Уилл совершает ещё одну безуспешную попытку почесаться, и поправляется: не желает… Рано думать о Голде в прошедшем времени. В конце концов, каким бы безнадёжным не казалось представшее перед его глазами зрелище, это не могила, и мемориальной доски со списком погибших рядом не висит. Вообще как-то странно было уходить, оставив весь скарб в пещерке… Так что, прежде чем хоронить Голда и Голубую, надо бы проверить что-то ещё. Уилл ворчит: «И откуда берутся такие на мою голову» - не потому, что так надеется выплеснуть переполняющее его раздражение, а больше, чтобы заполнить шахту звуками: тут слишком глухо, слишком тихо, и от этого ему становиться не по себе. Вот он и шумит всю дорогу, слишком жёстко ступая, бормоча, обещая себе, что тут же вернётся назад, и скажет Белль — ну и шерифу заодно, что ни одной живой души тут нет и в помине. Он сам почти верит в окончательность своего решения, до тех пор, пока проход не выводит его обратно в пещерку, где, едва не споткнувшись о растерзанный рюкзак, Уилл всё-таки оскальзывается на разложенных на камнях полиэтиленовых пакетах и кубарем падает в воду. Вынырнув и отплевавшись, Уилл снова ныряет - за тускло светящимся под водной толщей фонариком, благо, конструкция водонепроницаемая, и при падении тот не пострадал. В очередной раз оглядывает сваленное на берегу барахло, и делает логический, чтоб его, вывод, что эти двое могли уйти и не по суху, а вовсе даже по реке. Уилл хмыкает совсем не весело и говорит сам себе:
- Нет, вот туда я не полезу!
Эхо тут же подхватывает “полезу-полезу-лезу”, намекая, что полезет непременно.
- А вот и нет, - бурчит Уилл, вставляет загубник в рот, похлопывает себя по висящей на бедре гидросумке, и направляется… к пробоине. Вообще-то, по плану, он должен был её заделать, тем самым закрыв приток воды, а не нырять неведомо куда.
Комментарий к Глава 2
Гм, Румпель, который обсуждает свои отношения с женщиной словами через рот, не громоздя ложь на самообман, это, конечно, жуткий ООС.
Хотя сценаристы в пятом сезоне ему вроде тоже что-то подобное прописали.
Так что, может быть, нет?
Критика, мнения и прочий фидбек очень желательны, да.
========== Глава 3 ==========
Течение оказывается не особо бурным и не глубоким, но берег весь в острых каменных выступах, — уцепившись за один из них, Уилл тут же распорол себе ладонь — ступать приходиться аккуратно. Уилл даже не знает, куда смотреть — под ноги — или наверх. Торчащие с потолка мокрые каменные сосульки так и норовят преградить ему путь, и, в конце концов, Уилл просто наваливается боком к одной из них, пытаясь отдышаться и собрать разбегающиеся мысли. Первая — зачем он здесь? Последующие — со второй по двадцать пятую — о том, что делать дальше.. Идти вдоль берега вверх по течению или вниз, или вообще удалиться от реки и продолжить поиски на этом участке берега? У Голда есть карта, и действовали эти двое не наугад. В отличии от него. Уилл мысленно называет себя идиотом. Ещё раз и ещё. Только это не очень помогает прояснить ситуацию. Ладонь саднит. Плечо чешется под гидрокостюмом. Река убаюкивает монотонным шумом, в ушах стучит, и ток крови сливается с дразнящим смеющимся эхом. Стоп! Смех.
Уилл вслушивается, кивает сам себе. Нет, это не в ушах звенит, и не кажется: чьи-то голоса. Кто-то спорит, разговаривает и смеётся. Кто — в общем-то ясно. Труднее определиться с «где»: акустика подводит, обрывки фраз отражаются от стен, и понять откуда исходят звуки — не просто. С «почему» тоже затык: что могло так развеселить незримых собеседников в этом мрачном подземелье? Уилл хмурится, не обращая внимания на давящую на лицо маску. Похоже на ловушку, и, может статься, в этой ловушке оказались вовсе не бывший Тёмный и растерявшая магию фея, а он сам. А что, если Голд в действительности никогда не терял память, а только притворялся, чтобы избежать ответственности за свои грязные делишки, и теперь расправился с бедняжкой феей и гнусно хохочет над телом своей несчастной жертвы? Уилл не сталкивался с Тёмным в Зачарованном Лесу, а мистер Голд, которого он знал в Сторибруке, был похож скорее на скучного дельца, чем на чудовище, и, даже вставляя Белль в грудь сердце, выглядел заурядно. Но легенды о хохочущем демоне Уиллу приходилось слышать ещё мальчишкой. Он уверен: Голд вовсе не так прост, как утверждает Белль. Впрочем, тут не узнаешь наверняка. Феи — тоже не такие безобидные существа, а уж заносчивая мать-настоятельница - тем более.
