Желающие поспать расходились, и кухня пустела. Но Ветке уже казалось, что праздника веселее и радостнее и быть не может. Ведь когда по протоколу и нарочно, то совсем не так вкусно!
Мэглин в уголке натирал куском замши золотые кувшины, в которые должно будет наливать доброе вино. Бильбо ворчал и поливал бесконечные подносы с пирожками медом, смешанным с самогоном. Дис рассчитывала свиные и бараньи туши, которые надо было разместить в каминах, чтобы сочного жаркого хватило на всех. Ветка выставляла на подносы металлические стаканы попроще, а подносы ставила один на другой. Оставались тут пока что и еще гномы, помогающие и просто жующие. Эльфы и эорлинги ушли.
У арки, ограничивающей кухни, появился Торин.
Узбад был сосредоточен. Пропустив основное веселье, он не особенно обрадовался хлопотам и компании и сейчас. Посмотрел на Мэглина; позвал коротко:
— Ольва!
Ветка повернулась: лицо блестит от мази, волосы разворошились, платье по гномьей моде. Поверх мази налипла мука, крошки и зернышки крупно помолотых пряностей.
— Пойдем-ка. Поговорим, да и… спать тебе пора. Уж совсем темень, скоро к утру.
Ветка оставила свою работу — тут же ее взялся продолжать Бомбур, напевая себе под нос. И пошла за узбадом, приметив, что и Мэглин встал и двинулся следом, хоть и на приличном расстоянии.
Торин, не оборачиваясь, дошел до Веткиных покоев. Распахнул дверь, пропуская ее. Мэглин опустился в свое дозорное кресло и перекинул ноги через подлокотник, устало потянулся.
— Дозволишь? — хмуро спросил король наугрим Ветку.
— Заходи, конечно… можно, я умоюсь?
Девушка с наслаждением ополоснула лицо в уединенной комнате и вышла. Собранная. С улыбкой.
— Торин…
— Ольва…
Замолчали.
— Давай сперва ты, — сказал король.
— Я… нет, ты.
— Тоже верно. Ольва… много ты говорила о темном колдовстве, с тобой связанном, — узбад сел в кресло и чуть понурился, — много и другие говорили о нем. О зловещих путах. Я не верил и не верю. Я знаю, что чувствую и чего хочу. Как-то извито у нас идет. Да только… Ольва! Будешь ли ты моей? Ждать ли мне, надеяться ли?
Ветка, после того-то, что у ее двери звенели мечи, была настроена на другой разговор. Выслушать указание покинуть гору навсегда и выписаться из перечня досточтимых гномов, и уже приготовилась согласиться на изгнание… А теперь чуть не подавилась вздохом.
— Торин!
— Не мила мне другая, — буркнул Торин, — никто. Я… как юнец, Ольва. А мне негоже.
Ветка встала и отошла к зеркалу. Посмотрела на себя.
На полированной поверхности снова отражалась незнакомка. Мазь Дис убрала шелушение и обветренность, зато губы зажглись вишнями. Глаза светились золотистыми топазами. Кожа была похожа на перламутр — от купален, наверное; а на голове определенно отросла шапочка золотисто-русых, чуть вьющихся — чего у Ветки никогда не было — волос. Седые пряди были продернуты поверх русых тонкими жилками, словно серебряные.
Спросить совета было не у кого, но внутри девушка вдруг ощутила странное достоинство, силу, которые позволяли не заныть, не засюсюкать, не убежать с ойканьем, не кинуться на эту могучую шею, не зарыться лицом в волосы с запахом огня и металла.
За дверью сидел Мэглин.
Ветка повернулась и твердо сказала:
— Нет, Торин. Я не могу. И врать тебе не могу. Но лучше тебя я никого, пожалуй, не знаю, король-под-горой. Я буду надеяться на твое счастье. Очень. Всем сердцем.
— Время подумать не желаешь взять? — хмуро спросил наугрим.
— Нечего думать, — решительно сказала Ветка, отсекая радостное «да-да-да, подумай, дура набитая». — Это будет ложь.
— Я знаю.
— И все равно зовешь?
— Зову, — шепнул король, встал и пошел к двери.
Не окликнуть, промолчать было, может, ничуть не легче, чем вбить клинок в грудь орка.
Король ушел по коридору.
Ветка подумала — ну почему она не сказала ему, как он волнует? Как она хочет его, с первой встречи? Как доверяет и уважает, и… и вообще… почему она этого не сказала?.. И девушка беспомощно припечаталась лбом в металлическое зеркало. Не сильно, но ощутимо.
