Фили нагнулся и выдвинул щит.
— Как поднимешь — подарю!
Ребенок, не ожидая ни секунды, бросился вперед и вцепился в окованную железом, иссеченную почерневшую громадину щита, обшитую заскорузлыми кожаными ремнями. Но, как ни тужился, поднять покамест не удалось… тогда мальчишка чирикнул пару слов и покатил щит — тот, хоть и не был идеально круглым, поддался усилиям, хотя на пятом шагу все же вырвался из ручонок и загремел, как чуть раньше булава.
— Ладно, — рассмеялся Фили, — забирай!
— Принц, — у арки появился Мэглин, одетый в великолепный изумрудный камзол. — Выпал снег. Можно слепить крепость!
— Они не ели! — воспротивилась было Ольва, но нандо только улыбнулся ей глазами и показал сверток с лембасом.
— Устанут — поедят.
Малыши гуськом бросились наружу.
Фили встал из-за стола и пошел следом.
Широкий двор был впрямь присыпан пушистым снегом и от этого сиял серебром. Около выхода Мэглин ухватил каждого из троих детей за подмышки и вставил в войлочные сапожки, расшитые бисером… накинул на плечи меховые плащи по росту, подбитые беличьим мехом.
Во дворе, припорошенные снегом, стояли три пони — толстенькие, едва выше табуретки, без уздечек или седел. Малыши, включая кроху Йуллийель, не задерживаясь ни на секунду, бросились к своим скакунам — Даня подсадил сестренку.
Просторный, можно сказать, огромный двор был полностью обсажен вокруг кустами — пока что непроходимыми как для малышей, так и для их крохотных лошадок. Лаириэль по ходу дела ухватила горсть свежего снега и жевала его теперь; Даня пихал лошадку ногами, чтобы та поскакала галопом…
— Да, — сказал Фили и собрался было вернуться к еде и разговору.
Ольва стояла рядом и смотрела.
Просто смотрела.
И гном вздохнул, сгрёб повелительницу Эрин Гален в охапку и притиснул к кольчуге и тяжелой кожаной куртке. Подержал так.
Ольва показалась ему почти бесплотной — настоящая эльфийка… Фили отпустил повелительницу и воззрился с уважением и любовью.
— Что Торин? — спросила Ольва, продолжая смотреть на детей.
Мэглин в развевающемся плаще носился между пони, смеялся, пулял в лошадок снегом — и дети то спрыгивали и отвечали тем же, то заскакивали на своих пушистых друзей и пытались ускакать.
Фили помолчал.
— Помнит. Не забывает.
Ветка чуть понурилась. Затем снова вскинула подбородок.
— Пойдем. Ты закончишь обед и тебя сопроводят в купальни. Щелок, кипяток, пятнадцать мочалок повышенной жесткости и дезинфицирующие травы! — решительно закончила она.
— Как скажешь, — рассмеялся Фили. — Война в Мории идет не на шутку… что уж Балину и Торину в ней, не совсем понимаю — уже и гномов столько нет, чтобы заселить ее заново. Может и будет, только это пройдёт не одно поколение. Однако же… вот. Взяли Эребор, и Морию взять хотят.
— Ты поедешь к нему обратно?
— Как только разберусь с тем, что делается в Горе, Ольва… как только. Было бы возможно гномам второй раз жениться или выходить замуж — так нет. А то вышла бы Дис замуж, сколько бы проблем можно было избежать, — чуть сердито закончил Фили. — И кстати, Ольва…
— Купальни для тебя готовы, принц Фили, — сухо сказал выросший из-под сугроба Иргиль. — Пойдем.
— Да, правда. Мы еще поговорим… — и Ольва взмахнула широким расшитым рукавом.
… — Покоя нет нигде на дорогах Севера, — рассказывал позже чистый и сытый Фили. — И темные воинства не уничтожены, как можно было бы ожидать. Все кипит, точно котел, везде идти бывает надо с боями. Может, и остались оплоты покоя и радости, да только… Рохан неуклонно блюдет свои границы, как я слышал, но нищает — не осталось там городов, только поселки, обнесённые частоколами. Тенгелю бы вернуться к делам, взять надёжных советников. В Гондоре, как говорят путные люди, тоже не мирно — наместник пытается вовсе объявить, что король как таковой канул и более не вернется, и править единолично. Воспоминания о Нуменоре ветшают…
— У него вообще характер не очень, — вставила Ветка, — у наместника.
