— Нет, — Лонгсдейл провел рукой по лбу. — Я не знаю. В том–то и дело. Ее убили с помощью магии, но я не знаю, как.
Глава 4
18 февраля
Мороз кусал за уши и щеки; Виктор ван Аллен повыше поднял воротник и пониже натянул шапку. Он редко позволял себе так бесцельно бродить до ночи, тратить время без всякой пользы, но сейчас ему было необходимо уединение и долгая, долгая прогулка.
С той самой ночи, когда мисс Шеридан впервые с ним заговорила, она заезжала в кафе не меньше дюжины раз, и с каждым разом становилось все хуже и хуже. Это как принимать яд доза за дозой, но не умирать, а привыкать к его действию настолько, что в конце концов возникает зависимость. И нужно все больше, и больше, и больше…
Виктор пнул невысокий пушистый сугроб у края дорожки. Он знал, что никогда не сможет пригласить мисс Шеридан на прогулку. Кто он, а кто она? Дочь богатого фабриканта, вхожего в высшее блэкуитское общество, — да она просто посмеется! Что он, сын эмигрантки, который все еще говорит с акцентом, сможет ей предложить? Стоять за прилавком в кафе? Считать тюки с чаем и ругаться с мельниками? Работать каждый день с утра до ночи? Да Боже мой, она даже не знает, что такое — работать!
«Ну почему?» — с тоской подумал Виктор. Почему нельзя было полюбить трудолюбивую прилежную девушку, ровню по положению? Почему так тяжело и сладко вспоминать нежный грудной голос, смех, огромные темно–карие очи, золотой отблеск на волнистых каштановых волосах, случайное прикосновение узкой белой ручки, от которого у Виктора темнело в глазах. И ведь нельзя сжать в своей руке длинные тонкие пальчики и шепнуть «Выпьем кофе за столиком, когда все уйдут?»
Она всегда была веселой, любезной и смешливой, но кто она на самом деле? Что кроется за внешностью эльфийской принцессы? Вдруг лишь пустышка? Боже, как хорошо было бы, если б он точно знал, что это так! Тогда он приказал бы себе не думать о ней, не вспоминать, отворачиваться, когда она приходит… но Виктор уже знал, что это ему не под силу. Стоит ей войти, улыбнуться и сказать: «Прекрасный день, мистер ван Аллен! У вас еще есть печенье с корицей?» — и он забудет все данные себе обещания. Она не просто нравилась — она одурманивала, как наркотик. И опьянение после ее ухода долго не проходило, пока счастливая эйфория не сменялась тяжелой тоской.
У развилки перед статуей, символизирующей Свободу, Виктор остановился и тупо посмотрел на две дорожки. Ему хотелось просто идти, не думая ни о чем, а не принимать снова какие–то решения! Снег за спиной захрустел под чьими–то шагами, и Виктор резко обернулся. Наверняка по парку уже ходят смотрители, выпроваживая задержавшихся гуляк… хотя, честно говоря, он не имел никакого представления, который теперь час.
Голые кусты скребли воздух тощими ветками, у корней кучками лежал осыпавшийся снег, но никакого смотрителя ван Аллен не заметил. Правда, в густой темноте мелькнуло что–то вроде человеческой фигуры, но, может, ему показалось. Вздохнув, Виктор повернулся спиной к Свободе и зашагал назад, к восточным воротам. В конце концов, матушка уже наверняка волнуется. Да и остальные тоже…
Снег захрустел снова, будто кто–то шел за Виктором, прячась за кустами. Не останавливаясь, ван Аллен обернулся. В тени деревьев двигался смутный силуэт. Он почти сливался с ними, но его выдавал хруст снега. Виктор остановился. Силуэт удалился в глубину парка. Если это смотритель, то какой–то слишком застенчивый.
— Эээй, — позвал молодой человек. — Сэр? Я уже ухожу, не волнуйтесь. Эм… вы не подскажете, сколько времени? Я забыл дома часы.
Ответа не последовало. Виктор с досадой отвернулся и двинулся к воротам. Наверное, он пытался узнать время у какой–нибудь бездомной шавки, которая забрела в парк… шаги раздались снова. И это были определенно человеческие шаги.
Ван Аллен снова оглянулся, не сбавляя ходу. Деревья несколько поредели, и теперь он на мгновение смог разглядеть мужскую фигуру — невысокую, довольно худощавую, в приталенном пальто до колен. Лица не рассмотреть…
Вдруг его охватило беспричинное раздражение. Какого черта этот тип за ним тащится? Ему что, заняться больше нечем? Ван Аллен повернулся к нему и сердито крикнул:
— Эй вы! В чем дело?! Что вам надо?