Может, Торин и сам все знает?.. Все чувствует?
Может, он вообще все знает и чувствует лучше, чем она сама!
А Мэглин следующие полчаса чутким ухом эльфа ловил сдавленные рыдания и обиженные выкрики Ветки, из которых следовало — девушка уверена, что валар обделили ее мозгами. Но лаиквенди не двинулся с места, лишь сцепил плотнее на груди руки и старался задремать.
Получалось скверно, но и просто отдых — тоже отдых.
***
Наутро Ветка была в порядке.
И да, она надела яркое алое платье — в талию, пышное, с декольте по плечам, отороченным полоской белого меха. Надела в память о мире, покинутом ею навсегда, и подумала, что больше такие платья она шить не станет.
И рубины Торина в черненом золоте. В честь мира обретенного. И в честь новых друзей и горячего сердца.
С волосами тоже получилось легко — в гарнитуре, подобранном Торином, было нечто вроде шапочки редкого плетения с висюльками. Загладив нарастающую пушистость назад, Ветка надела эту шапочку — получилось отменно. Широкий драгоценный браслет закрывал левое запястье, а большую брошь Ветка приколола у талии. На шее оставался эреборский знак, а золотая диадема с желтыми камнями сюда уже не шла.
Все манипуляции с одеванием она произвела за закрытой дверью. И никак не могла признать себя в зеркале, дожидаясь, пока ее позовут. Вертелась, всматривалась.
А когда уже решила отправиться в зал сама, постучали.
Мэглин умылся и гладко расчесался — это все, что было доступно эльфу, так как бальной одежды посольство Лантира с собой не везло. Но и так он выглядел превосходно, невзирая на штопку на рукаве.
Зато лаиквенди остолбенел — Ветка не предполагала производить особое впечатление именно на него, и все равно тут же чуть раскраснелась от удовольствия… потом покачала головой, как будто останавливая саму себя, и протянула руку. С достоинством. Держать себя достойно. С честью. И выехать завтра на рассвете в Сумеречный Лес.
Мэглин принял ее руку — по эльфийским традициям, подставив свою от локтя до кисти под ее предплечье и запястье, украшенное драгоценным браслетом.
Но чинно шествовать не удалось — так как у гномов были свои представления о том, каким должен быть праздник.
Весь Эребор словно сорвался с цепи — везде пели и танцевали, закручивали хороводы, играла музыка; гномы топали и хлопали. Печи растопили так, что жара сделалась нестерпимой; камины полыхали, и в них жарились целые туши. По приказу Дис, распахнули ворота — и морозный свежий воздух потоком проникал в Золотой зал, располагавшийся не слишком далеко от врат, и чуть охлаждал пирующих. Так велела и традиция, чтобы в редкие дни гномьих праздников привечать путников и гостей, которых, правда, не ожидалось.
Праздновали все, кроме стражи на вратах, призванной не упустить варгов, буде те сунутся внутрь горы, да дозорных. Но день был ярок, солнце сияло, подтаявший снег чуть осел под напором его лучей — казалось, тут и не могло быть той непогоды, что застигла эорлингов и эльфов по пути в Эребор.
Когда появился Торин и воссел на трон, собранный из орочьих клинков, подгорный народ тут же расселся за огромными столами и затих. Для иноземцев был поставлен отдельный стол — туда усадили эорлингов, троих эльфов, и оставались еще места — как и ранее, не было видно Глорфиндейла и Лантира.
Ветка было чуть заметалась, не зная, то ли подчеркнуто сесть с иноземцами, то ли искать место на лавке у длинного гномского стола — но Дис строго глянула на нее и указала взглядом место за столом, выставленным перед самым троном. Там сидела вся ватага Торина, и Бильбо, и железнохолмские принцессы, и племянники узбада, и сама Дис. Там же ожидал Ветку стул, укрытый овчиной.
Торин тем временем говорил на родном языке гномов. Выглядел он величественно и великолепно — корона, широкие наручи, оплечье сверкали и сияли золотом и каменьями, белый волчий мех искрился, синяя рубаха в тон глазам и подбитая алым мантия шелково переливались. Смысл речи легко было угадать и не зная кхуздула: в нужный момент зал взревел, а молодые встали и с достоинством поклонились. Ветка ждала, что они поцелуются — но вспомнила, что это ведь помолвка. Еще не сама свадьба. Просто повод повеселиться и хорошо поесть. А целоваться — рано.
