целенаправленно. Встрепенувшись, всем видом показываю готовность к диалогу. Чувствую, что от меня чего-то ждут. Напрягая имеющиеся извилины, могу выдавить из горла только тонкое и писклявое «Здравствуйте!»

Виктор Семенович устраивается поудобнее, вытянув ноги далеко перед собой. Могучие ладони скрещиваются на груди, пальцы переплетаются; глаза прикрыты, лицо расслабленно.

— Рассказывай, — повелевает он.

И я приступаю. Поддавшись неожиданному приступу словоохотливости, разбалтываю все, что знаю, с самого своего перерождения и вплоть до текущего момента. Язык, словно лишившись костей, мелет без умолку, не брезгуя самыми личными подробностями. Успеваю только удивляться собственной болтливости, не переставая при этом сыпать фразами с коротким прерывистым придыханием. Только лишь дойдя до темы Сопротивления, стараюсь не то что исказить — нет! — немного смягчить углы, обойти самые острые и скользкие вопросы. Удается с трудом и не то чтобы так уж хорошо, но я доволен и этим. Ибо остановить пространный монолог не имею ни сил, ни, что гораздо страшнее — желания.

Впрочем, Виктор Семенович слушает с таким видом, что я понимаю — ему и так все прекрасно известно. Мои потуги недоговорить — смешны, надежды перехитрить — обречены на заведомый провал. Пожилой глава Комитета знает гораздо больше, чем я, и о Сопротивлении, и о бандитах. Да и моя короткая жизнь, если уж на то пошло, отнюдь не тайна за семью печатями.

А слушает все это мужчина с одной лишь целью: оценить — кто я такой, и что из себя представляю. Ну и, может быть, чтобы чуть-чуть дополнить общую картину частными зарисовками.

Заканчиваю сбивчивый рассказ, едва переводя дыхание. С удивлением замечаю, что впервые в жизни у меня болит язык — перенапрягся! Смотрю на собеседника, ожидая чего угодно: осуждения, похвалы или приговора.

— Ох, молодежь! — Виктор Семенович с тяжелым вздохом открывает глаза, — Да что ж вам все неймется-то?

Под устало-суровым взглядом чувствую себя мелкой незначительной сошкой, досаждающей писком небожителю. Мужчина — совесть не позволяет назвать его стариком! — трет лицо ладонями и продолжает сочувственно-осуждающе:

— Сопротивление! Подумать только… Против чего? Или против кого? Наслушались досужих бредней — и уже лезут на баррикады, не разобравшись толком ни в чем!

— Мы — против Системы! — не понимаю, откуда у меня взялись силы возражать.

— Что? — Виктор Семенович обескуражен, — Какой Системы, мальчик? Ты хоть знаешь, кто тобой управляет? Какова политическая прослойка? Кто лидер сектора? Круга? Ты не потрудился выяснить ничего! А тоже — можно сказать, оперативник!

Он презрительно фыркает, а мне действительно стыдно. Я ведь и в самом деле не потрудился. Не разобрался. Абсолютно ничего не знаю.

— Меритократия. Доктрина. Совет Архонтов. Для тебя ведь все это пустой звук, не так ли? — грустно улыбается собеседник, — Так ради чего ты сунул голову в петлю?

— Ради свободы, — отвечаю последнее, что приходит в голову, уже понимая, что сморожу очередную глупость.

— Да разве вам кто-то не дает свободы? — притворно удивляется Виктор Семенович, — Разве хоть к чему-то тебя принуждают? Хочешь — живи, как плесень, не делай абсолютно ничего! И все равно будешь иметь гарантированный стол и крышу над головой. Не устраивает — займись делом! Расти, развивайся, эволюционируй! И дорастешь до всего вот этого! — он обводит рукой убранство квартиры, — А может, кто знает, прыгнешь гораздо выше! Вот она — свобода! Разве не об этом мечтало человечество издревле? Никакого спроса! И каждому — по его делам!

Раздухарившись, мужчина слегка приподнялся в кресле; меня же, напротив, подобный напор придавил окончательно. Все, что успеваю сделать — бегло прочитать справку.

[Меритократия — форма правления, при которой власть достается наиболее способным представителям общества. При этом «способности» определяются путем многочисленных независимых тестов. Также меритократия подразумевает равенство изначальных возможностей.]