Силуэт замер. Он стоял неподвижно пару секунд, а потом вдруг резко приблизился. В глазах у Виктора все расплылось, в ушах зашумело, голова закружилась, а ноги стали ватными. Из тихого монотонного шума выделился какой–то слабый звук, отдаленно похожий на голос. Он что–то говорил, но молодой человек не мог разобрать — что. Он замотал головой, пытаясь вытрясти из ушей шум, и вдруг все прекратилось. Голова немного кружилась, но наваждение сгинуло бесследно — вместе с силуэтом.
Виктор протер лицо и глаза снежком. Вдруг до него донесся все тот же звук — шаги по снегу, только теперь они быстро удалялись. Ван Аллен подошел к аллее, вдоль которой за ним шел таинственный преследователь, и увидел в снегу глубокие следы ботинок. Раздражение мигом превратилось в злость, и Виктор перескочил через низкую оградку.
Следы вели в глубину аллеи, забирая вбок и прочь от восточных ворот. Она расширялась, переходя в парковую полосу, и вскоре Виктору уже казалось, что он бредет сквозь настоящий лес. Вскоре меж деревьев мелькнул свет, и ван Аллен инстинктивно направился к нему. Опустив глаза, молодой человек заметил, что следы ведут туда же.
«Может, этот бедолага просто заблудился?» — подумал Виктор, уже стыдясь своей злости. Конечно, этот тип помешал ему думать о Маргарет и вообще, видимо, был невеликого ума, раз смог потеряться в парке, но… Свет мелькнул и пропал; раздался слабый вскрик.
Виктор вздрогнул и замер. Тишина длилась пару минут; потом свет снова вспыхнул, подрожал и стал удаляться. Ван Аллен бросился вдогонку, забыв о следах. Он бежал, спотыкаясь о корни, стараясь не терять из виду огонек. Наконец он прорвался к дорожке, выскочил на нее там, где она изгибалась дугой, и понял две вещи. Во–первых, огонек пропал; во–вторых, не надо быть идиотом, чтобы заблудиться в парке.
Виктор остановился, растерянно озираясь. Он понятия не имел, где очутился. На изгибе дорожки стояла скамейка, и никаких других примет местности, за вычетом деревьев, кругом не было. Ван Аллен, выругавшись, пошел по дорожке — все кругом было одинаковым, так что направление не имело значения. Виктор шел довольно долго, проклиная этот дурацкий порыв, из–за которого вообще полез в аллею. Можно подумать, велика важность — какой–то человек в парке! Тьфу!
Наконец деревья слева расступились, и показалась стена, выложенная слоистым камнем. Виктор облегченно вздохнул — теперь он хотя бы знал, что ворота где–то тут. Он пошел по дорожке вдоль стены, мечтая о горячем чае, пока не уловил смутно знакомый запах. Молодой человек сбавил шаг, принюхался и замер. Это был запах из его юности. Он помнил его до сих пор — запах крови, человеческих внутренностей и пожара. Запах погромов.
Виктор вдохнул поглубже и бросился туда, откуда сочилась эта вонь. Она усиливалась, по мере того, как ван Аллен приближался к бурной разросшейся глицинии у стены. Кто–то топтался тут до него, оставив кровавые отпечатки в снегу. Виктор перескочил через бело–красное месиво и раздвинул ветви глицинии. Перед ним все потемнело; ван Аллен отшатнулся, упал на колени, и его вырвало.
Комиссар молча изучал тело, лежащее в снегу. При свете фонарей кровь казалась чернилами на скомканной белой бумаге. Вокруг девушки снег превратился в бурую кашу, подтаявшую от тепла остывающего тела. У корней глицинии растеклась лужа рвоты; две цепочки следов вели в разные стороны — одна к восточным воротам, другая — в противоположную сторону, к пруду.
Натан присел на корточки. Девушка была молода, судя по ее рукам, коже и фигуре; высокая, стройная, с длинными волнистыми волосами каштанового цвета. Лицо разбили камнем до такого состояния, что Бреннона самого замутило. Кругом все было в брызгах крови и мозга. В толстом комеле глицинии застряло несколько кусочков кости.