— Среди гномов зреют распри. Это уж совсем никуда не годится. А говорит это все о том…
— Что Саурон не успокоился, — проговорила Ветка. — Трандуил говорит так же. Лес обережен его защитой, нашим счастьем. Даже орки перестали сюда соваться, пауков вывели… жестоко, но вывели. Я рассказала, как в моем мире травят насекомых. И… кое-что получилось. Но прочий Север…
— Да. Мы шли по Тропе наугрим, и все улыбалось нам, — грустно сказал Фили. — Как только стражи проверили, кто мы, и позволили войти под сень — тут же началась сказка, с первых же шагов внутри Леса. Я помню, как мы шли, когда двигались к Эребору впервые, с хоббитом. Паутина, запустение… теперь же словно сами древа стали моложе, задышали счастьем. Это хорошо. Правда, есть и не очень хорошее… орки возвращаются в Дол Гулдур,
— Трандуил уступил ту часть леса, она все равно выжжена и мертва, — сказала Ветка. — Хотя и не все были согласны с этим, так как крепость можно оживить и сделать гарнизоном. Но вроде как Враг… единый… временно отступил и без плоти не так скоро обретет мощь и союзников. Кордоны отошли и держат новые границы. Мы знаем о бедах внешнего мира, Фили. Но сами пережили их столько, что пока не готовы уходить отсюда и включаться в войны. Но я собираюсь отправиться в путешетвие. Весной.
— Я понимаю… понимаю, — улыбнулся Фили. — Ты собираешься. Дядя одержим долгом. Это то, что у него осталось. Сражаться за честь и могущество гномов. Я буду рядом с ним. Но я также хочу побыть и с Бус, и с Трорином. Он такого же возраста примерно, как Даниил и Лаириэль. Вот так-то. А я видел его всего ничего. Пришлось вот… двигать на войну. Ладно. Я пойду к своим. Надо спать… и отправляться в поход.
Ольва еще раз обняла старинного приятеля, и тот ушел.
Правительница встала у арки — глядя на двор, детей, Мэглина, сверкающий снег, зелень хвои, рубины ягод, пылающие под ослепительными белыми шапочками.
На ее плечи легли сильные узкие руки.
— Я никого не пускаю в Лес, — вкрадчиво проговорил на ухо Трандуил. — Никого-о-о, Ольва… мы договаривались… ты теперь обязана мне. Я пропустил сюда гномов. Позволил им отдыхать, есть и пить.
— Я знаю, что ты ничего не делаешь просто так, — усмехнулась Ветка. — Я найду способ отдать долг. Но… все равно или война найдет нас, или мы нарвемся на войну.
— Как договорились, — произнес Трандуил. — Пока события не коснутся никого из нас лично, пока новые границы Леса мы удерживаем своей силой — никаких войн. Десять, двадцать лет для людей много, а для эльфов — ничто. Должны подрасти и окрепнуть наши дети, должны родиться все те, кого вместе с ними будут называть Новой зарей эльфов. А потом… мы вмешаемся в борьбу с Сауроном снова, Ольва. Потому что — да, его Око никогда не перестанет тебя искать. Уязвленность тем, что и как ты с ним сделала, слишком велика. И по мере того, как он заново набирает силы, заново будет пробуждаться и его желание мести.
Ветка вздохнула.
— Но Враг не учитывает одного.
— М?
— Пока он думает о тебе, пока он гневен и собирается мстить, — усмехнулся Трандуил, — он невольно подпитывает и тебя, дает тебе больше сил, больше, чем смог бы дать даже я. Это… побочный эффект его магии. Так что… мы подержим Лес закрытым, Ольва. Подержим. Лет двадцать.
— Я верю тебе. — Ветка прижалась щекой к парчовому кафтану. — Иногда все это для меня сложно… но вон там самое важное, что есть у меня в жизни. Детство проходит так быстро, и пока наши дети — дети, я хочу быть с ними. Пусть будут двадцать лет в заколдованном Лесу, Трандуил. Пусть будут. Все равно Гест пока еще недостаточно готов. Хотя…
— Пусть будет двадцать лет, — Владыка протянул супруге бокал с эльфийским вином, сладким, как мед, и легким, как аромат летних трав.
И Ветка пригубила.
Комментарий к Глава 1. Пять яблонь
*Ри - “корона”
Домашнее прозвище Трандуила, так его называет только Ольва Льюэнь
Rie - квенья, ri - синдарин
Во всех своих средиземских словотворениях пользуюсь этим словарем
https://tolkienists.ru/vocabularies/vocabulary.html
“- Iul…
- Что? Йул?
- Уголек… синдарин… Или Ула - уголек на квенья… я могу тебя так звать?..”
Словарь тот же
Домашнее прозвище Ольвы, так ее называет Трандуил, когда никто не слышит )))
https://ficbook.net/readfic/5670212/14636081
========== Глава 2. Эстель ==========
Ветка боролась с незнакомым языком, надеясь, что однажды ей откроются все тайны, что чувство эльфийской речи придет, как дыхание, как волна под доску, как внезапное пробуждение чего-то внутреннего, самого сокровенного.
Она понимала красоту русского, уже несколько лет как трансформировавшегося здесь в ее сознании во «всеобщий», вестрон. У эльфов же музыкальный слух и память цепкая и бездонная. Они жили вечно и помнили все, что видели, ни на волосок не утратив способности к обучению.
Наверное, если бы она попросила, через недельку-другую они могли бы в оригинале цитировать Блока или Пушкина, растягивая «а-а» по-московски, копируя и манеру, и интонации. Ветка так не могла. Синдарин был на первый взгляд логичен, а на поверку — извилист и вовсе непрост.
Пока что Ветка читала сказки. Точнее, короткие сказания о звездах, сотворении мира — все, что могла складывать в уме из уже известных слов. Иногда, когда сердилась, она поминала дурным словом неизвестно куда девшегося Ому — дескать, это в плену в Минас Моргуле, на перевале Кирит Унгол она получила первые уроки эльфийского языка… и с тех самых пор у нее на такие занятия непереносимость!
Мэглин был терпелив и совсем чуть-чуть ироничен. Трандуил бы такого попросту не выдержал, хотя иногда и он подолгу валялся с Ольвой на траве, чертя тонким пальцем по манускриптам и смеясь.
— Ма-ма мы-ла ра-му, — заявила Ветка в очередной раз и стукнула себя по лбу тяжелым свитком, — я дерево. Дуб. Ветка дуба!
— Ты Оль-ва. Ветвь дерева, но не дуб.
— М-м?
— Ты скорее уж ива!
— Вечно склоненная в плаче над рекой? Ладно, Мэглин. Что там он сделал с этой… вакуолью?
— Валлиэлью?
— Ой, ну! Во время ее… я не знаю это слово…
— Полнолетие, — засмеялся Мэглин, — время, когда ребенок становится юным взрослым.
— Совершеннолетие?
— Да, точно.
— Подожди. Какое совершеннолетие? Ей полвека! Вот. Это «пять», это «десяток».
— Верно.
Ветка опустила ресницы, а потом подняла — заходящее солнце проделало свой излюбленный трюк, рассыпавшись пламенными искрами в светло-карих глазах.
— А как будет «лжец», Мэглин? Нормально вообще… пятьдесят…
И, не дожидаясь ответа, встала, скрутив в узел непослушные волосы. Плеснул шелковый подол — повелительница Темнолесья покинула свою комнату для занятий. Не обернувшись. А зря.
Мэглин глядел ей вслед с надеждой.
— Пятьдесят лет?
— Тебе не о чем беспокоиться, — Трандуил отложил письма и перо.
— Через двадцать лет мои дети останутся — детьми! И ты знал!
— Они всегда будут твоими детьми. И в двадцать. И в тысячу.
— Трандуил!
— Ольва?
— Двадцать лет нас не спасут. Нет смысла откладывать поход, ждать, пока они станут взрослыми. Ри… ты мне соврал? Ты говорил о двадцати годах…
— Конечно, нет. Ты читала о полнолетии эльфов. Об эльфинитах старинные рукописи не говорят. Но я спрашивал у Элронда… к двадцати он был полным сил молодым мужем. Не ребенком. А я говорил о десяти… о двадцати. Мы не договаривались в точности, — Трандуил смотрел мягко и укоризненно.
Ветка смутилась.
— Я сижу тут… да, я счастлива, да… но пятьдесят лет! Дети Фили не просто вырастут, они родят собственных детей — а я даже не увижу их маленькими! Виэль и Бард и… Торин… выживут, а сколько тех, кого я не хотела бы выпускать из своей судьбы, уйдут бесследно?..
— Ольва. Нам нужно время. Мы решим, будем ли действовать вне Сумеречного Леса лично и как именно. Я не говорил о том, что мы будем вовлекать во все… это… наших детей. Время гармонии. Передышка. Я должен убедиться, что Анариндил и Йуллийель взрослеют как эльфиниты. В чем я сказал неправду, Ольва?