— И все это вы хотите разрушить? — Виктор Семенович заканчивает проникновенную речь, — Думаете — бам! — взорвать к чертовой матери! — и разом все станут счастливыми? Да не бывает так…

Он замолкает: уставший и немного огорченный; укоризненный взгляд заставляет меня опуститься на самое дно океана отчаяния. Я подавлен и разубежден, я не понимаю — чем занимаюсь и почему? Неужели все зря? Неужели все эти байки о свержении Системы и мифической «свободе» — бред сивой кобылы?

— Ладно, речь не об этом, — мужчина отворачивается, вновь заняв расслабленную позу.

Вслед за его взглядом уходит и небывалый напор, я вновь могу вздохнуть свободно. Мир уже не кажется столь однозначным, хотя аргументов «против» у меня так и не появилось.

— Ты здесь не затем, чтобы доносить на товарищей, — грустно улыбается Виктор Семенович, — В конце концов, Сопротивление — тоже часть Системы. Так же, как и банды, кстати говоря. Неужели не догадался?

Качаю головой. Догадался или нет — я просто не думал об этом!

— Невозможно построить равномерное сбалансированное общество, потому что в любой формации найдутся деграданты. Будут недовольные, отыщутся «борцы» — такие, как вы! — а есть еще и просто антисоциальные элементы. Такова уж природа человеческой цивилизации, никуда от нее не деться. Потому мы и позволяем существовать Кирку с его головорезами. Потому и не разгоняем пресловутое Сопротивление.

Ему невозможно не верить, да и смысл комитетчику врать? Наваливается грусть: ведь, получается, подпольная «борьба» Августа — всего лишь нелепая детская возня, о которой все давно известно, и которую терпят лишь из жалости. Печальное ощущение полнейшего бессилия и собственной никчемности.

— Да и то… Разве можно бороться с Системой, находясь внутри нее? Являясь, по сути, ее частью? Не самой лучшей, конечно, но все же — необходимой частью. Сопротивление, банды, прочие отбросы общества… Это же громоотвод! Механизм для сброса излишнего социального напряжения.

Хозяин дома говорит все тише, будто споря с самим собой. Я сижу, замерев на месте, почтительно ловлю каждое новое слово. Стараюсь запомнить все сказанное, думать и анализировать буду потом.

— Угрозу Системе можно создать, только выйдя за ее пределы, — задумчиво констатирует Виктор Семенович, — А это, как мы знаем, попросту невозможно!

Он вновь смотрит на меня, усталый взгляд выдает порцию сочувствия.

— Кто там у вас сейчас? Нэш? Надо же… Уж он-то все это должен понимать! Он ведь тоже из старичков, немногим меня младше. А я, как ни крути, недавно разменял третью сотню…

Нельзя сказать, что я сильно удивлен, чего-то подобного следовало ожидать. Чудеса геронтологии вкупе с бесконечным перерождением ведут напрямую к бессмертию. Однако же, цифра все равно впечатляет! Триста лет — это сильно!

— Ладно! — Виктор Семенович упруго встает, — Как я уже сказал, ты тут вовсе не ради Нэша. Играйтесь в игры, если так уж вам хочется! Сопротивляйтесь, боритесь, живите… Дело не в этом, а в тебе лично!

Мужчина проходит к небольшой тумбе, где ждет графин с водой. Ополовинив посуду, он продолжает.

— Как ты уже, возможно, понял, вызывает интерес не личность Тея Козловского — если честно, весьма заурядная — а его матрица, прототип, основа. Судя по количеству происшествий, случившихся с тобой, на единицу времени — матрица могущественная, высокая, сильная! Впрочем, к худу или ко злу, ИскИн практикует полную тайну личности. Узнать, кем ты был в прошлой жизни — невозможно! Строить догадки, теории; допытываться и мечтать — сколько угодно! Но сказать точно не под силу никому. Пока ты сам все не вспомнишь.

Глава Комитета смотрит сурово, испытующе, словно надеясь, что память вернется ко мне тут же, на месте. С трудом преодолеваю робость, голова качается в отрицающем жесте.

— Так… Что от меня требуется? — блею, как овечка на заклании.