— Он дошел до пруда, сэр, — Бирн бесшумно возник справа. — Орудие убийства опять утопили. Я отправил трех парней по следу. Слава Богу, в половине второго ночи его некому затоптать.
— Хорошо, — кивнул Бреннон и встал. — Займись телом и отпечатками. Я поговорю с парнем.
Детектив кашлянул.
— На мою беспристрастность его фамилия не повлияет, — сухо добавил комиссар. Бирн посторонился и полез под глицинию, оставив комментарии при себе.
Виктор ван Аллен сидел на подножке полицейской кареты и не сводил глаз с полицейских, обступивших тело. Он время от времени судорожно сглатывал — его наверняка еще тошнило. Джен Рейден притаилась в ночи, как кошка, караулящая мышку в лице юного ван Аллена.
— Ну как ты, парень?
— Н-ничего, сп–пасибо, — выдавил Виктор. Вид у него был такой бледный, что Натан вытащил из–за пазухи фляжку с виски и протянул ему.
— Я не п-пью, — сказал ван Аллен, сжал голову руками и прошептал: — Мне показалось, что эт–то она… чт–то это М-Маргарет… Боже мой!
— Не тебе одному, — буркнул комиссар, хотя по одежде убитой уже мог сказать, что она была проституткой, работающей на улице.
— Но это ведь не она? — Виктор с надеждой поглядел на него.
— Нет, — Бреннон пролистал блокнот с записями Бирна. — Ты сказал детективу, что гулял в парке, когда встретил кого–то у статуи Свободы. После этого у тебя закружилась голова, в ушах зашумело и…
— Я видел то, что видел, — твердо сказал Виктор; его акцент заметно усилился, и молодой человек заговорил медленней: — Я не сумасшедший и не пьяный. Я отвечаю за свои слова. Я говорю то, что видел.
Бреннон кивнул Джен, и ведьма выскользнула из тени полицейской кареты.
— Больно не будет, — мурлыкнула она ван Аллену. — Смотри мне в глаза.
Одновременно она взяла его за руку, нащупала пульс и слегка сжала. Виктор уставился ей в глаза; постепенно вид у него стал отсутствующим, а взгляд — таким, будто он спал наяву. Но длилось это всего несколько секунд — потом Виктор возмущенно встрепенулся и попытался вырваться.
— Эй! Что ты… вы делать?!
— Ставить опыты, — ведьма выпустила его руку, исподлобья смерила его долгим взором. В черных глазах мелькнула огненная искра, и Виктор невольно отодвинулся.
— Ну? — тихо спросил Бреннон, когда Джен отвела его в сторону. — Это чары? Гипноз?
— Не совсем…
— Что значит — не совсем? Как чары могут быть не совсем чарами?
Девушка перевела взгляд с Бреннона на Виктора и обратно несколько раз и наконец осторожно сказала:
— Это похоже на гипноз колдуна или ведьмы. Без чар и заклинаний.
— Почему не подействовало?
Джен язвительно фыркнула:
— А вы как думаете? Ваш ван Аллен — ЕЕ сын, на него ничего не подействует, кроме удара ломом по темени! Даже яд. Я не смогу его загипнотизировать. Сами видели. Едва успела схватить след.
— Подожди, — нахмурился Натан. — Если ты не справилась, то другой колдун тем более… или нет?
— Вообще–то, — задумчиво сказала Джен, — это еще зависит от силы и опыта. Но фокус–то в том, что это был не колдун.
— Откуда ты знаешь?
— Оттуда, — пожала плечами ведьма. — Вы же отличаете запах курятины от вида котлеты.
— Чего?
— Ну того! — нетерпеливо вскричала Джен. — Вы, люди, когда используете чары, оставляете след, похожий на отпечаток ладони. А ведьма или колдун оставляют запах. Не говоря уже о том, что след включает в себя отпечаток структуры заклятия. Которыми не пользуется большинство из нас, — она подчеркнула это слово, чтобы до комиссара быстрей дошло, что она сейчас не о людях. — Мне не нужны заклинания для гипноза. Неужели Лонгсдейл вам не рассказывал?
— Не в таких деталях. Где он, кстати?
— В морге. Работает с черепом первой жертвы.
— Черт подери, — буркнул Натан. Вот и началось: первая жертва, вторая жертва… и сколько еще? — Итак, подытожим: на человека этот гад не похож, но и колдуна ты в нем не признаешь?
— Нет.
— Нежить? Нечисть?
