– О Прекраснейшая, – в полубреду шептали искусанные в кровь губы, – о Мудрейшая! Нагадай же мне, нагадай – кровь с вином смешай и к богам взывай. Нагадай, нагадай! Снизойди до раба, снизойди. И себя, всю себя подари! И сгори, со мною сгори, жалкой жизнью играя…
Скрюченные непослушные пальцы вцепились в мягкую белую кожу – одним рывком он настиг женщину за балдахином. В ответ не раздалось ни стона, ни всхлипа, только прерывистый вздох, всего лишь на четверть тона громче мерещившегося ему дыхания.
– Твоя любовь окрыляет, твоя любовь возвышает, – бормотал мужчина, приникая губами к плечам, шее, груди Прекраснейшей, – твоя любовь отравляет, твоя любовь убивает…
Нет, то был не вздох, запоздало понял он, в ужасе отшатываясь от уже бездыханного, стремительно холодеющего тела. Его собственное тело оцепенело, ему не хотелось верить в происходящее. Она не могла быть мертва! Или… могла?
Люсьен де Шати резко сел на кровати, закрывая ладонями лицо. Кровь стучала в висках яростно, шумно, заставляя уголки глаз непроизвольно дёргаться; чьи-то сильные руки стягивали на шее удавку, и мужчине на секунду почудилось, что за его спиной стоит господин Кошмар, а госпожа Смерть совсем скоро примет несчастную душу в свои объятия. Но прошло несколько минут, и остатки сна развеялись без следа, горьким послевкусием оставшись на губах. Де Шати помянул Извечных, прикладывая платок с тумбочки к носу и запрокидывая голову – никакого послевкусия и не было, солоноватая кровь и вправду стекала из носа, яркими пятнами украшая перину.
Дверь смежной комнаты отворилась тихо, и вошедшая могла остаться незамеченной, если бы не возникший сквозняк. Зябко поёжившись, Люсьен дотянулся до висевшего на спинке кровати халата и накинул его на плечи. Вот она, стоит перед ним – живая, верная. Ненастоящая, не та, что во сне – прекрасная, но не Прекраснейшая; мудрая, но не Мудрейшая. Однако – Предвидящая. Принадлежащая целиком и полностью только ему. Ни Грэму, ни Винсенту, ни проклятому мальчишке Логрэду…
– Плохой сон, мой господин? – Не голос – сладкий нектар из рук самого Возвышенного.
– Иди сюда, – ласково улыбнулся мужчина, нежно обнимая хрупкую черноволосую девушку. – Помоги забыть мне его…
– Господин хочет ещё одно Предсказание? – с трудом она дотянулась до кувшина, смочив платок и принявшись вытирать лицо де Шати.
– Глупая, – усмехнулся он, – глупая Предвидящая…
– Спаси меня!
Она тянет меня за собой, не отпускает, не даёт сделать и шагу. Слёзы подступают к глазам, мне хочется реветь в голос, мне хочется убежать и забиться в угол – туда, между крайней лавкой и стеной, откуда не будет виден этот зловещий свет витража над кафедрой. Большого, красно-жёлто-оранжевого витража, через который светит полная луна. Такая же кроваво-алая, я знаю.
– Спаси меня! – её голос ломается, её терзают демоны – не настоящие, нет. Внутренние.
Я пытаюсь вырваться из её рук, я не хочу спасать её. Мне страшно. Мне больно. От её слов, от слёз в серых глазах, от взъерошенных чёрных волнистых волос, от красных теней витража, бродящих по её белокожему телу в разодранном платье.
– Почему ты не спас меня?!
Возвышенный, сколько же укора в этом движении губ, в этих звуках, в этом тоне, в этой гримасе на лице! Пожалуйста, ради всех святых, ради твоей любви ко мне… Я… не могу спасти тебя. Мне страшно. Моё место там – в углу. Что я могу сделать? Что я мог сделать?
– Убей меня! – Это просьба? Или уже – приказ?
– Я не виноват! – вырывается у меня истошный вопль. – Я не мог сделать ничего. Оставь… оставь меня! Всё, что захочешь, только оставь меня!
Всё тело мелко дрожит, я хочу уйти, но – не могу, не могу, не могу… Надо бежать! Спрятаться. Остаться одному. Туда, в вожделенный угол. Там не будет её. Никого не будет. Даже меня. Ни-ко-го.
– Убей меня! – повторяет женщина, отталкивая меня.
В руке – револьвер. Я знаю, что барабан забит полностью, что даже если… даже если промахнусь, у меня будет ещё одна попытка, ещё один выстрел. А если вдруг расстреляю вхолостую его полностью, мне подадут новый. И так будет до тех пор, пока я не выполню её просьбу-приказ.
Не могу! Не могу, не могу, не могу… Не хочу. Не стану я этого делать.
– Я… приказываю тебе. Убей меня.
Рука против воли поднимает пистолет, взводит курок и стреляет. Вот так вот просто – без трепета, без страха, без чувства вины. Это делаю не я. Это всё моя рука, слова женщины и приказ.