«Росто… гда» - раздаётся чуть ли не с другого берега. Уилл отлепился от своей каменной опоры. С той стороны реки не за что уцепиться: отвесные каменные стены, темнеющая пробоина. Значит, эхо обманывает его, и те, кого он ищет, - здесь. И — недалеко, иначе пещера сильнее исказила бы их голоса. Уилл бормочет себе под нос:
- И зачем я ввязался в эту историю? - отступать уже поздно, и сам он прекрасно понимает, чего ввязался. Анастасия тоже вечно подбивала его на безрассудства. Вспоминать чем это кончилось, Уиллу не хочется. [1] - Женщины, - резюмирует он, и, высвечивая себе путь фонариком, углубляется в каменный лес. Уже спустя несколько шагов, расползшиеся по берегу «деревья» расступаются, и Уилл оказывает перед входом в ещё один туннель, со сводом столь низким, что Уиллу приходится пригнуться.
- Я хоть назад дорогу найду? - шепчет он, хотя уже ясно, что направление он выбрал верно. Голоса звучат громче… «…набрать сколько сможем унести» - «…в обитель» - смех - «лицо сестры Оливии» - что за бред? Уилл пытается прибавить шагу, но это не так уж и просто, когда за спиной у тебя тяжёлые баллоны с воздухом и идти приходится согнувшись в три погибели. «Ты очень красивая,» - до Уилла доносится очередной обрывок разговора, и от неожиданности он даже разгибается, тут же ударяясь затылком в нависающий свод. Металл баллона неблагозвучно шкрябает о какой-то каменный выступ, и Уилл стонет. Голова у него крепкая, а вот если не выдержит баллон, ему плохо придётся. Эта мысль даже отвлекает его от услышанного несколькими секундами ранее, и вопрос — с чего это Голд любезничает с матерью-настоятельницей, перестаёт его занимать. На миг ему хочется уйти. Сделать вид, что ничего не слышал, старался помочь, но никого не нашёл. Ему поверят. Но, после секундного промедления, Уилл продолжает путь.
Проход расширяется, и Уилл оказывается в пещере, со сводом высоким, как в соборе. От стен и свода исходит приглушённое синеватое сияние, ступни утопают в песке, переливающемся всеми оттенками синего и голубого, и Уилла охватывает чувство, которое можно было бы назвать страхом, если бы к нему не примешивалось что-то вроде восхищения - глупой щенячьей необъяснимой радости. Пахнет волшебством, и вовсе не яркий свет слепит глаза так, что они начинают слезиться. Может быть, поэтому Уилл не сразу замечает тех, ради кого спустился сюда. Мать-настоятельница и Голд, они здесь. Стоят, окутанные голубым сиянием, и горячо спорят, не обращая на него ни малейшего внимания. Они раздеты: на растрёпанной матери-настоятельнице короткая сорочка, не скрывающая очертаний её тела, а Голд и вовсе в одних трусах. Уилл кривиться от отвращения: вот урод, и жалеет что при нём нет фотоаппарата или хотя бы мобильного. За такие снимки он мог бы выторговать себе что-нибудь интересное, в качестве компенсации морального ущерба.
- Этого будет достаточно для нужд обители…- голос Голубой звучит по обыкновению холодно и рассудительно, точно она не стоит в мятом исподнем, а застёгнута на все пуговицы и окружена своей вечной монашеской свитой.
- Я ещё не совсем разобрался с тем, как это работает… - беззаботно вставляет Голд. - Но суть же в выполнении желаний? Ради этого горожане устраивают к вам паломничества?
Уилл моргает, и разевает рот, настолько его шокирует зрелище — Голд, рассеянно подтягивающий боксёры и так по-свойски перебивающий повелительницу фей, ничем не напоминает ни чопорного ростовщика, ни того нового Голда, с белым сердцем: всегда настороженного, напряжённого, точно сжатая до предела пружина, с ускользающим взглядом, то заискивающим, то направленным куда угодно, только не на собеседника — когда бывший маг только вернулся за прилавок своей лавчонки, Уилл заходил к нему, якобы в поисках «подарка для моей девушки», а на деле, чтобы проверить, как тот отреагирует на соперника. Голд, если и узнал его, то ничем себя не выдал, и когда Уилл собрался уже покидать лавку, неожиданно спохватившись, засуетился и принялся торопливо раскладывать перед ним разнообразные украшения и нахваливать свой товар.
- Ты спешишь. Слишком всё упрощаешь, - возражает Голубая, но тон вовсе не строг, а даже неожиданно ласков.