За столом сидели часа два, не меньше, и это было по-своему утомительно. Гномы ели и пили, и казалось, яств не убавляется, как и азарта едоков. Более того, никто и не собирался покидать столы, хотя Ветка знала — будут и танцы, и какие-то игры и забавы на пустоши в снегу.
Ветка угощалась, периодически поглядывая на стол, за которым пировали рохиррим и эльфы.
Глорфиндейл не появлялся.
Тенгель уже не в первый раз вставал с тостами; подружившись от всего сердца с Торином, он говорил красиво и подолгу и в честь счастья и замечательного будущего юного принца. Зал радостно ревел его словам, как и словам Двалина, Балина, Бофура и многих других — кто искренне поздравлял принца и принцессу с оглашением помолвки.
Не к месту было спрашивать узбада о золотом рыцаре.
Не к месту и пересаживаться за стол к Мэглину и узнавать у него. Мэглин тем временем также встал, и от имени эльфов поздравил Фили и Бус — коротко, но весьма любезно.
Ветку не оставляла тревога, появилась и усталость; есть она больше не могла. Зато голову ее посетила шкодная мысль. Девушка обождала некоторой тишины, встала и взяла бокал. На нее глянули с удивлением, но слово дали.
И Ветка начала с выражением, медленно выговаривать грузинский тост, выученный для какого-то эпизода с восточным колоритом на съемках — там, в прошлой жизни, — чуть переложив его на местный лад.
— Я предлагаю поднять этот бокал, наполненный древним вином, за доблесть и бесстрашие подгорного принца и его прекрасную невесту. Желаю им в день помолвки любви крепкой, как старое вино, которое, сколь ни хранится — не портится, а лишь лучше становится. Пусть выдержка вашего вина длится десятилетия и столетия! Пусть будет прочна любовь, как дерево, из которого делают бочки, в которых хранят это вино, как бронза, злато и серебро, из которых сделаны кувшины, в которые наливают вино из этих бочек, драгоценна и звонка, как бокалы, из которых мы пьем это вино за столом искренней радости! Прочна и крепка пусть будет любовь, как дружба, которая объединяет полуросликов, эорлингов, эльдар и наугрим, собравшихся за столом, чтобы пить вино из этих бокалов, налитое из кувшинов, наполненных из бочек! Желаю вам жить вместе столько лет, сколько нужно, чтобы сосчитать все драгоценные камни в подземельях Эребора, все капли воды в море под горой, все листья на самом древнем дубе в Сумеречном лесу, иметь столько детей, внуков и правнуков, сколькими желудями богат этот дуб. Выпьем же за это!
Договаривала Ветка с выражением, громко и четко, в полной тишине. На последних словах бокалы сдвинулись — с хохотом и ревом. Все двести обитателей Эребора радовались и пили за здоровье молодых.
Ветка уселась обратно, вполне довольная собой.
Торин подождал, пока гости выпьют, и в первой же паузе сказал:
— Спасибо за пожелание, славно сказано! Одно только, Ольва…
— Что?
— Да девы у нас не говорят застольных речей, — ухмыльнулся Торин, — не заметила?
Ветка встретилась глазами со взором короля-под-горой… невольно перестала улыбаться. Собралась что-то сказать — ему, только ему, так, чтобы он обязательно услышал…
От врат явился вестовой, который крикнул через весь Золотой зал:
— Узбад, там верховые на пустоши! Скачут сюда…
— Кто таковы? Люди Дэйла? Я не слал приглашений, не свадьба поди, — сказал Торин, поднимаясь на троне.
— Не видать пока, но скорее эльфы — с верхних балконов разглядели рога!
Рога.
***
Сердце ударило и остановилось.
Ветка видела, что все вокруг невыносимо медленно чокаются бокалами, подносят двузубые вилки ко ртам… Торин медленно-медленно поднял брови и словно по слогам выговорил:
— Ле-есна-ая фе-ея? Та-ак он же еще бо-олен, сла-аб…
Ветка тряхнула головой — это не Торин говорил медленно, это у нее в голове что-то приключилось, а теперь встало на свои места.
Она вскочила, резко грохотнув стулом; на нее обернулись многие лица… но Ветка уже неслась к конюшням, подхватив пышные алые юбки и не обращая внимания на окрики. Мэглин, эльфы сорвались вслед за ней, а следом и эорлинги…
Ветка неслась, не чуя ног — здесь? Здесь? Рога, рога!
Без промедления прыгнула на неоседланную Зиму, ухватив даже не повод — длинный ремень от недоуздка, и поскакала по эреборскому камню, по анфиладам — к вратам.
— Ольва! Ольва, погоди, — доносилось сзади; нет, не удержать.
Всадница галопом вылетела из открытых врат и замерла на пустоши. И сама она сидела напряженно, вся устремившись во взгляд — пытаясь разглядеть тех, кого дозорные увидели на дороге из Дейла лишь сверху. И лошадь, чувствуя ее напряжение, стояла как струнка, готовая сорваться в любой миг. Подъехал Тенгель — также охлюпкой, на непоседланном Азаре, Мэглин, эорлинги, эльфы, счастливый жених, Кили… и Торин. Всадники выстроились, словно их выбросила из пиршественной залы какая-то неведомая сила.
— Ольва! Поехали назад! — рявкнул узбад. — Что ты делаешь? Зачем?
— Правда, Ольва, — подтвердил Фили, — ну такой день, ну они и так сюда едут — доскачут через часок… может, даже еда останется…
Торин глянул на ее лицо, на руки… сказал горько:
— Ольва! Это ледяное сердце, безжалостное, безразличное…
Ветка отмерла. Прошептала:
— Пусть ледяное, пусть из камня или алмаза, лишь бы билось.
И, убедившись, что на пустоши в самом деле олень, выслала Зиму вперед. Кобылка, только ожидавшая приказа, понеслась золотистой птицей…
Но никто из всадников, толпившихся около Эребора, не помчался вослед, удержав друг друга.
========== Глава 15. Помолвка ==========
Торин смотрел вслед алому платью, сидя на коне недвижно, затем развернулся и уехал в Эребор. За ним — Фили, бурча: «Эх, Ольва, Ольва, все-таки учудила», и рохиррим. Кили, волнуясь, побежал на верхние балконы -рассматривать эльфийскую кавалькаду. Что Ольва, что рога были ему почти безразличны. Разве что дядя с Фили расстроятся… А вот та, которая могла сопровождать рога -очень волновала.
Заминка праздника быстро прошла -однако Дис, выслушав, что сказал брат, тихо распорядилась вынести еще стол. Его накрыли роскошной скатертью с тиснением, выставили посуду, взятую уже не на кухне -в сокровищнице. Да и нетронутого угощения нашлось вдоволь -оставили на печах, чтобы было теплым и свежим.
Никто не посмеет сказать, что гномы негостеприимны.
Мэглин и двое лучников совещались у распахнутых ворот Эребора. С одной стороны, лаиквенди не нравилось столь долгое отсутствие Глорфиндейла, и здравый смысл намекал спуститься в подземелья. С другой -происходящее на пустоши, особенно начавшийся ветер, смущали и тревожили его сердце также. Здесь он был за старшего, правая рука Владыки.
В конце концов, Мэглин краем зала прошел до трона и из-за орочьих клинков тихо попросил у Торина провожатого до подземного моря. Узбад, не поворачивая головы, кликнул Двалина и Глоина, раскрасневшихся, но вовсе не пьяных, хотя многие веселящиеся гномы, хоть и обсуждали бурно побег иноземки в красном платье, на ногах стояли уже совсем нетвердо.
Воины взяли обоих эльфийских лучников и пошли вниз, зорко приглядываясь и прислушиваясь по дороге.
Мэглин же оседлал себе коня и поставил у ворот.
Дозорные доложили, что на пустоши и впрямь Трандуил, и что Ольва доскакала до него — хоть и спустя немало времени, изнурив лошадь.
Лесной эльф изнывал от опасений. Скакать в сгущающуюся мглу навстречу Владыке? Спуститься к морю? Однако Кили сверху прокричал, что возле лесного короля есть еще витязь, да и прочие поднялись вскачь, нагоняют -хотя видны четыре варга, и ветер усиливается. Мэглин решил остаться тут… и заметил Асфалота, который вдруг, как по команде, светлой молнией метнулся вглубь Эребора —по галереям, мимо пиршественного золотого зала, наполненного гномами.
Мэглин крикнул наверх, Кили, чтобы, до того, как снег станет слишком плотным, передали известие на Воронью высоту. Принц тут же возжег сигнальные факелы. Стреломет привели в боевую готовность. Мэглин поговорил с Ранком у ворот, и наиболее суровые стражники, оставшиеся на посту в стороне от пира, изготовились с топорами к бою, попутно пристегивая более крепкие доспехи и доставая уже побитые драконьим пламенем щиты.