Мне хочется кричать. Мне хочется метаться от стены к стене, взывать ко всем Извечным. Но получается только свернуться клубком на шершавом каменном полу и стонать, рыдать от безысходности, проклиная всех и вся. Я готов продать собственную душу – она же есть у меня, правда?! – готов заключить сделку с кем угодно, только бы обратить время вспять.
А она спокойно делает шаг назад – к кафедре, где лежит ровный густой мрак, за красный круг тени витража на полу. И я, захлёбываясь, тяну к ней руку – нет, не ту, которая так послушно выполнила приказ, другую, – кричу что-то невнятное. Чтобы она вернулась, чтобы она не уходила, что я могу ей помочь, что можно исправить всё.
Но что я могу исправить? Что я мог бы исправить, если не желал ей помочь?
И снова – забытье. Зарево пожара. Удушье.
Одиночество.
Проклятый священник задерживался. И ладно бы, только один он – неприятно, досадно, но терпимо. А тут ещё и генерал-майор запропастился, обычно отличающийся уникальной пунктуальностью.
Задумавшись, мужчина неосторожно наклонил чай к губам и обжёг их. Грэм с шипением отставил чашку обратно на стол, вызывая мимолётную улыбку де Шати, расположившегося с бокалом вина у панорамного окна. Цветущий вид архистратига добавлял масла в огонь, доводя Нортона до точки кипения – вроде и нагрузил главнокомандующего проходчиков выше всякой меры, вроде и выдал несколько личных сложных заданий, а поди ж ты! Совсем нервы к Извечным полетели, господин Верховный канцлер. Что же вы так, в самом деле… Грэм мысленно усмехнулся и усилием воли взял себя в руки, заталкивая гнев и нетерпение подальше в уголки подсознания.
Радостные вести тоже были. Утром заходил доктор Церик с анализами мальчишки и данными исследований лаборатории северного Предела, ситуация же на границах постепенно исправлялась – может быть, какой-то сезонный сбой был из-за бури за Стеной? – и людей неожиданно стало хватать, несмотря на потери. Да и в ходе мимолётного разговора с епископом Райтом выяснилось, что предстоящие планы ничто не нарушает. И можно было бы наконец-то хоть частично расслабиться, переложив большинство застрявших костью в горле проблем на плечи приближённых, если бы не одно «но» в лице Грегори Вериа. Старого знакомого, надёжного друга, но всё-таки – гостя извне.
– Так значит, вы давно знали о том, что в нашей империи завёлся кто-то посторонний? – рассматривая игру бликов гранатовой жидкости в бокале, поднял брови Люсьен. – И ни с кем не делились этой информацией? А если он прибыл сюда не один? Или, что ещё хуже, это не просто дружеский визит, а целое вторжение?
– Столь деликатный вопрос требовал определённых мер. Я поручил его тем, кого посчитал способными справиться с задачей, – спокойно ответил канцлер, взяв со стола серебряный портсигар. – Вы имеете что-то против?
– Нисколько, – обворожительно улыбнулся проходчик нулевого ранга, опираясь ладонью на эфес шпаги. – Только интересуюсь… так сказать, ситуацией в целом. Признаться честно, мне казалось, что подобный вопрос должны решать проходчики, как хранители границ Дженто, но никак не армейские псы или шавки вроде «Шакалов»[1].
– Вам не кажется, что генерал-майор в состоянии выбрать подходящих людей для порученного ему дела? – откинулся на спинку кресла Грэм и щёлкнул зажигалкой. – Повторюсь, вы имеете что-то против лорда Мирта? Или же моих решений и приказов?
Улыбка мигом сползла с лица архистратига, пуская на лицо заискивающее выражение. Де Шати обладал потрясающими актёрскими талантами, но его змеиные глаза всегда оставались равнодушными и пустыми, только вот заметить эту особенность могли далеко не все. К счастью, Нортон Грэм давно входил в число счастливчиков, коих обмануть Люсьену не удавалось ни при каких обстоятельствах.
Пожалуй, единственным, что мешало Верховному канцлеру сменить льстивого проходчика на посту кем-то другим, было устаревшее, однако всё ещё работающее правило Поединка в рядах желтоглазых, бывших вроде и в подчинении правительства, но и немного в стороне. Представителем нулевого ранга мог быть только один человек. А попробуешь вмешаться – прощай верная боеспособная единица в подчинении. Радовала мысль, что терпеть общество пригретой на груди гадюки оставалось считанные недели.
– Просим прощения за опоздание, лорд Верховный канцлер, – вошедший епископ поочерёдно низко поклонился Грэму и де Шати, занимая место возле камина.
– Просим прощения, – кашлянул в бороду коренастый мужчина.
– Как ваш глаз, генерал-майор? – обеспокоенно спросил Люсьен, разливая вино для новоприбывших.
– Вы весьма своевременно озаботились моим ранением, господин архистратиг, – хохотнул Мирт, и веко его правого глаза, покрытого белой роговицей, непроизвольно дёрнулось несколько раз. – Я уже год хожу с прекрасной меткой Извечных.