— Ими тут не пахнет, — Джен свела брови. — Я не представляю, какая нежить или нечисть станет так делать. Они могут откусить лицо, оторвать, похитить облик, но на черта им разбивать лицо камнем?
— Слишком по–человечески, — пробормотал Натан. Лица девушек разбили в припадке ярости? Или намерено, чтобы скрыть… что именно? Личность убитой? Или то, что убийца сделал с ее лицом?
— Слушай, — медленно сказал комиссар, — а если для какого–то ритуала нужна определенная часть лица, то Лонгсдейл сможет узнать по этой части — для какого?
— В общем–то нет, — ведьма поскребла иллюзорную бородку, и Натан быстро отвел глаза. — Ритуалов много. Но мы бы смогли изрядно сузить круг поисков.
— То есть убийца заметает следы, — заключил Бреннон.
— Или он маньяк с припадками бешенства.
— Не похоже. Ты же видел труп, — тут комиссару понадобилось некоторое усилие. Она ведь девушка, черт побери! — Никаких следов насилия, избиений и ран. Только пара синяков на руках.
— Ее–то как раз можно было загипнотизировать, чтоб не брыкалась, — сказала Джен. — На костях первой жертвы нет геморрагического окрашивания. Если бы убийца забил живую девушку камнем, то кости были бы сильно окрашены кровью. Вряд ли этот тип сменил способ убийства на второй раз.
— Короче, причины смерти нет, мотива нет, подозреваемого нет, — мрачно подытожил Бреннон. — Отлично мы начали рабочий день.
— Начали? — поддела Джен. — Вы и предыдущий–то не закончили.
— Не трави душу. Я скоро забуду, как выглядит подушка. Это еще что там?
По дорожке рысью мчался полицейский. Добежав до Бирна, парень остановился, тяжело дыша и отдуваясь. Его взгляд метался между детективом и Бренноном.
— Сэр… нашли… того… Это смотритель!
— Кто смотритель? — резко спросил Натан.
— Смотритель же, сэр! След ведет в его сторожку. Он там сидел и кровь снегом счищал, когда мы его взяли! — фразы вырывались из полицейского отрывисто, как выстрелы из пушки. — Ох! Джойс и Киннар остались при нем, а я сюда, к вам!
— Бирн, Рейден — со мной, — приказал комиссар. — Сержант Эйр — за старшего. Испортите место преступления — голову оторву!
Смотритель сидел между полицейскими и тер руки тряпкой, в которой Натан с трудом узнал наволочку.
— Вот, сэр, — сказал Джойс. — Он все время такой.
— Он так сидит с тех пор, как мы его нашли, — добавил Киннар. — На вопросы не отвечает и ничего другого не делает.
Смотритель был сухопарый, высокий старик лет за шестьдесят. Из–под шапки со значком парка клочьями свисали редкие седые волосы. Форменное пальто, сюртук, брюки и сапоги — все покрыто пятнами крови и мозга. На руках и лице — царапины от осколков костей. Один, мелкий и белый, застрял в глубокой царапине поперек носа.
— Что с ним? — спросил комиссар. Джен присела перед стариком на корточки и положила руки ему на запястья. Смотритель даже не шелохнулся. Ведьма взяла его за колючий от седой щетины подбородок и приподняла ему голову так, чтобы смотреть в глаза.
— Думаете, это снова оно, сэр? — тихо уточнил Бирн.
— Оно?
— С той стороны, — сказал детектив. На его лице (на части, способной что–то выражать) отразилась досада пополам с недоверием. Бреннон не мог его осуждать — он иногда задумывался, не пора ли ему самому сдаться в ближайшую дурку, а все дела передать Бирну. Из четверых детективов Натан наметил в свои преемники именно его. Ведь, черт подери, комиссар отдела особо тяжких должен иметь трезвый, здравый и рациональный взгляд на вещи!
Взгляд старика постепенно становился осмысленным, хоть и растерянным; хаотичные манипуляции с тряпкой постепенно прекратились. Смотритель уставился на Джен, перевел глаза на окровавленную наволочку, глухо вскрикнул и выронил. Ведьма, не вставая, обернулась к комиссару:
— Глубокий гипноз. Полное подчинение, утрата собственной воли, помрачнение рассудка — ну, в общем, весь комплект.
— Ааа, Боже мой! — хрипло заорал смотритель и шарахнулся от тряпки. Полицейские схватили его, и он заполошно забился в их руках, опрокинув табуретку.