— Они не будут готовы! А не готовить — особенно не будут!
— Ты предлагаешь открыть границы немедля? И дать миру разрушить их иллюзии, как это было с тобою? Есть разница, Ольва. Она — дочь короля. У нее есть отец и мать. У нее будут лучшие учителя. Ты считала Синувирстивиэль беззащитной белоручкой, пока не увидела ее в бою. Не повторяй свои ошибки. Ни Анариндил, ни Йул не вырастут беззащитными. Просто дай им время. Слишком многое происходит там, снаружи. Гортхаур ищет опору для власти, ему всегда нужна была власть и месть. Власть — это Мордор и легионы орков. Месть задевает тебя, Ольва. Он не сосредоточит все мысли на тебе, но обязательно вплетет тебя в паутину своей недоброй воли. Разве я лгал тебе, говоря, что пределы моего Леса я удержу нерушимыми в течение нужных нам лет?
— А что будет потом? — прошептала Ветка.
— Потом будем мы. Если понадобится — против всего мира.
И Ветка прижалась к ткани кафтана, вдыхая родной запах леса, неизвестных трав и цветов, смолы и меда… и мужа.
***
Столько цветов Сумеречный замок не видел никогда.
Зацвели и засияли бриллиантовой пыльцой самые невзрачные выступы и ниши в стенах, кованные столики и обитые бархатом пуфы, заимствованные у людей. Повелительница Сумеречья бродила по галереям слегка потерянная.
Знакомые эльфы, стража дворца, какие-то пришлые гости — вся эта публика, сверкая камнями и шелком одежд, заполонила дворец, в тронном зале которого делалось нечто невероятное.
Пол застелили лучшими шкурами и шелковыми коврами заморской работы.
В Сумеречный дворец свезли всех детей, которые родились в Лихолесье.
Даня, вскарабкавшись на пустующий пока трон отца, обозревал несколько десятков карапузов обоих полов с видом завзятого собственника. «Это будет моя армия», сообщил он Ветке. При каждом карапузе был его питомец — рысь, волчонок, зайчонок, совенок…
Каждый из прибывших старался хоть слегка прикоснуться к кому-то из деток, малышей и карапузов. Лица у эльфов были восхищенно-застывшие. Великая радость и великая скорбь их народа перемешалась в этом выражении лиц.
Парадная часть должна была начаться вот-вот. Ветке одинаково надоело и желтое, и коричневое, и алое, поэтому она была в синем платье, расшитом прозрачными, как слеза, хорошо ограненными алмазами и золотом.
После окончания праздника предполагалось говорить о важном. Даже об очень важном.
Прибывшие гости уже располагались в Лесу — но, как уже знала Ветка, в поселениях эльфов по соседству с дворцом. Там гости приведут себя в порядок, отдохнут после дороги, и торжественно, на вычищенных лошадях, вступят в пределы сумеречных покоев, как и подобает посольствам.
С гостями из Ривенделла приехали пятеро ривенделльских детей, а из Лотлориена всего трое, и, как знала Ветка, это было печалью и Галадриэли, и Келеборна. Дети Новой Зари эльфов родились в основном в Лихолесье.
Трандуил по этому поводу тихо торжествовал, но Ольва знала — на самом деле этот вопрос не был поводом для соревнований и не подразумевал победителя. Древний народ воспрял весь, осознав, что так или иначе сможет продолжится и конец эпохи эльфов еще не пришел, хотя корабли гордо и торжественно ждали в Серебристой гавани.
Йуллийель была всеобщей любимицей. Поэтому никакой управы на нее не существовало, границ малышка не признавала, слегка слушаясь только старшего брата, и то не всегда, и Ветка не раз и не два подумала, что в Москве это был бы очень гиперактивный ребенок. Из таких, которые ревут во все горло и смеются на весь салон самолета, долбят ногами других людей в транспорте, все портят и ломают, не подчиняясь никаким правилам, и выносят головы своим изнемогшим родителям.
А тут ее с выражением непередаваемого умиления и радостным смехом снимали с крон древних деревьев, отнимали у диких зверей, вытаскивали из озер и болот, не кормили, когда не хотела, давали есть только то, что просила, не заморачиваясь никакими аллергиями, и лечили песнями и травяными отварами, если начинала кукситься и чихать. И все, что делала Йул, целым народом воспринималось на ура и с радостью. Теоретическое Веткино «воспитывать ее надо построже» было воспринято с веселым недоумением.