— Просто знай, что ты на заметке, — мужчина пожимает могучими плечами, — Помни, что мы — не враги! Ты и я — мы на одной стороне, о чем бы не бредил твой любимый Август. Можешь продолжать игры в террористов, но от правды все равно не убежишь…

Теперь Виктор Семенович рассуждает, медленно прохаживаясь между кресел. Мне некуда вставить слово, да и найдись место — сказать все равно нечего. Остается только подобострастно внимать.

— Не скрою, я бы хотел… подружиться, — улыбается мужчина, — Не с тобой, конечно… А с тем, кем ты можешь стать. Но это процесс долгий и сложный. Нельзя просто взять — и затащить индивида наверх за уши! Тем более против его воли. Самое страшное преступление — не убийство, даже не разрушение личности. Манипуляции с Индексом — вот что карается Системой беспощадно! Предупреждаю — чтобы ты поостерегся!

Киваю, как игрушечный болванчик; остановить подергивания головы стоит значительных волевых усилий. Чувствую, что еще немного — и я сломаюсь окончательно, утратив последние остатки самостоятельности.

— Если сомневаешься, подумай вот о чем, — продолжает, меж тем, Виктор Семенович, — Действительно ли Август хочет помочь? Ведь как только ты обретешь память, с вероятностью в девяносто девять процентов — сразу же оставишь всю эту дурь с Сопротивлением, забудешь его, как страшный сон. Так что, как ни крути, восстановление твоей матрицы — не в интересах Нэша!

Мужчина усмехается, будто припомнив забавную шутку. Мне сразу хочется хохотать до упада.

— Узнаю старую школу… Он уже использовал тебя в темную, и — уверяю! — будет продолжать делать то же самое. Ну, время от времени станет подкармливать всяческими небылицами да мифами, чтобы с крючка не сорвался. А тем временем, развитие… Впрочем, выбор все равно за тобой! Думаю, сказано достаточно…

Виктор Семенович отворачивается, мигом утратив ко мне всякий интерес. Он уходит вглубь квартиры, совершенно позабыв о незадачливом госте. Я с облегчением понимаю, что аудиенция закончена.

Иду к двери, словно сомнамбула, а там уже поджидает Джон. Он выпроваживает, я останавливаюсь, тяжело привалившись к стене. Только теперь понимаю, чего мне стоило эта беседа!

Наваливается изнеможение, как после многочасовой тренировки. Слабость в ногах и руках, головокружение, потливость. Ощупываю себя — одежда мокрая насквозь! Будто вышел из бани, а не в гостях побывал.

Еще больший сумбур в голове. Трудно сосредоточится, тяжело мыслить, невозможно ухватиться хоть за какую-то идею. В ушах до сих пор звучит уверенный баритон Виктора Семеновича, не терпящий возражений и пререканий. Кажется, он сказал столько, поделился такой мудростью, что свой разум просто не нужен — довольствуйся заемным!

Джон-один смотрит с легким интересом и даже сочувствием. Не говоря ни слова, мужчина протягивает бутыль воды, я жадно пью, осушив тару почти полностью.

Меня ведут под руки — и это отнюдь не лишняя предосторожность. Ноги вроде бы и слушаются, но в то же время чувствуют себя крайне неуверенно. Только развалившись на сиденье флаера, начинаю, наконец, оживать. Медленно возвращается способность к аналитическому мышлению и критическая оценка ситуации.

Смотрю за окно — мы уже летим. Тем же составом, на том же аппарате, только в противоположную сторону. Скучиваю взгляд на собственных пальцах — так проще думать. Стараюсь подвести итоги, сделать хоть какие-то полезные выводы из нежданного приключения.

Сказано вроде бы так много всего, а вот конкретики-то никакой! О чем вел речь глава Комитета? Сказал, что и Сопротивление, и банды — неотъемлемая часть Системы. Намекнул, что ничем повредить они не могут. Предостерег от манипуляций с Индексом. Уверял в собственном расположении. Рекомендовал больше учиться. Критиковал Августа.

Все? Пожалуй. Можно ли преобразовать этот поток информации в какие-то практические действия? Посмотрим.

Во-первых, Нэш и Сопротивление. Как ни прискорбно, Виктор Семенович прав в том, что меня использовали в темную, как разменную фигуру, не посвящая не только в план, но и даже в его значимые части. Хорошо это или плохо — судить пока рано; знаю лишь одно: такой расклад мне не по душе! Если так будет продолжаться и дальше — с Сопротивлением придется расстаться.

Назад Дальше