- Ладно, не буду, - выдыхает недовольно Голд, позволяя эху подхватить его слова, и тут же, слегка склонившись, звонко чмокает Голубую в макушку. А фея, вместо того, чтобы осадить наглеца, только улыбается, прикрывает глаза и склоняет голову на безволосую, как у женщины грудь.
«Что бабы в нём находят?» - с неожиданной завистью думает Уилл. Ну, действительно, ничего ж в нём нет, ни лицом, ни фигурой не вышел, а туда же. Вот почему его?!.. Даже эта история с Белль. Когда она это зелёное чудище мало того, что не побрезговала поцеловать, так ещё и чуть своей любовью в человека не обратила. Вот случись, что с ним, - Уиллом, - лишись он своей красивой мордашки, как бы Белль на это взглянула? Взялась бы «целить любовью» или искать способ спасти? Он не знает ответа. Взгляд, которым Белль провожала его, говорил о её любви. А вот поступки… В груди закипает злость, и на Белль, и на самого себя. Он выходит из тени и говорит резче, чем собирался:
- Браво-браво! Пока вы тут развлекаетесь, весь Сторибрук на ушах стоит и думает, как вас спасти.
Голубая вздрагивает и отстраняется от мужчины, отступает назад.
- Могли бы быстрее думать, и спасать, - колюче парирует Голд и разглядывает Уилла самым бесцеремонным образом: - А ты что ещё за чудо?
- Не делай вид, что не узнаешь меня, - голос срывается и звенит.
- А что должен узнавать? - со смешливым, но, кажется, вполне добродушным удивлением переспрашивает Голд. - Я, что, по-твоему, в лицо всех лягушек знаю?
Уилл не из тех, кто решает споры кулаками. Нет. Разве что, если хватит лишнего, и в голову ударит выпитое. А сейчас он трезв — пару глотков пива в лечебных целях — не в счёт. Уилл трезв, но ярость поднимается в нём и захлёстывает так, что он тонет в ней, захлёбываясь, хватая ртом воздух, не в силах вымолвить и слово… Фонарик выпадает из разжавшихся пальцев с глухим стуком падает на песок. Фея, опасливо выглядывая из-за спины Голда, что-то говорит, и прозрачные мушиные крылья трепещут у неё за спиной. Уилл не может разобрать слов, у него шумит в ушах и в глазах двоится: чудятся такие же крылья и за спиной у Голда. Но это не важно, не важно. Почему тот улыбается, смеётся над ним, когда сам смешон, когда Уилл напялил на себя этот костюм только затем, чтобы спасти его паршивую шкуру. Почему Уилл не может рассмеяться в ответ, почему Голду всё достаётся даром: богатство, любовь, весь город пляшет под его дудку, и та женщина, которую Уилл называет своей, на самом деле принадлежит этому смеющемуся выродку. Всё спутано, смешано, и Уилл покраснел от гнева и натуги и всё хватает ртом воздух, и выглядит, наверное, смешно. Смешно. Смешано. Всё смешано: Белль, её бесконечные отговорки, её любовь, в которую так хочется верить, но невозможно проверить, чудовища, поцелуи, это ненавистное лыбящееся лицо. Уилл не может, он не может ничего, и ни в чём не уверен, но стереть эту улыбку, он может. Он сжимает кулаки и бросается на Голда, не помня себя. И, может быть, он уже не смешон, а страшен, потому что фея преграждает ему путь, но он отталкивает её и примеривается, как бы ловчее ударить Голда по челюсти, и успевает обрадоваться, увидев, как насмешка на его лице уступает место растерянности, и почувствовать тепло его кожи костяшками пальцев….
…А потом кулаки сами собой разжимаются. Кружится голова, и все мысли исчезают куда-то, остаётся только невнятная муть. Свод пещеры, и без того высокий, стремительно улетает вверх. В песке Уилл теперь увязает по колено. Он пытается сжать кулаки, ничего не выходит. Повертеть головой, чтобы выяснить, куда это смылись Голд и фея, но шея будто онемела. Уилл больше не злиться, ему страшно. И он открывает рот, чтобы сказать: «Голд, кончай с этими шутками» или даже «Эй, ребята, полно. Ясно, что я разозлился, когда увидел, что вы целёхоньки». Может быть, даже он унизится настолько, что извинится. К чёрту, он извиниться, пусть только они прекратят это. Уилл открывает рот, чтобы сказать это чёртово «Извините», но язык не слушается и из горла вырывается какое-то странное кваканье.
Комментарий к Глава 3
[1] В нашей ау-версии Уилл и Анастасия так и не нашли в себе сил помириться. Ну, иначе я не понимаю, зачем Уилл вернулся в Сторибрук и завёл роман с Белль.
==============
========== Глава 4 ==========
Костюм Рул Горм сидит на ней безупречно, не скажешь, что ещё недавно одежда была безнадёжно испорчена и лежала на камне неопрятной сырой грудой. Лишь лицо феи — кажущееся болезненно бледным в свете фонаря - и растрёпанные волосы выбиваются из её привычного облика.
Румпельштильцхен уже натянул брюки — они не только выглядели постиранными и отутюженными, но даже были тёплыми на ощупь, - и теперь с недоумением смотрит на свитер и пиджак. Волшебство Рул Горм и их привело в порядок, но как справиться с одеванием, когда за спиной живут своей жизнью жёсткие полуметровые крылья? Рул Горм избавилась от своих в миг. Она сказала — надо только сосредоточиться. Но собрать мысли не получается. Как бы он ни был удручён произошедшим, в голове по-прежнему звенящая пустота, и непривычная лёгкость — кажется, от любого резкого движения он может взлететь к невысокому своду. Румпельштильцхен зажмуривается и сжимает руки в кулаки. Ничего не меняется. Рул Горм смотрит на него грустно — вздыхает, делает едва уловимое движение пальцами, и Румпельштильцхен оказывается полностью одет. Крылья никуда не делись, зато в свитере и пиджаке появились прорези.
- Спасибо… - произносит он хрипло и, так и не решившись назвать её по имени, замечает: - Это удобно.
- Только до полуночи, - сухо замечает Рул, - потом одежда вернётся в свой естественный вид. И по моим подсчётам, времени у нас осталось не так много — может быть, пара часов.
- Да, я знаю, - соглашается Румпельштильцхен и с внезапной надеждой смотрит на лягушонка, что изо всех сил пытается вырваться из рук феи. - А, может быть, он тоже к полуночи примет свой естественный вид?
- Нет, - утомлёно возражает Рул, и Румпельштильцхен думает: в силах ли он прогнать грусть из её взгляда, - так не получится. Я уже говорила: я не могу обратить его обратно, так же как и ты. - Слегка смягчившись, фея добавляет: - Ты просто исполнил его желание. И теперь он останется таким… на какой-то срок или навсегда. Ты не виноват.
Румпельштильцхен резко вдыхает, втягивая носом влажный воздух. Не виноват. Как будто, если повторить это ещё раз, что-то измениться. Как будто тот парень, Уилл, и впрямь мог желать стать лягушкой. Это было смешно только в первый миг, когда Уилл плюхнулся в пыльцу. Но потом, когда Рул сказала, что это необратимо, и… в общем, она много тогда наговорила, только Румпельштильцхен был так взволнован и удручён, а потому запомнил слишком мало, кроме того, что причина столь невероятного преображения — в нём и волшебной пыльце. Это всё кажется невероятным. Он давно уже чувствовал себя странно, точно во сне, но сон был приятным и вдруг обернулся кошмаром.
Рул протягивает ему барахтающегося лягушонка:
- Я ненадолго. Надо набрать пыльцы.
Румпельштильцхен кивает, обхватывает холодное дёргающееся тельце под передними лапками, смотрит, как фея колдует над его рюкзаком и вдруг исчезает, оставляя после себя лишь тающее в воздухе голубоватое сияние.
Румпельштильцхен извлекает из кармана носовой платок — что тоже оказывается куда чище, чем он помнит, — и аккуратно заворачивает в него лягушонка.
- Не вырывайся, - просит он его. - Только хуже будет. А так, Рул Горм придумает, как тебя выручить. Или Белль.
Румпельштильцхен вздыхает. И как он умудряется всё так усложнить? Если бы Уилл не расстался с человеческим обликом, всё можно было бы обставить так, словно Румпельштильцхен даёт Белль столь желанную для неё свободу любить, кого вздумается. Он бы ещё дал ей отступного… в его деревне никакое богатство не могло заставить перестать болтать гадости за спиной, и здесь, в Сторибруке, вряд ли дела обстоят иначе. Но, как бы то ни было, деньги годились для того, чтобы подсластить микстуру. Теперь же всё обернулось иначе. Единственная здравая мысль — оставить Уилла на милость хозяйки города: Реджина - ведьма, так пусть поломает голову над тем, как его расколдовать, — а самим убраться из Сторибрука подальше, но не во внешний мир — пусть новообретённая магия успела сыграть с Румпельштильцхеном злую шутку, у того нет никакого желания её терять — а в мир волшебный. Эрэнделл. Дверь между мирами. Только вот она находится в доме Тёмной. Да, Тёмная — мать его внука, и она когда-то любила Бея, так говорил Генри. Сам Румпельштильцхен не может представить своего солнечного мальчика рядом с этой угрюмой женщиной. Но Генри незачем врать. Генри хотел…