– С вами сложно пересечься, – виновато развёл руками архистратиг, – а званые вечера вы, кажется, вовсе не посещаете…
– К делу, лорды, – недовольно постучал пальцем по деревянному подлокотнику кресла Грэм. – Нам нужно решить вопрос о докторе Грегори. Как вы знаете, проходчик первого ранга, выполняющий секретное задание, вернулся не один, а с подарком. Ко всему прочему, озадачил нас двумя мёртвыми охранниками…
– Мне кажется, всем присутствующим здесь известно о настоящей причине отсутствия Н-42, – склонил голову к плечу де Шати, подходя ближе. – Он всё ещё не помнит, почему был изгнан?
Нортон медленно покачал головой, стиснув зубы. Вроде и время прошло, и сказали не прямым текстом, а болит. Всё ещё болит. Ничего, скоро он сотрёт эту слащавую улыбочку с лица де Шати и заставит молить о быстрой и лёгкой смерти. Но нет, такое счастье ему никто не подарит.
– Что говорит по этому поводу Церик? – нахмурился генерал-майор, принимая из рук Люсьена бокал.
– Кратковременный срыв в пределах нормы. Что сказать семьям убитых – просто и понятно. Но как быть с самим Рэдом?
– Доверьтесь мне, мессир Грэм, – священник, напротив, отказался от предложенного вина. – Думаю, только Возвышенный сможет помочь здесь.
Канцлер одарил Райта тяжёлым взглядом, впрочем, согласно кивая. Серые глаза, серые глаза, что же вы делаете… Почему же вы так похожи? Даже интонации!.. Но нельзя, нельзя показывать эту слабость, ни в коем случае. Не здесь и не сейчас.
– Воля ваша, ваше преосвященство. Тогда перейдём к вопросу о докторе Вериа.
В карету леди Адарэль забралась как можно скорее. Стоявшие у главной лестницы поместья родители её изрядно смущали, хотя Винсент и был довольно давно знаком с ними. Девушка забилась в угол, сбросив под соседнюю лавку ненавистные туфли.
– Чтобы я хоть ещё один, [цензура], один [цензура] раз участвовала во всех этих семейных мероприятиях! – тихо простонала она, ослабляя корсет.
– Это невежливо, Ада, – сурово погрозив пальцем ей, священник вышел из кареты, чтобы поприветствовать чету Аравеста и извиниться за вынужденную кражу их дочери – увы, именно в этот вечер леди Йор так хотела видеть Адарэль на своём званом вечере.
Раскланявшись с родителями, отец Райт вернулся в экипаж, застав Аравесту в тщетных попытках справиться со всевозможными завязками парадного платья, нисколько не стеснявшуюся попутчика. Только переодевшись в армейскую форму и скомкав роскошные завитые локоны в пучок, девушка счастливо выдохнула и затолкала тяжёлыми берцами ненавистный наряд подальше в угол.
– Как ты уговорил ту высокомерную дуру? – в руках ещё секунду назад бывшей похожей на ангела Ады появилась сигарета.
– У меня есть свои способы, – уклончиво ответил Винсент, потирая подбородок согнутым пальцем. – Ты не могла бы вести себя более… подобающим образом?
– Как все эти разукрашенные пустоголовые дамочки? Ну нет, спасибо, обойдёмся без этого. Достаточно того, что я терплю такое [цензура] положение дел только ради тебя, дорогой Винни.
– Тебя же никто замуж не возьмёт, – закатил глаза святой отец, недовольно морщась при виде сигареты между тонких пальцев девушки.
– Это [цензура] лицемерие, милый мой. То, что ты стал [цензура] священником, не даёт тебе права учить меня жить, – огрызнулась Адарэль. – А твой целибат не оставляет никакой [цензура] возможности брака по любви.
– Пожалуйста, Ада, хотя бы при других постарайся вести себя более сдержанно? – вымученно улыбнулся Винсент. – Общество «Шакалов» влияет на тебя не самым лучшим образом.
– Только за ночь любви, – оскалилась в ответ леди Аравеста. – А то о твоих навыках столько слухов ходит…
Отец Райт вяло махнул рукой, отчаявшись воззвать к голосу разума юной особы, и уставился в окно. Он был против двойной жизни Адарэль, но переубедить девушку ему никак не удалось – вбившая в голову идею наёмничьей жизни, Аравеста вовсю хорохорилась и начала вести себя весьма вызывающе. Священник всё ещё надеялся увидеть перед собой не грязно ругающуюся девицу, а чистую и светлую душу, из-за которой Винсент и ступил на нынешнюю стезю служения Возвышенному.
Аравеста же настолько хорошо успела изучить священника, что неустанно повторяла ему про склонность к красивой лжи и двойным стандартам, ведь Райт, по сути, мало чем отличался от неё – в восемнадцать сбежал из престижной семинарии, в которую с трудом устроили его родители, в двадцать сколотил отряд бандитов, постепенно ставший наёмничьим… Чем она была хуже него? Тем, что родилась женщиной? Подобное отношение злило её неимоверно. Правда, девушка весьма успешно её скрывала под личиной ехидства.
У железных ворот заброшенной усадьбы их уже ждали, и подходя, они услышали обрывок истории, эмоционально рассказываемой взъерошенным Марком: